Арбат

6

…Незримая борьба за передел московских улиц, площадей, скверов и переулков идет непрерывно, невзирая на время суток, на времена года, на солнечные затмения и ураганы. Кому не хочется купить кусочек Москвы? Пусть даже не для наживы, а просто так, для коллекции, и ввинтить в асфальт, в стену дома медную дощечку: «Частная собственность Мамуки», «площадь Муркина», «сквер Гехта», «проспект Гусинского»…

Город, по сути, беззащитен. Он и сам не знает, кому он принадлежит. Он живет, и живет своей сложной жизнью, как сама матерь-природа. Он уже не принадлежит москвичам. Да и что это за народ такой — москвичи? Одно старичье, если разобраться. Ленивый, ворчливый народец, прогибчивый… Аморфная масса… без молекулярных связей. Нет, не сумели устоять москвичи против новых покорителей первопрестольной из Грузии, Армении, с берегов воспетого Гоголем Днепра. На поверку они, дети Кавказа, дети вольных степей и кочевых далей, откуда нагрянул на скифов Тамерлан, оказались истинными хозяевами города. Из их рук ели и пили москвичи на всех оптовых и неоптовых рынках. Дети Кавказа наводнили город уличными биотуалетами. Они контролировали пульсацию желудков москвичей и вывозили их тленные испражнения. И страшно подумать, что было бы с изнеженными москвичами, что было бы с Новым Арбатом, если бы на нем не обжился Карен, сын солнечного Азербайджана, и его друг Зуди, и его друг Нурпек, и его друг Садир, и его друг Закия… Торговля и деньги мирят все нации. Даже азербайджанца с армянином! Карен держал три биотуалета у подземного перехода в самом начале Нового Арбата. И возле кинотеатра «Художественный» было еще два. И еще два возле метро «Александровский сад». Хочешь пописать — заплати пятерку. Хочешь покакать — заплати червонец. Захочет Карен — заплатишь двадцать пять… А куда деваться? И дежурившие у биотуалетов дородные тетки, специально выписанные Кареном с Украины, тихо спрашивали господ испражняющихся — «Вам по-большому или по-маленькому?» Закия бешено развил торговлю цветами на всех четырех углах Арбатской площади. Сперва он торговал с лотков, потом с крытых витрин, потом придумал домики на колесах три на три метра и подключил к ним кабель. Рядом с этими домиками Нурпек развернул на лотках торговлю конфетами.

Инспектор Моисейкин только диву давался, как лихо раскручивались ребята, но в их дела не лез. Он знал свое место, знал свой шесток… Отставной майор Советской армии, Моисейкин не хотел потерять хлебное место, работа у него была необременительная, он часами сидел в управе и играл на компьютере. Его держали для маленьких локальных интродукций, вступлений к симфоньолам… Но он мог стать и предтечей реквиема. Передел торгового пространства шел неумолимо, согласно закону единства и борьбы противоположностей.

— В природе действует закон, принцип естественного отбора! — менторским тоном блеял Моисейкин. — Выживает сильнейший! Продолжатель рода! Продолжатель игры!

Этот ложный пафос совкового фарисея бередил слух, как слова Иуды в собственное оправдание. Костя и Рок расценивали Моисейкина как персонаж, как насекомое, ниспосланное богом для ассортимента в Ноев ковчег, как некий вирус, неизбежно сопутствующий торговле, как червя, необходимого для поедания трупов и создания круговорота вещей в природе, которая не знает жалости, не руководствуется здравым смыслом, общечеловеческим смыслом бытийства, а некоей логикой химизма и построения атомов и молекул роз и тюльпанов из навоза… И раз его создала природа, раз поселила в управе и на Арбате, значит, он, наверное, был необходим для каких-то протуберанцевых вспышек, для генетического распада и создания новых поколений хромосом. Как знать. А может, он был создан Всевышним для контраста? Как персонаж этой повести?

