Радужные листики

Глава 55. В которой Маша вначале запылилась, потом чуть не вспылила, а под конец распылалась от переживаний за своего пылкого и пыльного попутчика.

— … Маша… МАша… МАШа… МАША…, — всё настойчивее и настойчивее.

Опять Машу разбудили. Но на этот раз это был Василий, который остановился у их дома и, сидя на велосипеде, через забор выкрикивал девочку (при этом со двора была видна только его голова). Мальчик вряд ли ожидал увидеть, что на его призывы из открытого окна высунется такая же взлохмаченная голова, но только с трудом разлепляющая глаза спросонья, и нечленораздельно мычащая о нарушении прав на отдых. Ну какой сон в двенадцать часов дня, да ещё и в деревне?! Где встают уже чуть ли не с петухами. (А как вы помните, петухи поют на рассвете.)

— Ну кто же думал, что ты ещё спишь? — недоумевал Василий. — Я тебя зову, зову, а ты не отвечаешь. Поехали купаться. Ребята уже все на реке.

— Угу, — кивнула Маша, — подожди пять минут, я сейчас.

(Обычно, если женщина просит подождать её пять минут, проходит несколько больше времени, и Василий, будь он поопытнее в этих делах, мог бы спокойно слезть с велосипеда, зайти во двор, устроится на скамеечке у дома, а не сидеть на жёстком седле, одной рукой удерживаясь за забор, а вторую поднося каждую минуту к глазам, чтобы посмотреть на часы.)

Настоящий спортсмен должен уметь собираться быстро. На то, чтобы одеться, найти в шкафу большое полотенце, чтобы лежать на песке, и полотенце поменьше, чтобы вытираться, взять запасной купальник, сложить всё это в сумку, выпить оставленный бабушкой на столе стакан молока, закусив хлебной горбушкой, почистить зубы, сбегать на огород предупредить бабушку, что едет на реку купаться с ребятами, и выкатить велосипед за ворота ушло всего–ничего — каких–то тридцать минут. Василий обречённо ждал. Понятно, что за это время и река никуда не утечёт, и солнышко не перестанет припекать, и даже ребята не разъедутся, но приезжать на полчаса позже всех всё равно было как–то неуютно. И скорее всего, переживал он не за себя, а за Машу, чтобы ребята не подумали, что она такая копуша.

А наша Маша, совершенно не подозревающая, что о ней может сложиться такое неправильное представление, наконец–то вышла из калитки в полной готовности, ведя за руль велосипед.

— Ну вот и я, — сказала она, — видишь, как быстро? Поехали.

И они поехали. Навстречу пропылила едущая в деревню автолавка, за которой тащилось длинное облако пыли. Пришлось натягивать на нос футболки, чтобы как–то дышать в этом и сворачивать на обочину, чтобы переждать.

— Знаешь, Маша, — выдохнул Василий, когда они выбрались на чистый воздух, съехав с дороги на луг и остановившись, — на Марсе такие пылевые облака — обычное дело. Жить там в таких условиях очень непросто.

— Не знаю, как на Марсе, я там ещё не была, — ответила Маша, слезши с велосипеда, — а вот в пустынях такие пылевые бури очень часто. И жить там тоже очень непросто, но ведь живут же.

— Там живут только нефтяники да бедуины, — поправил её Василий, — первые от надобности, а вторые не знаю почему. Я бы точно там не стал жить.

Он тоже слез с велосипеда, положил его на траву и уселся на раму.

— Неправда, — не согласилась Маша, — там живут верблюды, суслики, змеи, пауки, муравьи, ящерицы, тушканчики, песчанки, земляные белки, кактусы, и много ещё кто.

— Ну я же людей имел в виду, — сказал Василий, — кто добровольно в такой пылище жить согласиться?

— Ну живут же, — задумалась Маша, — хотя люди везде живут — и где хорошо, и где не очень. Как говорит один мой знакомый: люди — очень странные создания.

— Это точно, — подхватил Василий, — твой знакомый правильно говорит, он, наверное, какой–нибудь профессор психологии.

— Не совсем, — поправила Маша, — но поучать любит.

— А ты знаешь, — спросил Василий, — что над большими городами пылевые облака могут достигать высоты трёх километров, а концентрация пыли в тысячу раз больше, чем в горном воздухе? И это только земная пыль, а из космоса на нас падает ещё и космическая пыль, и пыль от ежедневно сгорающих в атмосфере метеоров. Так что вы, городские жители, тоже живёте в своих пустынях, только каменных.

— А что делать? — задалась извечным вопросом Маша. — Жить то надо где–то. Если все переедут в деревни, то города просто пропадут, или деревни превратятся в города, а тогда они уже перестанут быть деревнями. И ничего не изменится. Так что мы, городские жители, жертвуем своим здоровьем ради вас. Но я сама планирую после института сюда к бабушке переехать.

— Ага, — закивал Василий, — а мы, деревенские жители, получается жертвуем своим благополучием ради вас.

— Интересно, — задумалась Маша, — а можно жить так, чтобы никто ничем не жертвовал, и у всех было и благополучие, и здоровье?

— Не, не получится, — решил Василий, — со здоровьем точно не получится. Вот случилась буря в пустыне — и пыль полетела повсюду. Или вулкан проснулся. А ещё из космоса валится ежедневно, а еще своя земляная пыль — не, с этим бороться невозможно. А еще из машинных выхлопов летит, из заводских труб. Это нужно ежедневно и сразу всю землю поливать дождями, а тогда всемирный потоп случится. И что толку, что станет чисто, если мало кто останется.

