Жила в Ташкенте девочка

ПРАВЫЙ ЭСЕР КОЗЛОВСКИЙ

Куда мы вошли, я разглядеть не успела. Когда мы открыли дверь, ветерок из окна, затянутого москитной сеткой, заколебал язычок пламени в стоявшей на столе большой лампе с зеленым козырьком. За письменным столом сидел военный и что-то писал, часто макая ручку в огромную чугунную чернильницу. Другой военный стоял к нам спиной, потом повернулся и даже сделал несколько шагов к нам навстречу. И тут я стала пятиться обратно к двери, невольно прячась за спину Сафронова. Я не военного испугалась, нет, я его совсем не знала, чего же было бояться! Но позади него на стульях сидели двое людей, уж слишком хорошо мне знакомых: Иван Петрович Булкин и Виктор Рябухин. Сидели и, как мне показалось, мирно беседовали. Чего же это Глашка врала, что их связали и заперли? Никто их не запер. Сидят себе разговаривают. Иван Петрович остановился на полуслове, поднял глаза и уставился на меня. Я-то хорошо увидела, как он вздрогнул. Но он тут же отвернулся, слегка переменил позу, положив ногу на ногу, и стал смотреть в другую сторону. А Виктор, увидев меня, вытаращил глаза и вдруг стал, как всегда, противно улыбаться.

Одна нога у Виктора была босая, а другая, как обычно, в кожаной калоше. И на босой ноге действительно не было пальцев. Потом эта нога зашевелилась и спряталась под стул. Я подняла глаза и увидела, что улыбка уже сползла с лица Виктора. Он продолжал смотреть на меня, даже как будто о чем-то хотел спросить. Подняв руку, он запахнул на груди разорванную рубашку, а сам все смотрел и смотрел мне в глаза. Мне стало тошно от его взгляда, и я отвернулась.

— Садись, — услышала я голос товарища Сафронова. Он взял свободный стул, поставил его у стены и посадил меня.

— Послушайте, — сказал военный, сидевший за столом. — Вот что я записал. — Он взял бумагу и стал читать: — «Булкин Иван Петрович, железнодорожный служащий со станции Арысь, приехал в село Никольское, познакомился с вдовой красногвардейца Агафьей Семеновной, пожалел ее и ее малолетнего сына Владимира, женился на ней и переехал с ней в Ташкент». До сих пор все правильно?

— Все, все так, — живо откликнулся Иван Петрович.

— Ни в каких партиях никогда не состоял?

— Никогда! — подтвердил Булкин. — Все, знаете ли, служба, хозяйство… В политику никогда не вмешивался.

— Не вмешивались, значит, — сказал товарищ Сафронов. — И с контрреволюционной группой правого эсера Козловского не связаны?

Я почему-то насторожилась. Сама не знаю, что меня так встревожило. Булкин тоже взволновался.

— Что вы, помилуйте, господь с вами! Я же вам все справки отдал, напротив, я очень Советскую власть полюбил. Я всей душой за Советскую власть.

Что меня испугало в этом разговоре? Что такое спросил Сафронов? Что-то про эсеров. И Булкин врет, как обычно… Это меня не удивляло. Захотелось взглянуть в лицо товарища Сафронова: неужели он всему верит? Так же спокоен, как эти двое военных… Но он стоял ко мне спиной, засунув руки в карманы. Я отвернулась и стала смотреть в окно, затянутое москитной сеткой, за которым едва заметно шевелилась листва какого-то кустарника, слегка освещенная лампой.

— А студент Рябухин тоже не знает правого эсера Козловского? — вдруг услышала я.

— Что вы! — Это опять мягкий, ласковый голос Булкина. — Он тоже с политикой не связан.

Я не вытерпела и оглянулась. Виктор раздраженно повел плечами.

— У меня свой язык есть! — грубо буркнул он. — Не знаю я никакого Козловского, а знал бы, все равно не сказал.

— Нельзя так, Витя, — заволновался Булкин.

А я стала вспоминать, что фамилию Козловский я где-то слышала, но где? Я мысленно перечисляла всех, кого я знала на Рядовской улице… Нет, не то. Тогда где же… Вот что-то вертится в голове, сейчас вспомню… Но Сафронов неожиданно спросил:

— Зачем детей-то в сарай заперли?

От волнения я сползла со стула, думая, что теперь уж Ивану Петровичу не вывернуться. Теперь он испугается, начнет отпираться, а Нияз-то и подтвердит! Я даже на дверь поглядела. И тут вдруг Иван Петрович опять так же спокойно и ласково сказал:

— Вы не знаете, товарищ комиссар: этот ребенок, — он указал на меня подбородком, — совсем для меня не посторонний. Это же внучка моей соседки по Рядовской улице, милейшей Ирины Васильевны. Она отстала от старших ребят одна, в другом конце города. Мог ли я оставить ее на улице? Я торопился закончить свои дела и отвести ее домой, а пока отвел во двор к своим знакомым, вот к Виктору. Ну и запер пока, убежит еще!.. Ух ты, малышка! Неужели ты обиделась? Она у нас такая нетерпеливая, своевольная, конечно, бросилась бы бежать одна через весь город… И кстати! — Тут Булкин замялся, но потом еще более радостно продолжал: — А кстати, у нас там находилась ее подружка, воспитанница детского дома. Это так получилось: на моих глазах ребенок упал с дерева и расшибся. А возле Рябухиных как раз хороший врач живет. Вот я отвез к Рябухину девочку на арбе. Витя, ты позвал врача, как я тебя просил?

— Позвал! — неожиданно закричал Виктор, но Булкин так строго и пристально посмотрел на него, что он покрутил головой и отвернулся.