Они дружили с Сюсявым. В чем-то они были духовно близки, но Моисейкин не годился Сюсявому и в подметки. Ему в Управе не доверяли тайн. Его стопы сорок пятого размера не омывали щедрые денежные потоки. Он пребывал по ту сторону «водораздела». Его уделом были бесплатные ленчи в забегаловках и кафе, кружка-другая пива, пара порций мороженого… Моисейкин мог не появляться на Новом Арбате месяц, другой, особенно в лютые январские и февральские холода; обязательных рейдов и плановых обходов никто ему не предписывал, ритм чиновничьей жизни был спонтанный, асинхронный, пока токи высокого возбуждения не попадали из префектуры в биополе сонного царства управы, порождая в свою очередь индукционную энергию малого возбуждения. Но если фигура Моисейкина начинала просачиваться сквозь, толпу, если над колыханием кепок и ушанок взблескивало под скупыми лучами солнца его черное «лужковское» кепи с жирной, как клякса, пуговкой, лоточники знали — быть для кого-то беде, грядет очередной передел торгового виртуального пространства, кого-то ужмут, усушат, утрусят, потеснят или вообще отберут разрешение на торговлю. Он был предвестником рока. Зловещим шепотом судьбы.

Есть тонкость. Профессиональный штришок: в разрешении любого лоточника имелись две графы для замечаний. Своего рода шкала нарушений. Нарушений в мире анархии» протекционизма, волюнтаризма и головотяпства. Если вы получали два замечания — разрешение могли отобрать. Замечаний никто никогда не писал. Даже самые привередливые милиционеры с каллиграфическим почерком деревенских отличников. Замечания писал Моисейкин! Его перстами водила сама судьба. Он был судьбоносцем, но не судьбосозидателем. Он был лишь щупальцей чужой воли, чужого коммерческого мозга. Чужого относительно. По субординации… Ему нравилась его работа, нравился трепет, заискивающий трепет в глазах торгашей, их угодливые улыбочки, взопревшие от волнения носы, мелкий бисер пота, выступавший от страха на верхней губе, отпотевшие ладони рук, которые они пытались совать ему с униженным поклоном, чуть морщась от застарелого арбатского радикулита. Трепет торговых душонок, жалких душонок рабов мамоны доставлял ему истинное наслаждение, и со временем в Моисейкине начали развиваться даже пугавшие его самого странные садистские замашки. Один из лотков Оси Финкельштейна стоял на Новом Арбате у дома номер два. Рядом с цветочным кубом из стекла цветоносного Закии и нелегальным лотком для кондитерских изделий Нурпека. Признаться, было тесновато. Но Ося не нарушал конвенции. Он не жаловался ни Жванецкому, ни Михаилу Задорнову, что его слегка, чуть-чуть притесняют дети гор. Он вовсе не ждал, что в один из весенних дней мая на его голову может нежданно-негаданно обрушиться лавина в образе Моисейкина. Моисейкин на словах не высказал ни одного упрека. Он был лапидарен. На губах его змеилась с трудом сдерживаемая улыбка.

— Дайте разрешение! — сказал он сухим, как прокладки «Проктер энд Гэмбл», голосом и стал писать паркеровской ручкой чугунную фразу: «Высота лотка завышена вдвое против положенной». Это было замечание номер один. Тут же последовало замечание номер два: «Вокруг лотка грязь. Отсутствует прейскурант!»

— Я изымаю у вас разрешение! — сказал он ошалело внимавшему Василию Мочалкину. — У вас два замечания. Вы не имеет права торговать.

— Можно прочесть? — пролепетал Мочалкин, разом утративший весь свой богатый запас слов и выражений.

— Читайте! — презрительно дернул бровью Моисейкин.

— Но ведь высота завышена у всех… Вы же знаете… Лоток с конфетами Нурпека вообще без разрешения… Если нужно, я уберу лишние книги… Вы могли бы предупредить…

Ах, наивный Мочалкин! А еще певчий дрозд, знаток человеческих душ. Зря, зря произносил эти ненужные слова, слова упрека в адрес гадкого чиновника.

