Звезда заводской многотиражки 2

Глава двадцать первая По-семейному…

Немая сцена. Мама беспомощно переводит взгляд с меня на взбешенного отца. А у меня в голову скрежещут шестеренки мыслей в попытках подсказать мне правильную линию поведения. Но неизвестных переменных в этом уравнении было как-то чересчур много, поэтому я не нашел ничего лучше, чем нарушить молчание самым банальным образом.

— С наступающим, отец!

— Это какая-то немыслимая наглость! — краска начала сползать с его лица неравномерными пятнами. — Это ты его пригласила?

Так, кажется стало понятнее. Основная волна отцовского гнева направлена вовсе не на меня. На меня он только мельком глянул, как на досадливое насекомое. Его бешенство адресовано матери. Я набрал в грудь побольше воздуха и решился взять инициативу в свои руки. Что бы там ни совершила эта женщина, незачем смотреть на нее с таким лицом, словно прямо сейчас готов порубить на кусочки и закатать под асфальт.

— Очень жаль, что мое решение прийти вызвало у тебя такую реакцию, отец, — сказал я. — В конце концов мы все взрослые люди и способны договориться. И я подумал, что Новый год — это отличный повод оставить конфликты в прошлом.

— Подумал он, надо же! — язвительно проговорил отец, скривив губы. — Кто тебе право дал думать, молокосос!

— При всем уважении, отец, но из возраста молокососа я уже вышел, — вежливо кивнул я. — Я мог бы и дальше заниматься своими делами и идти по выбранному пути, но считаю, что семья — это очень важно. И чтобы идти дальше, мне надо все уладить…

— С чего ты решил, что кто-то здесь вообще будет тебя слушать? — сказал отец. — Ольга, выпроводи своего выродка и возвращайся за стол!

— Я никуда не уйду, пока мы не поговорим нормально, — спокойно сказал я.

— Тогда сейчас я тебя с лестницы спущу, раз по-хорошему уходить не хочешь! — лицо отца снова побагровело и он двинулся вперед.

— Леша, не смей! — вскрикнула мама и преградила ему путь.

— Папа, нет! — за спиной отца появился Игорь и обхватил его руками. — Папа, это я его позвал. Ты должен…

— Ничего я никому не должен! — рычал отец, продолжая двигаться вперед как ледокол, несмотря на повисших на нем родственников. Вид у него, конечно, был такой, что с одного удара он явно отправит меня в нокаут, если я не уклонюсь, конечно.

— Отец… — начал я.

— Не смей меня так называть! — он заскрежетал зубами, на скулах его зашевелились желваки. — Никакой я тебе не отец, и ты и твоя мать-потаскуха прекрасно об этом знаете!

Щелк. Вот ответ и прозвучал, собственно. По крайней мере, часть ответа. Правда, появился другой вопрос. А нахрена Игорю было меня так настойчиво приглашать в таких вот обстоятельствах? В этом доме мне не рады. И на это есть весьма уважительная причина. Правда с тех пор прошло уже довольно много времени, но…

Неожиданно отец перестал вести себя как атакующий медведь и остановился. Уронил руки, и лицо его стало отрешенным.

— Раз такое дело, то уйду я, — сказал он. — А вы сидите своей уютной компанией и обсуждайте, что хотите.

Атмосфера разрядилась. Только что тучи отцовского гнева были чернее черного и готовились прорваться бурей с миллионом грохочущих молний, и вот уже полный штиль или даже… Черт, в голове как-то даже не подбиралось метафоры к тишине, которая еще меньше штиля. Эмоциональный маятник качнулся от кипящего гнева к тусклой депрессии.

Игорь отпустил отца и отступил назад в коридор. Мать беспомощно смотрела больными глазами то на меня, то на него. А он скинул с ног тапочки, сунул ноги в зимние боты, рванул с вешалки пальто, рывками натянул его на плечи. Шагнул в дверь, оттолкнув мать.

— Шапку! Шапку не надел, на улице минус двадцать, — беспомощно пробормотала мать.

Отец толкнул меня плечом, и ноги его загрохотали вниз по лестнице.

Мать беспомощно посмотрела на меня.

— Давай, заходи, Вань, — деловито сказал Игорь. — Он покипит, остынет и вернется. Тогда и поговорите.

