Жила в Ташкенте девочка

СО МНОЙ ОСТАЛАСЬ ТОЛЬКО ГЛАША

Валька подошел ко мне и протянул кусок порядком измусоленного жмыха. Мне было не до еды, да еще карман моего платья вздувался от тети Агашиной лепешки. Я взглянула на приятеля исподлобья, но встретила такой сочувственный взгляд, что взяла жмых. И Вася не запретил мне его погрызть. Все ребята торопились в далекий путь к дому.

Митя Метелев, который редко разговаривал с малышами, да еще с девчонками, вдруг потрепал меня по плечу:

— Брось, Вася, ее пилить. Она вся с лица переменилась. Пошли лучше скорее домой.

— Никто ее не пилит, просто она испугалась. Да ты постой: домой, кажется, еще рано, — озабоченно сказал Вася, оглядывая всю компанию. — Зайдем за уголок, обдумаем одно дело.

Даже Глаша, которая, несмотря на усталость, продолжала скакать и вертеться, при Васиных словах остановилась как вкопанная и насторожила уши; Валька и Галя тоже присмирели и приблизились к нам.

Вася осмотрелся по сторонам и, заметив, что женщина в парандже, откинув черную сетку, пристально смотрит на нас, предложил отойти подальше. На перекрестке, где кончался дувал, было еще очень жарко. За углом старый узбек, в распахнутой у ворота белой рубашке, в засученных по колено штанах, поливал ведром из арыка улицу. Пришлось завернуть за следующий угол.

Теперь, когда ворота детского дома скрылись, мне стало гораздо спокойнее. Да и Васино участие подбодрило меня. Что касается ребят, то они, изнывая от любопытства, все время уверяли, что вот здесь-то и есть самое лучшее место для разговора.

Полкан бежал далеко впереди. Он спешил домой и не желал никаких задержек. Когда мы остановились посреди дороги и встали вокруг Васи, мой пес вернулся с недовольным тявканьем, но, видя, что на него не обращают внимания, присел у моих ног, а потом даже улегся в мягкой дорожной пыли.

— Говори теперь по порядку, Иринка, — приказал Вася. — Что с тобой случилось? Что за девчонка?

Я повторила все, что твердила им всю дорогу, даже когда злые пальцы Булкина впивались в мое плечо. Конечно, теперь было легче. Ободренная общим вниманием, я вспоминала всё новые подробности про девочку, стараясь убедить всех в том, что девочка была.

— А Булкин видел, как девочка лезла на дерево, или он потом пришел и просто тебе не поверил? — прервал меня Вася, когда я дошла до того места, как Иван Петрович ударил меня по губам и с криком «Никакой девочки!» потащил прочь от толстого карагача.

— Куда она делась? — недоумевала Глаша. — Может быть, там насквозь была дырка и она с другой стороны выпала?

— Постой, Глаша, — настаивал Вася, — видел он или нет?

— Да она же высунулась, когда он меня схватил. И еще крикнула: «Ой!» А потом, когда там хлопнуло, она так громко закричала: «А-а!» И нет ее! Конечно, он видел! — заревела я. — Только врет!

Все в недоумении переглянулись, а Валька опять погладил меня.

— За ней приедет отец, — захлебывалась я слезами. — Она так и говорила: «Папа будет ездить по всем городам и спрашивать: «А нет ли у вас Паночки Мосягиной?» Вот! Вот как ее зовут! Приедет, а ее нет, исчезла!

Валька совсем расстроился и рубашкой вытирал глаза. Он вообще-то был добрый; стоило ему увидеть чужие слезы, как он начинал хлюпать носом. Сейчас ему было жалко и меня, и исчезнувшую Пану, и ее отца.

— Подумаешь, какой вопрос! — сказала Глаша. — Пойдем обратно, пусть Иринка покажет дерево. Посмотрим, куда делась эта Пана.

— Да подожди же ты! — остановил ее Вася, поворачиваясь к молчавшему Мите. — Почему Булкин испугался и тащил Иринку от дерева и сам не заглянул туда? Да еще твердил, что не было этой девчонки, когда сам ее видел? Тут что-то не то.

— Он белый! — буркнула я и испуганно взглянула на Васю, но он не обратил на меня внимания.

— Может, девочка уже нашлась или ее сейчас хватятся, — резонно заметил Митя. — Самим нам искать некогда, пойдем скажем сторожу; он, кажется, добрый. И скорее давайте, а то меня тетка ругать будет. Мне еще надо вечером на Кауфманскую идти — розы продавать, — торопил Митя. Он просто не понимал, чего мы так волнуемся, и был уверен, что в крайнем случае девочка и без нас найдется.