Душевед Мочалкин видел только надводную часть айсберга. Обида затмила его провидческий ум. Потеснить Осю решено было в высших инстанциях мироздания, в иной биосфере, куда вхож был Нурпек, и его друг Карен, и его друг Зуди, и его друг Садир. В душе они очень уважали Осю Финкельштейна и даже высоко ценили деликатного Василия Мочалкина, и еще больше — Мишу Жванецкого, а от Михаила Задорнова временами даже были в восторге и смеялись его шуточкам советской школы юмористики… Но жизнь есть жизнь. И деньги есть деньги. Деньги не знают жалости. Они знают только счет. Проклятый счет! И чем этот счет выше, чем круче, чем сладостнее песня в чайхане, тем выше, тем ароматнее шашлычный дым, тем ярче блеск глаз и горячее кровь…

— А, ладно, Ося достанет себе разрешение в другом месте… Жванецкий выбьет в любом округе, — сказал Зуди как-то в конфиденциальной беседе с одним мелким, но очень высокого удельного веса чиновником. — Они не умеют воевать. Я знаю этих юмористов… Трепачи! А мы люди дела. Мы здесь такое закрутим! И вообще — что такое «Арбат»? Разве это русское слово? Это слово тюркское… Это слово пришло с Кавказа… Это наши предки протоптали в диких московских лесах эту улицу и принесли цивилизацию…

— Верно говоришь! — с веселой ненавистью сказал Нурпек. — Наши кочевники, наши торговцы протоптали Арбат. Я тут недавно читал книгу профессора Шмурло, эмигранта. Он пишет: все белые расы произошли от кавказской расы… Если бы не мы, москвичам в центре города не было бы где даже посрать… Что они стоят без нас? Лохмута! Беззащитные дети… Дети перестройки… Без нас они утонули бы в говне!

— Надо, надо Осю шугануть, — сочно отрезал Карен. — Он не дает мне развернуться на углу, он все время меня поджимает. Конфеты должны стоять возле цветов, цветы возле конфет. Если человек едет к любовнице, он купит и то и другое… Я бы еще продавал на Арбате хорошее дорогое шампанское… Именно шампань крутых марок…

…Жора Козлов был посвящен в тайны этого заговора, но не пожелал в нем участвовать, он вообще избегал мелких интриг, связанных с уличной торговлей и борьбой за торговое пространство. Он прикрыл бы торговлю вообще на Арбате и Воздвиженке, будь его воля. Убавится масса хлопот. И черт с ним, что исчезнет кормушка для собратьев по оружию. Он знал, что не берут с нелегалов торгашей только ленивые или гордые менты. А с легальных берут сержантишки понахрапистее, посмелее, любители поддать по окончании смены, поесть на дурняк шашлычка… При окладе в две тысячи не очень-то разгуляешься, а у ефрейторов из деревень отменный аппетит. Ну выгонишь одного, двух, а кто придет вместо них? Такие же мудозвоны, если не хуже. Черпаешь-то из одного и того же колодца, где других лягушек не бывает… И головастики одни и те же. «Честная милиция» — это сегодня абсурд. Коррупции честная милиция — что палки в колесах. А вот припачканная, с душком — в самый раз. С ней работать куда попроще. Комар комара не бодает. Кто пьет нектар, а кто кровь. Только крылья не опали, чувствуй дистанцию.

…Когда к Жоре Козлову пришел в кабинет участковый Василий Васильевич Кукушанский и спросил: «Так топить Осю или не топить?» — Жора брезгливо махнул рукой:

— Не вмешивайся! Пусть сами разбираются. Это дело на совести управы. У Осиных учредителей есть связи в МВД. Задорнов регулярно выступает на концертах, посвященных Дню милиции. Он вхож к министру… Ручкаются. Не хотел бы я иметь его в числе своих врагов. Хотя светиться в этом эпизоде ему не фартит. Торговля на улице книгами — мелковато… Не солидно! Не по профилю вроде. Нежелательный оттенок может получиться, если дойдет до газет. Кстати, майор, а ты проверял у Оси Финкельштейна свидетельство о регистрации его «Экспериментальной студии»? Удостоверился бы самолично: вписаны туда Задорнов и Жванецкий… Но крыша одесситов у него точно есть» я это по своим каналам проверил. Рэкет Осю не трогает. Но если отберут разрешение — рэкет не поможет, это не их вопрос… Тут строгая субординация.