— Нет, дорогие, — отрицательно покачал головой я. — Так нельзя.

Внизу хлопнула подъездная дверь, и я решительно бросился догонять отца.

Он стоял в желтом свете одинокого фонаря. Последнего фонаря на этой дороге, дальше — только темная трасса и снежные пустоши. В зубах он держал папиросу, и нервно чиркал спичкой о коробок. Сломалась одна спичка, он ее отшвырнул в сторону, достал другую. Вторая тоже сломалась. Третья…

Я медленно подошел к нему, доставая спички из кармана. Курить я так и не начал, но привычку таскать с собой спички завел. Решил, что в любой момент могут пригодиться. Представлял я себе, конечно, всякое разное. Что если, например, я неожиданно окажусь на улице, и мне понадобится развести костер, чтобы приготовить на нем тушку ощипанного голубя или, скажем…

Я тряхнул головой, чтобы отбросить эту неуместную сейчас иронию. Поднес к отцовской папиросе горящий в горсти огонек. Тот затянулся и сразу закашлялся, выпустив изо рта клуб сизого дыма пополам с морозным паром. Минус двадцать, дело такое…

Он молча курил, сунув вторую руку в карман и втянув голову в плечи. Я молча стоял рядом.

— Отец… — начал я.

— Не смей меня так называть, — буркнул он.

— Нет, я буду, — строптиво возразил я. — Что бы там между нами ни происходило, но никакого другого отца за свою жизнь я не знал. Только тебе и никому другому я могу быть благодарен за то, что получился таким… каким получился. За свою волю и характер, которые ты во мне воспитал. Что бы там ни случилось, но своим отцом я всегда считал и буду считать только тебя.

— Будь ты моим сыном, ты не стал бы таким вот… писакой… — губы отца скривились в горькой усмешке.

— Но только у твоего сына хватило бы духу гнуть свою линию, несмотря на твой гнев, — сказал я. — Другой бы зассал, правда? А я выбрал дело своей жизни и иду по этому пути, можно сказать только благодаря тебе и твоему воспитанию. И очень тебе за это благодарен.

Отец в первый раз поднял на меня взгляд. Кажется, с момента нашей встречи я впервые встретился с ним глазами. Кажется, я сказал то, что надо. Для начала.

Теперь надо не упустить инициативу.

Отовсюду послышались приглушенные окнами хлопки открывающегося шампанского. Одиннадцать часов, скорее всего.

— Старый год провожают, — бесцветным тоном сказал отец. — Так, говоришь, у тебя все хорошо?

— Да, отец, — твердо сказал я. — И если ты хочешь, чтобы я ушел и больше никогда не появлялся, то я уйду. Но я должен был прийти хотя бы затем, чтобы сказать тебе это. Вот. Я сказал. Спасибо тебе еще раз. За меня. За то, что я получился такой, какой есть.

Отец молча курил. Он опять не смотрел на меня. На его рубленом лице не отражалось никаких эмоций. Я терпеливо ждал, чувствуя, как начинают ныть от мороза пальцы в ботинках. Но я стоически терпел. Приплясывать от холода в такой серьезный момент будет как-то… несерьезно.

Папироса догорела до самой бумаги. Отец крепко зажмурился и отвернулся. Провел ладонью по лицу. Потом снова посмотрел на меня.

— Ну и что мы тут стоим на морозе? — сказал он сварливым тоном. — Стол ломится, шампанское выдыхается. Двинули домой, Иван!

И он решительно, практически строевым шагом направился обратно к подъезду. Дисциплинированно выкинул окурок в урну рядом с лавочкой. В отличие от многих других-прочих, которые имели обыкновение швырять их там же, где и курили. Что меня бесило несказанно как в свое время, так и сейчас.

— Ну и что вы все замолкли, как эти самые?! — рыкнул отец, входя в комнату. — Старый год провожать будем или нет?!

