Ковчег огня

Глава 01

Вашингтон

1 декабря

Четким неторопливым движением куратор провел кончиками пальцев по маленькому бронзовому футляру, скользнув по высеченным древнееврейским буквам ласковым прикосновением влюбленного, и, затаив дыхание, открыл футляр.

— Claves regni caelorum,[1] — прошептал он, завороженно уставившись на древнюю реликвию внутри.

Подобно Еве, смотревшей на запретный плод, не в силах оторвать взгляд, он разглядывал двенадцать отполированных драгоценных камней, вставленных в старинную золотую оправу.

Ключи к Царству небесному.

Доктор Джонатан Паджхэм, старший куратор Музея ближневосточного искусства Гопкинса, осторожно извлек из футляра то, что когда-то было наперсником, украшенным драгоценными камнями. Когда-то. Давным-давно. Больше трех тысяч лет назад, по его прикидкам.

Хотя на оправе еще сохранились кое-где позолоченные остатки наплечника, узнать в реликвии наперсник можно было с большим трудом. Цепочки, когда-то державшие усыпанный камнями щит на теле, давно исчезли. Только камни, расположенные в четыре ряда по три штуки, позволяли получить представление о первоначальной прямоугольной форме пластины, имевшей в размерах пять дюймов на четыре.

— О, какая клевая вещичка, не правда ли?

Недовольный тем, что ему помешали, Паджхэм поднял взгляд на кудрявую женщину, устанавливавшую на штатив цифровой фотоаппарат. Не в первый раз у него мелькнула мысль: что заставляет ее носить высокие черные кожаные ботинки на шнуровке в паре с длинной клетчатой юбкой?

Нахально ухмыляясь, Эди Миллер подошла к письменному столу и склонилась над реликвией. Перебравшись в «страну свободы», Паджхэм быстро выяснил, что американские женщины гораздо раскованнее своих британских кузин. Не обращая на нее никакого внимания, он уложил наперсник на квадратный кусок черного бархата, чтобы сфотографировать.

— Ого, это же бриллиант, аметист и сапфир. — Называя камни, Миллер указывала на них пальцем.

Испугавшись, что она прикоснется к древней реликвии, Паджхэм едва не схватил ее за руку. Вольнонаемный фотограф, приглашенная музеем Гопкинса для создания цифрового архива коллекции, Миллер понятия не имела, как обращаться с редкими артефактами.

— А вот изумруд! Кстати, а по гороскопу изумруд — мой камень, — продолжала она. — Как вы думаете, сколько в нем, карат пять?

— Понятия не имею, — рассеянно бросил Паджхэм, плохо разбиравшийся в драгоценных камнях. Впрочем, как и Миллер, злорадно подумал он.

— Сколько же лет этой реликвии?

Мельком взглянув на сороку в клетчатой юбке, Паджхэм снова ответил:

— Понятия не имею.

— Смею предположить, она очень старая.

На самом деле в графе возраста наперсника значился жирный вопросительный знак. Как и в графе происхождения. Хотя у Паджхэма имелись кое-какие мысли на этот счет.

И снова куратор провел кончиком ухоженного пальца по выгравированным символам, украшавшим бронзовый футляр, в котором хранился наперсник. Он узнал только одно слово:

Древнееврейская тетраграмма. Имя Бога из четырех букв, которое нельзя произносить вслух. Оно было высечено на футляре как талисман, призванный отгонять любопытных, завистливых, плотоядных, пожиравших древние реликвии, словно шоколадные конфеты.

Во имя всего святого! Как древнееврейская реликвия оказалась ни где-нибудь, а в Ираке?

Хотя директор музея Элиот Гопкинс вел себя в высшей степени скрытно, у него все же вырвалось, что реликвия обнаружена в Ираке. Старик поручил Паджхэму, специалисту по вавилонскому искусству, провести первичное изучение украшенного драгоценными камнями наперсника, предупредив, что он должен молчать как мумия. Паджхэм был не дурак. Далеко не дурак. Он понимал, что реликвия приобретена на черном рынке.