Никто в ОВД «Арбат» не знал, что милиционер в третьем колене Жора Козлов в определенном смысле и сам был на крючке. Сложностей в раскладе арбатской жизни было много. Арбат был золотоносной жилой. Из него можно было качать и качать миллиарды. Не рублей, а баксов. Умные люди это понимали.

Криминал криминалу рознь. Да и что такое русский криминал двадцать первого века? Разве это те, существовавшие в совковые времена блатные, воры-карманники, воры-домушники, грабители в ночных переулках, торгаши-растратчики?

Да почти вся эта шваль давно убралась из Москвы. Они и в зонах-то не имеют права голоса. Выродки, зомби, обсоски генофонда, светившие себя на каждом шагу «блатной музыкой», крапом на руках, на пальцах, дешевые фраера, которыми не заинтересовался бы даже Зигмунд Фрейд, как пациентами с неустойчивой психикой, с шизоидным романтизмом и романтизированной истерией. Истинный русский криминал набрал подлинную славянскую силу и изощренную выдумку, когда в него пошли так и не сумевшие себя реализовать при социализме младшие и старшие научные работники, инженеры, врачи, журналисты и даже бывшие партработники, расходившиеся во взглядах с методами работы Лигачева и Горбачева. Это превратилось как бы в почетное всенародное стахановское движение. Низшие звенья партии и славный ленинский комсомол тоже сумели легально прикормиться у ельцинской кормушки, но в приватизаторы заводов и фабрик их не пустили, а молодые зоркие глаза видели: время открывает неслыханные возможности. И если не урвать сейчас, то когда ж еще! Рэкет рэкетом, все это примитив для отморозков. Куда привлекательнее, скажем, индустрия развлечений. На Арбате открыли пять казино. Двадцать ресторанов. Три стриптиз-клуба. Пять клубов было в арбатских переулках, там шли по ночам бои без правил. Днем в трех клубах вас могли развлечь петушиными, собачьими боями. А сколько было в арбатских переулках нелегальных публичных домов: пятикомнатных приватизированных квартир с евроремонтом. Там, где гуляют, зачастую и выясняют отношения. Мокрухи при этом не избежать. Но и на мокрые дела есть «план», который превышать не рекомендуется.

Полковник Кобылин негласно дал Жоре установку: «В казино не соваться. Это прерогатива РУБОПа. Так решило начальство в главке. С богатыми и уважаемыми владельцами антикварных магазинов, ресторанов, клубов работать только по их вызову. Бордели с девочками зря не ворошить, но если в прессу просочится информация, меры принимать срочно, публично, не отпихивая всегда готовых сбежаться на запах жареного газетчиков. И всегда помнить золотое правило — смотри, у кого какая крыша, кто состоит в учредителях… Нарвешься — сам и пострадаешь. Прикрывать не буду, отдам за фук…»

И еще на Жоре висела ответственность за трассу, по которой каждодневно раза по три мотались туда-сюда президент и премьер-министр Касьянов, не считая мелкого прикупа: послов, посланников, атташе, иностранных королей и королев… Блюсти как жену родную эту трассу не могло ни ФСБ, ни ФСО, так чего уж требовать от простых ефрейторов и сержантов из русских деревень. Сюрпризы были чуть ли не каждый день. На прошлой неделе баркашовцы устроили у кинотеатра «Художественный» несанкционированный митинг, а в это время по трассе ехал премьер-министр Израиля. Толпа бросилась врассыпную: у станции метро «Арбатская» на ступеньках лежала граната с выдернутой чекой. Пришлось вызвать минеров. Хорошо, оказался муляж. Но от Кобылина Жора получил разгон: из бегущей в панике толпы могли метнуть настоящую гранату по премьеру, а это уже международный скандал…