— Ну, послушай, Митя: тут все подозрительно, — твердо сказал Вася. — Они… Только, чур, не болтать языком! — Он оглядел сердито всю ватагу, задержав подольше взгляд на Глаше. — Они контры. И сторож и Булкин. Глашка, оторву голову, если еще кому-нибудь ляпнешь!

Глаша сделала возмущенное лицо, но глаза ее бегали по сторонам. Язык-то у нее как раз был создан для распространения новостей. Вася махнул на нее рукой и повернулся ко мне.

— А ты говоришь, что в дупле были доски. Какие доски?

— Да я же не видела! Это Пана сказала: «Посмотри, здесь как домик, дно такое гладкое из досок». А я еще думала, что это белкино гнездо и там бельчата.

Тут кто-то из ребят, устав быть серьезным, фыркнул, и я замолчала, опустив голову.

— Ну, Иринка, — нетерпеливо тормошил меня Вася, — ты рассказывай. Широкое было дупло? Взрослый туда мог влезть?

— Влез бы… — неуверенно отвечала я, боясь, что опять кто-нибудь не поверит или засмеется.

— Откуда вы взяли, что Булкин и сторож контры? — перебил меня Митя. — И чего им делать в детском доме, если они контры?

Мы с Васей видели, что Митя да и все остальные ребята не могли взять в толк, почему Иван Петрович Булкин, которого все женщины в нашем да и в соседних дворах называли «обходительным таким мужчиной», «благодетелем чужого ребенка», вдруг оказался контрой. Пожалуй, Митя склонялся к тому, что в Васе говорила обида за побитую сестренку.

— Ну хорошо… — мялся Вася, все еще не решаясь говорить совсем открыто, — ну… в этом доме… Хорошо, я вам скажу… Только побожитесь, что никому не скажете.

— Пусть меня живую черти заберут, пусть у меня глаза лопнут! Пусть я провалюсь на этом самом месте, если я кому-нибудь скажу, — сияя, протараторила Глаша. — А Файке тоже нельзя?

— Никому.

— Ну, ей-богу!

— Честное слово без «че».

— Правда, правда, не скажу, — жалобно сказал Валька, который не умел божиться.

— Ну вот, — удовлетворился Вася. — Этот дом и парк чей был раньше? Буржуя, барина, который за белых. Нияз у него жил. Он видел, что у барина было оружие в ящиках, целая гора.

— Кошмой закрытая, — подсказала я, вспоминая рассказ Нияза, но Вася отстранил меня, чтобы я не мешала. Я переводила взгляд с Мити на Глашу, на Галю, на Вальку.

Изумление застыло на их лицах. Больше всего их убедило упоминание о Ниязе. Все ребята уважали его, считали настоящим героем, большевиком.

— Ну, дальше слушай, Митя. Когда басмачи убили отца и мать Нияза, он привел в этот дом красноармейцев, чтобы показать им оружие. А барин Череванов уже скрылся, и оружие исчезло.

— Увезли?

— Вот в том-то и дело, что вряд ли, скорее всего, где-то спрятали. Ну вот, с тех пор за этим парком все время наши наблюдают. Детдом тут устроили, а заведующий — наш, военный, большевик. Он обо всем предупрежден. И воспитатели — не все, конечно, а некоторые. Мне все время хотелось самому все осмотреть. Нияз теперь там не показывается, чтобы не пугать этих контриков.

— А почему они контрики, откуда ты взял? — все еще не соглашался Митя, хотя видно было, что он заинтересовался Васиным рассказом.

— Проследили их, с кем они встречаются… С разными там… басмачами, с одним английским типом, с попом. А тут еще… — Вася замолчал, потом, положив руку на мое плечо, сказал: — Как-то, когда вы в прятки играли, Иринка в пустой сундук спряталась. Она такой разговор слышала: Булкин и этот сторож оружие вывозить собираются. Мы ей никто не поверили, а мама сегодня приехала, пошла в Чека к Сафронову и ему рассказала, и все, что Иринка говорила, оказалось правдой.

Тут я посмотрела на Вальку, и сердце мое растаяло. Глаза его молили о прощении, он обхватил мою руку и стоял молча.

— Мне давно хотелось самому посмотреть, потому я и пошел сегодня с вами. Когда мы пришли туда, я ушел от вас и весь парк обошел. Думал, может, я найду, где зарыто оружие. Ведь в доме же все искали, Нияз и товарищ Першин. Нет, ничего я такого не заметил и карагача с дуплом нигде не видел.

— Он же весь желтый, тот карагач! — воскликнула я. — Вот не пошел со мной, когда я звала.

— Ну вот! — засмеялся Митя. — Вы что же думаете: в дупле оружие спрятано? Да еще целая куча?

Все растерянно молчали и переводили взгляд с Мити на Васю.