Рискованный бизнес — покупка краденых произведений искусства. Несколько лет назад куратор знаменитого музея Гетти предстал перед итальянским правосудием за то, что сознательно покупал краденые артефакты. Объемы подпольной торговли антиквариатом оценивались в миллиарды долларов, особенно с учетом произведений искусства Вавилона, наводнивших рынок с началом войны в Ираке. Многие музеи закрывали на это глаза, убеждая себя в том, что своими действиями сохраняют древнюю культуру. Паджхэм был с этим согласен. В конце концов, если бы не европейские расхитители произведений искусства, мир так и не увидел бы такие сокровища как Розеттский камень и мраморы Элгина.[2]

— Слишком много отраженного света. Вы ничего не имеете против, если я опущу шторы? — не унималась Миллер.

Паджхэм оторвал взгляд от реликвии.

— Гм… нет, нет, конечно же. Тут вам решать.

Он налепил на лицо улыбку. Ему была нужна помощь этой женщины. Паджхэм получил указание не показывать реликвию никому из работников музея, поэтому предварительную оценку проводил в понедельник, когда музей закрыт для посетителей и в нем нет никого, кроме охраны. Разумеется, фотограф в счет не шла, эта женщина снимала то, что просили, и вряд ли могла отличить наперсник от барельефа. Кому она сможет рассказать? Насколько было известно Паджхэму, во всем музее, если не считать двух охранников в вестибюле, кроме них двоих, нет ни души.

Полумрак кабинета на мгновение озарила вспышка света.

— Кажется, получилось неплохо, — заметила фотограф, изучая изображение на дисплее фотоаппарата. Она ловко извлекла из камеры синюю пластмассовую карту. — Я сейчас сделаю еще одну копию. Зачем иметь четыре гигабайта внутренней памяти, если ею не пользоваться? — Как только вспышка мелькнула во второй раз, Миллер указала на бронзовый футляр: — Хотите, я сниму и эту коробку?

— Да зачем нам нужно фотографировать это старье? — вырвалось у Паджхэма, но, спохватившись, он добавил уже более вежливым тоном: — Если вас это не затруднит, — отошел в сторону, чтобы не мешать фотографу переустановить штатив.

Разглядывая прекрасную реликвию, куратор в тревоге кусал нижнюю губу. Поскольку наперсник нашли в Ираке, его доверили ему как специалисту по вавилонскому искусству. Директор музея предположил, что Паджхэм сможет нарастить на кости мясо, ответив на четыре главных вопроса: кто, где, когда и зачем. Однако пока что ответов у Паджхэма не было. Несомненно, наперсник имел древнееврейские корни, а его познания в истории древнего Израиля были весьма скудные. Этим и объяснялось приглашение фотографа.

Как угодно было судьбе, в настоящий момент в Вашингтоне находился давнишний приятель Паджхэма по Оксфордскому университету Кэдмон Эйсквит. Он прибыл в Соединенные Штаты на презентацию своего нового романа «Откровение Изиды», одной из ставших в последнее время модными псевдоисторических книг, якобы раскрывавших запутанные тайны далекого прошлого. В данном случае речь шла о теории эзотерического заговора. Паджхэм никогда не был в числе тех, кто смотрел дареному коню в зубы. Прочитав в газете о предстоящей презентации, он тотчас же позвонил Эйсквиту, желая возобновить старое знакомство. Точнее, возродить. Насколько он слышал, старина Эйсквит перебрался на континент, вступил в наследство и открыл антикварный букинистический магазин в Париже, на левом берегу Сены. Повадился пить божоле и трахать французских шлюх. Определенно, этому человеку настоятельно следовало провериться у психиатра.

Хотя они не виделись почти двадцать лет, Эйсквит согласился встретиться с Паджхэмом в тот же вечер. В надежде раздразнить интерес Эйсквита и при этом узнать какую-либо важную информацию относительно таинственной иудейской реликвии — Паджхэм собирался отправить своему бывшему другу по электронной почте фотографии. Настоящий человек эпохи Возрождения, обладающий энциклопедическими познаниями в древней истории, Кэдмон Эйсквит, хотелось надеяться, сможет пролить какой-нибудь свет, что сейчас крайне необходимо.

Паджхэм был уверен, что, как и в случае с вольнонаемным фотографом, не нарушает требование директора музея молчать о находке, рассказывая о ней своему оксфордскому приятелю.

