Ковчег огня

Глава 46

— Еще в Вашингтоне, — уточнила Эди, опасаясь, что Кэдмон решит, будто она солгала ему недавно.

— Определенно, это объясняет стеснительный румянец, не сходящий с твоего лица.

— На самом деле ты понял все не так. Я нисколько не стесняюсь того, что солгала, мне жутко стыдно.

— Ты солгала мне об убийстве Паджа?

— Что?! — Эди яростно тряхнула головой, отчетливо представив образ распростертого безжизненного тела доктора Паджхэма. — Нет, конечно же, нет. Я солгала о своем… э… прошлом.

Закинув ногу на ногу, Кэдмон молчал, дожидаясь, когда она заполнит пробелы. Если он и был огорчен или разочарован тем, что ему солгали, то никак это не показывал.

— Помнишь, я рассказала, что мои родители утонули, катаясь в лодке у побережья Флориды? Так вот, это была… чистая ложь, от начала до конца. Про отца ничего не могу сказать, но моя мать никогда даже ногой не ступала на то, что плавает по воде.

Схватив мандарин из вазочки на столе, Эди трясущимися руками принялась его очищать, хотя бы для того, чтобы дать своим внезапно покрывшимся потом пальцам какое-то занятие. Господи, как же мерзко она себя чувствовала!

Невероятно, она только что рассказала Кэдмону Эйсквиту о своем детстве больше, чем когда-либо говорила другому человеку.

— Ты сказала неправду, чтобы вызвать у меня сочувствие?

— Нет! Что ты!

Понимая, почему она солгала, но не до конца уверенная в том, почему ей вдруг захотелось сказать правду, Эди отложила мандарин и встала из-за стола.

Быть может, ей просто до смерти надоело ложиться в постель с мужчинами, погрязнув в обмане.

Медленно, стараясь собраться с мыслями, она прошлась туда и обратно перед раздвинутыми матрацами, краем глаза наблюдая, как Кэдмон допивает портвейн до последней капли. Затем остановилась и обернулась к нему:

— Если бы мои родные до сих пор были живы, среди них нет никого, с кем я бы с радостью тебя познакомила. Просто я… просто я хотела нормальную, любящую, добрую семью. Что в этом такого плохого?

— Все мы хотим того же, — покачал головой Кэдмон.

— Да, правда, разве не так? Но в тех картах, что мне сдали, этого не было.

Поймав себя на том, как неестественно прозвучала эта фраза, Эди решила держаться голых фактов. Никаких эмоций. Никакой театральности.

— Итак, слушай. Неотредактированная история моей жизни звучит так: моя мать Мелисса имела страсть к героину, плохим мужчинам и государственной лотерее. И чтобы ты не подумал, что она была ужасным человеком, во всем этом виновата не она одна. Мать выросла в доме, где царствовал подавляющий религиозный фундаментализм. К несчастью, она влюбилась в мальчишку-еврея, своего одноклассника. Дед не одобрил этот выбор и выставил ее из дома. Ей тогда было шестнадцать лет.

— Я так понимаю, этот злополучный возлюбленный и есть твой отец?

— Ха! — презрительно фыркнула Эди. — Как я бы этого хотела!

Хотела, потому что, если бы ее отцом был Джейкоб Штейнер, возможно, ее жизнь сложилась бы иначе.

— По словам матери, произошла авария. Сильный порыв ветра бросил машину на дерево. Джейкоб погиб на месте, мать осталась в живых.

— Это тогда она пристрастилась к наркотикам?

— Горе ее едва не убило, — кивнула Эди. — По крайней мере, такое оправдание приводила она, объясняя, почему сломалась. О, время от времени мать приводила себя в порядок. И получалось у нее неплохо. Вот только вскоре от нее снова начинало нести перегаром и блевотиной.

Приблизительно тогда же стали появляться незнакомые мужчины, и тонкие стенки жилого прицепа не заглушали стоны и крики.

— Полагаю, в этом месте следует упомянуть о том, что мать понятия не имела, кто мой отец. Она считала, что это, наверное, был «тот парень с „Харли-Дэвидсоном“». Но, повторяю, это были лишь предположения.

Признавшись в том, что она незаконнорожденная, Эди уставилась на вытертый ковер под ногами. Она могла только гадать, что думает о ее прошлом Кэдмон. Вероятно, сам он вырос в пристойной английской семье. Прямиком из «Саги о Форсайтах».

— Похоже, у твоей матери была трагическая жизнь, — тихо проговорил он.

— Точнее, трагически сломанная. В любом случае, жизнь эта была недолгой. В свой двадцать восьмой день рождения мать умерла от передозировки. Я обнаружила ее распростертой на полу нашего жилого прицепа под звуки «Прекрасной Мелиссы» из старенького магнитофона. Говорят, только хорошие люди умирают молодыми, но… — Эди махнула рукой, словно прогоняя эту мысль. — Неважно. Я сама не могу сказать, к чему начала этот разговор. — Она опустилась на край кровати, внезапно почувствовав себя очень усталой.

