Ковчег огня

Глава 59

— Я не собираюсь делать вам ничего плохого, — сказал Стэнфорд Макфарлейн, проводя Эди в комнату.

Она презрительно фыркнула: у нее еще были слишком свежи воспоминания о том, как ее чуть не изнасиловали.

— Да, и есть английскую говядину безопасно.

Эди обвела взглядом свою тюрьму и сразу же поняла, что находится на старой мельнице: в противоположном конце помещения сохранились огромные зубчатые колеса и шестерни механизма. Из-под половых досок доносилось журчание воды, и она рассудила, что мельница стоит на речке.

Затем перевела взгляд на мужчину, стоявшего перед ней. По ее прикидке, Стэнфорду Макфарлейну было под шестьдесят — возраст безжалостно выдавал седой «ежик» с ярко выраженной залысиной. Когда-то он, наверное, был привлекательным, но долгие годы, проведенные под палящим солнцем, превратили обязательные для его возраста морщины в глубокие борозды, что придавало его лицу выражение сурового гнома. При своем среднем росте Макфарлейн сохранил прямую военную осанку, полную властности, граничащей с самодурством. Эди подумала, что, когда он только начал делать в детстве первые неуверенные шаги, люди при виде его в страхе крестились.

— Только скажите… что вы намереваетесь делать, когда действительно завладеете Ковчегом?

— Это останется между мной и Всемогущим, — ответил Макфарлейн.

— А что, если Ковчег Завета на поверку окажется всего лишь обычным сундуком, выложенным золотом?

Макфарлейн усмехнулся:

— И Бог сказал Моисею: «И устроят они Мне святилище, и буду обитать посреди их».[44]

Осознав, что он считает Ковчег инструментом Бога, Эди решила испробовать другой подход.

— У меня нет сомнений в том, что вы человек богобоязненный. А это означает, что у нас с вами много общего. Быть может, вам это неизвестно, но я каждое воскресенье хожу в церковь… ну, в общем, вам не нужно объяснять, что говорит Библия о милосердии и сострадании. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»,[45] — процитировала она, решив также обратиться к Священному Писанию, поскольку, на ее взгляд, только другим клином можно было вышибить клин.

Услышав ее слова, Макфарлейн прищурился:

— Подобно многим тебе подобным, ты украла Библию, чтобы защищать свои левацкие, примиренческие идеалы. Вор не станет угонять твою машину, если ты проявишь к нему сострадание. И убийца не нажмет на спусковой крючок, если он глубоко внутри человек хороший.

И насильник не надругается над жертвой, если увидит любовь и доброту.

Отвернувшись, полковник прошел к маленькой кухоньке — отгороженной стеной комнате с двумя одинаковыми диванами с одной стороны, обеденным столом посредине и плитой напротив. Он взял с полки две чистых чашки, вскрыл два пакетика растворимого какао и налил горячей воды из графина.

Протягивая одну чашку Эди, сверкнул глазами, и от этого мрачного бесстрастного взгляда у нее по спине пробежали холодные мурашки. Она не посмела отказаться от какао.

— Я хорошо знаю вас и вам подобных, мисс Миллер. Вы полагаете, что, если по воскресеньям усаживаетесь на скамью перед алтарем, Бог будет смотреть на вас благосклонно, что прилежное посещение церкви равносильно пропуску на небеса.

— Вы меня с кем-то путаете. Лично я считаю, что ходить в церковь очень важно, для того чтобы… — Эди запнулась, подыскивая подходящее слово. — Совершенствовать душу для добрых дел. Христианская благотворительность является краеугольным камнем…

— Избавьте меня от своих нравоучений. Как будто, если вы будете добровольцем раздавать нищим бесплатный суп, вы попадете прямиком в рай. Место среди правых дает только вера, а не поступки.

— Вы имеете в виду тех, кто считает правыми себя? — возразила Эди.

— Вы и вам подобные являются проклятием Господа.

— В таком случае мы с вами, несомненно, поклоняемся разным богам.

— Наконец-то мы хоть в чем-то сошлись.

Но, как прекрасно сознавала Эди, это согласие было основано на полном расхождении.

По правде сказать, она была поражена тем, насколько сильно Стэнфорд Макфарлейн напомнил ей деда, который также придерживался крайне консервативного восприятия Библии. Такое восприятие казалось Эди ограниченным, но, когда его демонстрировал такой человек, как Макфарлейн, оно из ограниченного превращалось в откровенно пугающее. Надеть на него черную рясу — и из Стэнфорда Макфарлейна получился бы настоящий средневековый инквизитор.

— Кстати, о пропуске на небеса, если вы надеетесь, что обретение Ковчега станет для вас билетом первого класса, предлагаю хорошенько задуматься, — сказала Эди, не желая молча всходить на костер.

Макфарлейн поднес было чашку ко рту, но опустил ее. Несколько секунд, наполненных образами сжигаемых еретиков, он пристально смотрел на Эди, затем произнес:

— В отличие от вас я умру и воскресну вместе с ветхозаветными святыми. — И, словно мимоходом сделал замечание о погоде, спокойно отпил глоток какао.

Эди молчала.

Спорить с одержимым бесполезно. Этому научили ее годы, прожитые с дедом, воспоминания до сих пор тяжело давили на сердце, подобно огромному мельничному колесу.

Краем глаза Эди заметила под балками потолка паутину. Посмотрев на нее, она вдруг почувствовала себя мухой, запутавшейся в этой обманчиво красивой сети.

Однако, в отличие от мухи, у нее была надежда на спасение. Кэдмон.

Эди верила, что он обязательно придет. Если не для того, чтобы ее спасти, то для того, чтобы найти Ковчег.