Я шагнул следом за ним. Глаза мамы от удивления стали круглыми. Лицо Игоря вытянулось. А это… Я внимательно окинул взглядом молодого, чуть старше меня, парня. Вот в нем было несложно разглядеть его будущего. Он сидел, уткнувшись носом в тарелку и механически двигал вилкой. Илья. Правая рука будущего повелителя криминального Новокиневска. По праву рождения, как я понимаю. Он был полноват, спортом явно не увлекался, его таланты находились в другой области. Он умел считать деньги. И, собственно, именно этим и будет заниматься до самой своей смерти в конце девяностых. Когда его пристрелят прямо на рабочем месте. И убийство так и не будет раскрыто. Из-за чего потом Игорь соберет своих быков и отправится на разборку, получит пулю, и скорая привезет его в больницу шинников, где случится та самая перестрелка, где погибнет Лизка-оторва, и ее разум переместится в сознание моей бабушки. Ох…

Игорь торопливо сорвал фольгу с горлышка бутылки советского шампанского и принялся откручивать пороволочку. Как-то эта штука, притягивающая пробку, называется… Есть какое-то смешное слово… А, вспомнил!

— Между прочим, эта вот проволока на шампанском называется «мюзле», — сказал я.

— Как-как? — встрепенулась мама. — Ой, тебе же надо прибор поставить! — Она бросилась мимо меня на кухню.

— Это на каком еще языке она так называется? — криво усмехнувшись, сказал отец и уселся на свое место во главе стола.

— На любом, — сказал я. — Илья, ты же потеснишься на диване? Или мне сходить за табуреткой?

Илья молча подвинул зад, и я сел рядом с ним.

Выдох.

Не сказать, чтобы напряжение полностью эту семью отпустило. Нервяк был тот еще. И у каждого явно по какой-то своей причине. Мать подчеркнуто суетилась, раскладывая передо мной приборы — тарелка, вилка-нож, стакан для прохладительных напитков, хрустальный фужер для шампанского, рюмка для крепкого. Тоже хрустальная. Отец был напряжен и старался ни на кого не смотреть. Игорь был недоволен, но довольно умело это скрывал. Но иногда прорывалось. Особенно это было заметно, когда он бросил на меня взгляд поверх горлышка бутылки шампанского. Будто в прицел смотрел. Все пошло не по его плану? А какой тогда был план, интересно?

Пробка с грохотом ударила в потолок. Пена вырвалась из горлышка бутылки, плеснула на стол и расплылась мокрыми пятнами по белой крахмальной скатерти. Все торопливо принялись подставлять свои бокалы. Ну и я тоже, разумеется. Ритуал все-таки.

— Ну что, давайте проводим старый год, — поднявшись, сказал отец и замолчал. «Упал-отжался!» — мысленно добавил я. При ярком свете люстры из множества прозрачных подвесок, пластмассовых, но делающих вид, что хрустальные, я смог, наконец, по-нормальному разглядеть его лицо. Нда, даже без формы было понятно, что он военный. Он был лет на десять старше матери, которой, по моим прикидкам, было что-то около пятидесяти. Чуть меньше. Наверное, сорок семь или сорок восемь. А ему на вид под шестьдесят. Интересно, он ветеран войны?

Я пригубил шампанское и окинул взглядом комнату. Квадратный большой зал, окно, оно же выход на лоджию, занавешено от пола до потолка волнами полупрозрачного тюля. На стене — здоровенный ковер. Ну конечно, как же иначе? Диван прикрыт другим ковром вместо покрывала. Елка, конечно. Постамент для нее собран из… Хм… Под простыней сложно сказать, из чего именно. Кажется, из журнального столика и табуретки. А сама елочка, плотно увитая дождем и серпантином, медленно и с жужжанием вращается. Светится то одна гирлянда, на лампочки которой замаскированы яркими пластмассовыми конусами, то другая, более старая и яркая, из крупных лампочек с почти стершейся краской.

На столе — традиционные хрустальные тазики салатов, тарелки из сервиза, вазочка с мандаринами и блюдо с бутербродами двух видов — с маслом и икрой, красной и черной, и со шпротами. Хм, черная икра! Это же явно настоящая, осетровая. Помню в детстве нашим соседям какой-то родственник постоянно присылал ее трехлитровыми банками. И нам тоже перепадало по знакомству. Красную икру маленький я не любил, зато черная мне нравилась… Стол стандартный, раздвижной полированный. Телевизор «Рубин» на ножках. Звук приглушен почти полностью, а на экране какое-то цирковое представление.