— Да, это проблема, — согласилась Маша, — но ведь тоже можно что–нибудь придумать. С машинами всё просто — перейти на электричество, с трубами — ставить мощнейшие фильтры, с песчаными бурями — подвешивать над городами огромные аэростаты–вентиляторы, чтобы на определённой высоте сдували всевозможные осадки в сторону, или вообще установить по периметру высоченные башни с вентиляторами. Так и дожди отгонять можно будет.

— Во, тебе надо фантастические романы писать, — улыбнулся Василий, — у тебя хорошо развито воображение.

— А между прочим, — насупилась Маша, — всё, что писали в фантастических романах, потом становилось реальностью. Фантасты, между прочим, — это генераторы научной мысли, без их идей и общество бы развивалось по–другому.

— Ну ладно, генератор научных мыслей, — примирительно сказал Василий, — но если твои аэростаты будут всё сдувать от городов, то вся пыль выпадет на деревни, и получится, что ты у себя из дома грязь вымела, а соседу намела.

— С этим тоже можно подумать, — сказала Маша, — решение всегда найдётся.

— Знаешь, что бы тебе на это сказала моя бабушка? — спросил Василий.

— Что!

— А то, что вместо того, чтобы обдувать города, вначале бы в деревни газ провели.

— Это правильно, — согласилась Маша, — вначале проведём газ, а потом начнём обдувать города.

— Спорить с тобой бесполезно, — вздохнул Василий, — поехали лучше, а то ребята нас так и не дождутся.

Они сели на велосипеды, выбрались на дорогу, и покатили под уклон.

— Нет, я всё–таки с тобой не согласен, — всё не мог успокоится Василий, — раньше был в стране лозунг: «Всё лучшее детям», а теперь получается: «Всё лучшее большому городу». И чем он больше, тем ему всё лучше и лучше по сравнению с остальными. Где живут лучше всего? В столице. А почему? А потому, что там денежные ресурсы. Вся страна работает на них, а они этим беззастенчиво пользуются. Получается, что большие города наживаются за счет остальных, маленьких. И у тебя сформировалось городское мышление большинства, которое не замечает проблем меньшинства, то есть нас, деревни.

Василий так увлёкся рассуждениями, не замечая ни начинающую серчать Машу, ни начинающую сползать закатанную до колена правую штанину. Когда такое происходит с велосипедистом (имеется в ввиду правая штанина, именно правая, потому что она располагается рядом с велосипедной цепью), ехать ему дальше обычно недолго. И Василий не стал исключением из этого правила. Его штанина попала в цепь, от чего внезапно поднялось заднее колесо, и бедняга полетел через голову, да и ещё с якорем–велосипедом на правой ноге. В общем приложился о дорогу крепенько. Хорошо, хоть асфальта не было, да и ехали они не очень быстро. Маше повезло — её не задело. Она тут же остановилась, но пришлось чуть подождать из–за окутавшего Василия облака пыли. Когда оно осело, Маша бросилась выручать пострадавшего, вид у которого был весьма неважный: грязный, с мокрыми разводами на щеках (это естественно от того, что пыль попала в глаза, и ничего другого, мужчины ведь не плачут), с разбитыми в кровь локтями, он сидел в пыли, баюкая ушибленную руку и морщась от боли. Одна нога была подвёрнута под себя, другая вытянута, и на ней лежал велосипед.

— Бедненький, — участливо склонилась над ним Маша, — где болит, где?

— Нигде не болит, — проскрипел Василий, — помоги ногу вытащить.

Маша приподняла заднее колесо, взялась за педаль и стала крутить её назад, ткань освободилась. Руль свернуло в сторону, пришлось его выправлять.

— Ну надо же, какая крепкая штанина оказалась, — посетовал Василий, — порвалась бы, и ничего бы не было. Отечественная текстильная промышленность работает на совесть.

— Ну да, — поддержала Маша, — оказывается, что когда есть совесть, это не всегда и не всем одинаково полезно.

Василий поднялся и тут же схватился за Машу, подогнув одну ногу. Стоять нормально у него не получалось. Когда кроссовок сняли, оказалось, что голеностоп распух.

— Ну вот, подвернул, — сказал мальчик с грустью, — теперь на пляж не получится.

— Ну и что, убежит он от нас что ли, — возразила Маша, — тебе сейчас не пляж, а доктор нужен. Садись ко мне на багажник, а велосипед рядом поедет, только держи его покрепче.

Вот так, спеша, но всё равно двигаясь медленно, они покатили обратно. Маша очень сильно переживала, как бы опять у Василия не случилось заражения крови, как бы опять он не попал в больницу, что с рукой, что с ногой, как лечить. Она изо всех сил налегала на педали, но сидящий на багажнике мальчик, да и ещё вихляющий рядом велосипед, который он держал одной рукой, сильно ограничивали её скорость.

«Вот тебе и накупались, — подумала Маша, — и всё из–за такой пустяковой конструкции. Зачем производить вещь, от которой можно травмироваться. У них там что, совсем головы нет? Наверняка ведь целое конструкторское бюро велосипед разрабатывало, умные дяди и тёти много дней и ночей придумывали. Допридумывались. Нет, пускать пыль в глаза у нас умеют, и умников — как этой пыли, а вот умных решений — увы — пылинки. От того и пылятся большинство в своих исследовательских институтах, занимаясь бесполезными вещами, вместо того, чтобы пылать любовью к науке. Всё–таки науке нужны пылкие творцы, а не пыльные жрецы».