«Взрослые как будто слепые, как легко они верят этому обманщику», — уныло думала я. Дело в том, что Булкин так спокойно и весело рассказывал, что я уже не сомневалась в том, что он убедил и Сафронова, и тех двух военных. Я маленькая, а давно его раскусила… Еще маму спрашивала: «Иван Петрович плохой?»… А она не любит, чтобы дети плохо говорили о взрослых… А между тем все враги-то ведь были взрослыми. И царь, и Дутов, и изменник Осипов… Я совсем далеко унеслась со своими мыслями, но тут опять голос Ивана Петровича вернул меня в эту комнату:

— Я догадываюсь, какого Козловского вы разыскиваете. Тут неделю назад уволили за кражу одного воспитателя. — Булкин начал обстоятельно рассказывать, как тот воспитатель крал продукты и даже портьеры из кабинета продал на базаре, как его уволили. — Так вот, к этому воспитателю и ходил некий Козловский, невысокий, полный, видно из офицеров, такая военная выправка. Да, да, теперь вспоминаю, его звали именно Козловский…

— А давно ли вы знаете сторожа Кузьмина? — вдруг прервал Булкина Сафронов.

— Что вы! Его четыре дня как приняли на работу, а до этого я его никогда не видел.

Что-то произошло со мной. Я еще смотрела, как шевелятся губы все говорившего и говорившего Булкина, как товарищ Сафронов опять задал ему какой-то вопрос, только я вдруг словно оглохла, в висках у меня стучало и сердце стало колотиться, как будто я бежала. Я уже не сидела на своем стуле, а стояла посреди комнаты, рядом с Сафроновым, тянула его за рукав и что-то кричала, кричала… И вдруг услышала свой голос:

— Неправда! Неправда! Все, все неправда! Не смейте ему верить!

Стало так тихо, что я словно очнулась. Булкин привстал со стула и сверлил меня взглядом, но мне это было безразлично, — снова волна гнева нахлынула на меня.

— Все, все неправда! — опять закричала я. — Не четыре дня, вы давно этого Кузьмина, сторожа, знаете! Как вы ему тогда говорили в саду на Рядовской: «Устроился в детский дом, пора оружие перевозить… Это не моя жена, она простая баба… Если она догадается, я ее мигом проглочу и следов не оставлю. Скажу, что уехала в Бузулук»…

Не помня себя я все это выкрикивала и вдруг увидела, что военный за столом схватил ручку и принялся опять писать. Но мне уже было все равно, слушают меня или нет, только показалось это странным, как во сне; впрочем, целый день все было странно, и я теперь смотрела только на Булкина. Я увидела, как вдруг он стал бледнеть, даже губы у него стали серыми; значит, он-то отлично понимал, что я говорила.

— Это бред какой-то! — Булкин вставал со стула, но стоявший рядом с ним военный положил на его плечо руку.

Я же испугалась одного: вдруг мне помешают досказать? Я стала кричать еще громче, голос мой срывался:

— Вы еще этому Кузьмину-сторожу сказали: «Ваш хозяин англичанин ходит сюда переодетый узбеком…» Покупал пузырьки, а все как будто нищие, он дарил им фальшивые деньги… Это про мою бабушку и про Валькину мать так говорили! А вы боялись, что вам тоже заплатят фальшивые… Говорите: надо брать золотые, как Костя Осипов.

Булкина держали за плечи, потому что он все порывался вскочить. А Виктор вдруг начал тихонько смеяться, и это меня так ошеломило, что я умолкла, но только я отвела от него глаза, как снова вспомнила все, что хотела сказать.

— Сторож еще сказал: «Без меня вы не сможете перевести ящики, мне надо тоже в детский дом…» Вы сказали: «Барин Череванов давно англичанские бумаги там держит». Вы сказали: «Моя фамилия теперь Булкин, я сладкий, как сахар…» И я хотела все про вас рассказать Чурину, а встретила Рушинкера…

Как только я это сказала, меня сразу осенило, я даже вздохнула с облегчением, потому что все вспомнила.

Я перестала кричать и потянула за рукав дяденьку Сафронова, который и без того наклонился ко мне. Почти успокоившись, я сказала:

— Спросите у товарища Рушинкера, Он никакой не Булкин, он — Козловский. Рушинкер сказал: «Не такой уж страшный этот Козловский». Вот он, Козловский, а вовсе не тот маленький, толстый, все он врет!

Булкин вдруг вырвался из рук военного. Я не успела

бы отскочить от него, только дяденька Сафронов оттолкнул меня в угол комнаты, а сам крепко обхватил Ивана Петровича. Тут уж у меня совсем на душе стало спокойно, потому что я до сих пор еще боялась, что этому противному Журавлю кто-нибудь поверит. В комнате вдруг стало много народу, и, опустив глаза, я увидела, что Полкан, виляя хвостом, лижет мои ноги. Петров, красноармейцы, мама… Кто-то решил, что я хочу пить, а я и не думала о воде, но покорно напилась из пиалушки, которую поднесли к моим губам. Не помню, как это я оказалась на руках у дяденьки Сафронова. Он гладил мои волосы и приговаривал прежним своим хорошим голосом:

— Молчи, молчи, Ариша…

А я уже и так молчала. Потом мама взяла меня у дяденьки Сафронова, поставила на пол и вывела из комнаты.

Мы сели на мягкий диван и сидели тихо, и я почти перестала дрожать. Только еще раз вздрогнула, когда провели мимо нас Булкина и Виктора со связанными на спине руками. Проходя мимо меня, Виктор вдруг уперся, остановился и сказал спокойно и даже дружелюбно:

— Прощай, богиня правосудия. Кланяйся от меня сама знаешь кому.

Но я так никогда и не догадалась, кому он это кланялся. А тогда я зажмурилась и уткнулась в мамино плечо и закрыла глаза.