— Все готово, — объявила Эди и, открыв фотоаппарат, извлекла карту памяти и протянула ее Паджхэму.

Тот задумчиво посмотрел на крошечный носитель цифровой информации.

— И что мне с этим делать? Я же попросил вас сделать фотографию.

— Именно это я и сделала. Вот ваша фотография. На карте памяти.

Она сунула фотоаппарат в карман — ее немыслимый наряд завершала куртка цвета хаки.

«Наглая телка», — в отчаянии подумал Паджхэм. Хотя ему было всего сорок два года, ему нередко казалось, что современный мир со всеми его техническими наворотами проносится мимо с головокружительной скоростью.

Фотограф принялась разбирать штатив. Паджхэм повторил свой вопрос:

— И что мне с этим делать?

— Ну, попробуйте загрузить фотографию в компьютер. Потом ее можно будет распечатать, отправить по электронной почте, подправить — в общем, сделать все, что угодно.

Поскольку в настоящий момент больше помощи ждать было неоткуда, Паджхэм был вынужден произнести скрепя сердце:

— Я буду вам очень признателен…

Как он и рассчитывал, Миллер выхватила карту памяти у него из руки и вставила ее в компьютер под письменным столом.

Криво улыбнувшись, Паджхэм указал на листок из блокнота с эмблемой музея:

— Я хотел бы отправить фотографию по электронной почте вот на этот адрес…

— Да, ваше величество. Вся моя жизнь принадлежит вам.

Паджхэм пропустил мимо ушей это язвительное замечание.

— Вы очень любезны, мисс Миллер.

— Вы так говорите, потому что меня не знаете. — Она уселась за письменный стол из красного дерева с резными ножками. — Ну, хорошо, давайте разложим все по полочкам: вы хотите, чтобы я отправила фотографии некоему К. Эйсквиту, на сервер «lycos.com»? — Дождавшись от него утвердительного кивка, она продолжила: — Наверное, лучше всего будет посылать снимки в формате «jpeg».

— Да… ну… тут вам решать.

Миллер быстро и умело застучала по клавишам. Затем, встав из кожаного кресла с высокой спинкой, сказала:

— Так, а теперь вы должны войти в свою электронную почту.

— Буду счастлив удовлетворить вашу просьбу. — Паджхэм сел за стол. — Это еще что за чертовщина?

— В чем дело?

— Женщина, вы что, ослепли? Экран погас! — Он ткнул пальцем в отключившийся монитор.

— Успокойтесь, незачем волноваться раньше времени. Скорее всего, просто отошел кабель.

— Гм… — Паджхэм посмотрел на стоящий на полу компьютер, затем перевел взгляд на свои сшитые на заказ брюки. Проблема имела только одно решение, и он процедил: — Поскольку вы так легко установили причину, будьте любезны…

— Вам же прекрасно известно, что это не входит в мои обязанности, — проворчала Эди Миллер, опускаясь на четвереньки.

Поскольку выдвинуть системный блок компьютера вперед не представлялось возможным, она, чтобы проверить кабели, была вынуждена втиснуться под стол. Взглянув на вазочку с карамелью на соседнем столе, Паджхэм решил предложить девушке завернутый в целлофан леденец. Вознаграждение за хорошо выполненную работу.

Пока Миллер возилась под столом с кабелями, Паджхэм взял старинный наперсник и положил его обратно в бронзовый футляр.

— О, да будет свет! — пробормотал он через мгновение, с удовлетворением отметив, что монитор снова оживает знакомой заставкой операционной системы.

Вдруг Паджхэм краем глаза увидел, как в кабинет вошел кто-то третий.

Удивленный видом мужчины в сером комбинезоне с черной маской на лице, он повелительным тоном спросил:

— А вы кто такой, черт побери?

Ничего не ответив, мужчина молча поднял пистолет, навел его в голову Паджхэму и нажал на спусковой крючок.

Смерть была практически мгновенной. Паджхэм ощутил резкую пронзительную боль в правой глазнице. Затем увидел яркую вспышку, подобную мелькнувшему изображению на экране компьютера, после чего окружающий мир погрузился в глубокий непроницаемый мрак.