— Ну хорошо, — заговорил опять Вася. — Почему Булкин Иринку от дупла тащил? Почему говорил нам, что девчонки никакой не было? А как он нас выпроваживал? Э, Митька, тут что-то неладно…

— Это правда. Тут что-то не так, — согласился Митя и задумался.

Мы, мелкота, смотрели на больших, Митю и Васю, с полуоткрытыми ртами. Меня-то больше всего беспокоила девочка Пана. Я все время боялась, что Вася из-за оружия забудет о ней.

— Пойдем с тобой поищем, — робко потянула я брата.

— Ну, если сторож контра, он вас все равно туда не пустит. Ведь он же у ворот стоит. Но послушай, Васька, там же не одна контра, заведующий же наш, воспитатели! Нет, лучше уж заведующего найти: в воспитатели, может быть, кто-нибудь из ихних нанялся. Заведующему скажешь — не ошибешься. Они там, наверное, уже хватились девчонки. Когда мы уходили, всех ребят на большом дворе собирали. Но как же туда пройти? — Митя почесал затылок. — Не обязательно тебе говорить, зачем идешь. Скажи, записку заведующему принес или еще что-нибудь. Придумать надо.

— Скажу, забыл что-нибудь во дворе. Или… ну что-нибудь придумаем.

— Знаешь, Вася, — несколько смущенно сказал Митя, — мне самому охота на то дерево поглядеть, да с теткой связываться неохота, и так влетит, что я ушел. Хочешь, мы Иринку с собой возьмем, а ты ступай разыщи заведующего и все расскажи.

— Да как же Иринку увести, — с сомнением сказал Вася, — она же показать должна: вдруг мы без нее дерево не найдем?

— Вы идите, а мы с Иринкой останемся, — сказала любопытная Глаша. — Меня дома никто не хватится. Отец дежурит, Файка в Никольское за помидорами уехала, а мамка придет вечером. Мне и не влетит. Я останусь.

Я вцепилась в Глашину руку и посмотрела на Васю. Сейчас, когда пришла пора возвращаться в опостылевший парк, я снова поникла. Значит, я была трусиха и тут же упрекнула себя за это. А Паночка Мосягина? Найдут ее без меня? Мне, правда, пришло еще в голову, что и сама-то я теперь плохо представляю, как в тех зарослях огромного старого парка, среди множества толстых деревьев, я найду тот самый карагач…

Валька дернул меня за рукав и посмотрел виновато:

— Я бы тоже с тобой остался…

— Не можем мы с тобой остаться, — с сожалением сказала Галя. — Нас мама ругать будет. Ей Юрка ничего делать не дает.

Вот как? Всем им казалось, что другие дела гораздо важнее: Юрку нянчить, розы продавать. Может, они плохо поняли, что происходило что-то очень значительное, даже страшное?

Мы с Глашей, взявшись за руки, стояли около Васи, а остальные ребята растерянно смотрели на нас. Митя махнул рукой и повернулся к нам спиной, казалось, он уже уходит. Потом вернулся.

— Вась, — сказал он, — ты вот чего… Ты девчонок посади вот хоть здесь, на крылечко, а сам пока один туда иди. Сторож как увидит Иринку, ни за что не пустит, сразу поймет. А уж потом, если понадобится, ты за ней придешь.

В Митиных словах звучало неподдельное участие и беспокойство, и хмурое Васино лицо прояснилось. Я поняла, что и он был удивлен, что ребята нас оставляют. Вася кивнул и протянул Мите руку.

— Слушай, Митька! А ведь тебе до Гоголевской небольшой крюк сделать надо?

— До Гоголевской? — обрадовался Митя. — Никакого крюка, два шага. Пойдем отсюда другой дорогой, к скверу, а оттуда рукой подать.

— Ага! — размышлял Вася. — А Сафронова ты не знаешь?

— Сафронова? Нет, не знаю.

— Ну, ты как войдешь в Дом свободы — там спроси. Только обязательно Сафронова.

— Или Чурина, — оживилась я.

И Вася кивнул головой:

— Правильно, Сафронова или, если Сафронова не будет, можно Чурина.

— Только, Вась, — я притянула его к себе и шепнула на ухо, — скажи, чтоб не Рушинкера.

— Сафронова. Запомню, — твердо сказал Митя.

— Вот-вот, или Чурина. А если Нияза там встретишь, то тоже можно все без утайки, хорошо?

— Мы всё запомнили! — радостно сказали Валька и Галя.

У всех уходящих лица сразу прояснились. Им очень хотелось быть полезными хоть чем-нибудь.

И тут мы расстались. Полкан рванулся было за уходящими, но потом удивленно поднял одно ухо и вернулся ко мне.

Вася потрепал меня по без того растрепанной голове, вытер мне заплаканное лицо моим же подолом, заставил нас с Глашей сесть на чужое крылечко и уже после этого, держась поближе к стволам тополей, пошагал обратно к детскому дому.