— Сколько тебе было, когда умерла мать?

— Мм? — Эди запоздало осознала, что Кэдмон задал ей вопрос. — О, одиннадцать.

Одиннадцать, приближающиеся к сорока.

— Если не возражаешь, расскажи, что с тобой сталось после смерти матери?

Кусая нижнюю губу, Эди задумалась, рассказать ли Кэдмону правду. Но, подобно несущемуся составу, у которого отказали тормоза, она уже не могла остановиться и ответила на его вопрос:

— Меня отдали приемным родителям. Там нас было пятеро. Постарше, помоложе. Те, кто постарше, знали, что к чему, остальные ни о чем не догадывались.

— О чем это ты? Ничего не понимаю, — нахмурился Кэдмон.

— У Лонни Уилкерсона, моего приемного отца, человека, подписавшего контракт со штатом Флорида обеспечить меня надежным, чистым, здоровым домом, была тяга к маленьким девочкам.

— Проклятый подонок! Только не говори…

— Я должна рассказать тебе всю правду, — перебила его Эди.

Пожалуйста, Кэдмон, позволь мне рассказать все. Дай мне воскресить эти жуткие воспоминания. В надежде наконец освободиться от них.

— Как-то ночью Лонни пришел в комнату, где я спала с двумя девочками постарше… зажал мне ладонью рот, стащил с меня трусики и… изнасиловал. — Говоря, Эди держала голову опущенной. Она не ждала от Кэдмона сочувствия. Не ждала гнева. Ей просто был нужен слушатель. — До сих пор я не могу вспомнить подробности… это было что-то ужасное. Я только помню, что все произошло очень быстро, мне было больно, и еще я боялась задохнуться. — Вздохнув, Эди подняла взгляд на Кэдмона. Как она и предполагала, у него на лице были написаны в равной степени ярость и скорбь. — Это все, что я помню. Это, а также то, что на протяжении следующих двух месяцев такое происходило раз в неделю. Когда Лонни принялся за новенькую, та сразу же рассказала обо всем работнику социальной службы, и нас разбросали по другим домам. — Она помолчала, сражаясь с давнишним чувством вины. — Это я должна была разоблачить чудовище, но… Я боялась, что меня бросят и мне придется начинать сначала.

Опять сначала.

— Ты была еще ребенком, — возразил Кэдмон.

Эди покачала головой, не желая спорить, и продолжала:

— Так или иначе, чтобы сделать долгий рассказ не таким долгим, через несколько лет один работник социальной службы сжалился надо мной и, не поленившись, разыскал родителей моей матери. Я прожила с ними до тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать.

Когда, как и ее мать до этого, она села на междугородный автобус и уехала из Чероу. Чтобы больше никогда не вернуться.

Встав из-за стола, Кэдмон подошел к Эди, сидящей на краю кровати, и молча присел рядом, коснувшись бедром.

— Не пойми меня превратно. Я не запуганный эмоционально человек, неспособный воспринимать действительность, — ровным голосом проговорила Эди. — Я отлично со всем справляюсь.

— Да, знаю. Но старые воспоминания имеют склонность наползать на нас, когда этого меньше всего ждешь. — По его голосу Эди почувствовала, что он знает это по собственному опыту. Быть может, его детство вовсе не было прекрасным «Театром шедевров». — В нежном детском возрасте ты шла по дороге, ведущей в ад. Но затем тебе удалось выбраться из глубин боли, и ты проложила себе новый путь. — Кэдмон взял ее за руку: — Ты необыкновенная женщина, Эди Миллер.

— Достаточно необыкновенная, чтобы у тебя возникло желание лечь со мной в постель? — Повернув голову, Эди посмотрела ему в глаза. — Видишь ли, вот почему я осталась чистой. Все мои отношения с мужчинами были окутаны ложью. Но сейчас я захотела начать все с чистого листа.

— Ты точно этого хочешь — чтобы мы с тобой легли спать вместе? — отпустив ее руку, тихо спросил Кэдмон.

Эди увидела у него на лице борьбу противоречивых чувств. Временами, и сейчас как раз был такой случай, он был чересчур джентльменом.

— Я была очень близка к тому, чтобы прошлой ночью забраться к тебе в постель. И просто чтобы ты знал — загадка, которую ты можешь разгадать, тут ни при чем. Это чистый секс, договорились?

Заметив, как неуверенность у него в глазах сменяется вожделением, она поднялась на ноги и шагнула к ночному столику.

Кэдмон остановил ее, снова схватив за руку:

— Ты куда? — В его обыкновенно хорошо поставленном голосе прозвучала сдавленная хрипота.

— Я хотела выключить лампу.

Рывком Кэдмон усадил ее к себе на колени и шепнул на ухо:

— Давай оставим свет.