Молчание явно затягивалось. А мне, как назло, в голову не приходило ни одного подходящего анекдота или смешной истории.

— Ваня, давай салатиков положу тебе! — снова засуетилась мама, поставила свой бокал, который едва пригубила, схватила мою тарелку и принялась ее напонять, не дожидаясь моего ответа.

— Кстати, Игорь, поздравляю с назначением! — я приподнял бокал и широко улыбнулся. — Отличная новость для последнего дня года, правда?

— Что за назначение? — торопливо подхватила разговор мама. — Кстати, попробуй обязательно вот этот салатик. Я его рецепт у Натальи взяла, никогда раньше такой не делала, Но Леше очень понравился, так что…

— Как, он вам не сказал? — подчеркнуто сильно удивился я. — Игорь? Как же так? Или ты берег новость до Нового года, а я испортил тебе сюрприз?

— Игорь? — отец вопросительно уставился на старшего сына. — Что мы такое не знаем? Давай, колись!

— Да как-то времени не было, — хмыкнул Игорь. — Не на рынке же было рассказывать… А потом мы на стол накрывали, тоже как-то, знаете…

— Так что за назначение? — мать нетерпеливо подалась вперед.

— Главный инженер, — нейтральным тоном сказал он и скромно потупил взгляд. Снова успев зыркнуть на меня недобро.

— Такой молодой главный инженер! — ахнула мама. — Я думала Смирнова поставят.

— Смирнов сам отказался, — все еще подчеркнуто скромно проговорил Игорь.

Смирнов… Смирнов… Какая-то сплетня недавно ходила по заводу про человека с такой фамилией. И она вовсе не была связана с борьбой за пост главного инженера. Некто Смирнов попал в вытрезвитель, а потом пришел на работу с фофаном во все лицо.

Мои родственники продолжали разговор про заводские дела Игоря. Цирковая программы закончилась, начался документальный фильм «Страна моя».

Отец решил, что за главного инженера непременно нужно выпить, скрутил крышку бутылке «столичной». Мама от водки отказалась. А я не стал. Решил, что лучше сделаю вид, что пью. В этой малопонятной ситуации туманить сознание мне как-то не очень хотелось.

Потом Игорь извинился и вышел из комнаты.

— Ты куда?! — всполошилась мама. — Новый год же скоро, пропустишь!

— Я быстро! — ответил Игорь уже из дальней комнаты. — Мне надо позвонить по-быстрому.

— Игорь, ты же Дашеньке будешь звонить? — прокричала мама. — Пусть завтра обязательно приходит!

— Конечно, мама, — отозвался Игорь и дверь захлопнулась.

— Ой, простите! — сказал я и быстро встал. — Кое-какие дела надо успеть сделать в старом году…

Я изобразил на лиц смущение и выбрался из-за стола.

— Как, у тебя тоже дела?! — она проводила меня обиженным взглядом.

— Оля, да отлить он пошел, успокойся, — хохотнул отец.

На самом деле в туалет мне не хотелось. Зато было очень любопытно послушать, кому собрался звонить мой брат. А туалет очень удачно находится рядом с той комнатой, куда Игорь уволок телефонный аппарат. А чтобы никто не перепутал, на двери висела очередная версия писающего мальчика. На этот раз не чеканка, а что-то вроде гипсового барельефа. Толстенький младенчик над ночным горшком. А на соседней — такой же, только в ванне и под душем. А третья дверь… Хм, интересно, куда она ведет? В кладовку?

Стараясь производить как можно меньше шума, я просочился через шуршащую штору из бамбуковых бусин и замер рядом с дверью.

Из гостиной снова раздался голос мамы, которой отчаянно хотелось заполнить чем-нибудь неловкие паузы. Вроде речь снова шла про какую-то еду.

Сквозь тонкую дверь мне было слышно длинные гудки в телефонной трубке. Не берут.

Щелчок. Игорь нажал на отбой. Потом диск снова зажужжал, мой брат набирал чей-то номер.

Один гудок, второй… И кто-то ответил. Но вот голоса, увы, было не разобрать.

— Да-да, и вас с наступающим, — тихо произнес мой брат. — Позовите Анну, пожалуйста!