Светлое будущее

САШКА И АНТОН

— Дядя Антон, — говорит Сашка, — чем же все-таки ваша позиция отличается от Солженицына?

— Не порть мне сына, — говорю я.

— Я уже не маленький, — говорит Сашка. — Как-нибудь сам испорчусь. Так чем же?

— Долго объяснять, — говорит Антон. — Ну, хотя бы общим методом. Я даю противнику все преимущества, готов признать почти все, на чем он настаивает. Вы считаете, что революция была благом для России? Согласен. Партия и народ едины? Согласен. Идеология адекватна обществу? Согласен. От каждого по способностям? Согласен. Каждому по потребностям? Согласен. Понимаешь, я признаю все то, что считают плюсами социализма и коммунизма, а не отвергаю. Я с этого лишь начинаю. И исходя из этих плюсов, я стараюсь объяснить все наши минусы. Я считаю, короче говоря, что все дефекты коммунизма (и социализма) не являются преходящими историческими явлениями или результатом невыполнения каких-то заветов, а являются продуктом воплощения самых положительных идеалов коммунизма. Понимаешь? Я считаю, что самые светлые мечты и идеалы человечества в реальном исполнении дают самые мрачные последствия. Но это не есть некая идеологическая установка или предвзятая идея. Это — вы вод из определенного способа исследования общества. У Солженицына дается просто суммирование и описание фактов и некоторые навязываемые ими идеи и обобщения. Вроде таких: репрессии не случайны, кругом обман и коррупция, никакой свободы слова. У меня другой метод. В чем он состоит? В двух словах и в самом вульгарном виде поясню тебе это следующим образом. Есть законы человеческого поведения, которые я называю социальными. Они касаются поступков людей по отношению друг к другу и отдельных людей по отношению к обществу в целом и своей деятельности. И вытекают они из природы человека и одного того факта, что масса людей вынуждена жить совместно, в коллективе. Законы эти сами по себе (по отдельности и для иллюстраций) просты и очевидны. И обнаруживаются они путем наблюдений, а люди открывают их для себя в практике своей коллективной жизни. Представь себе такую картину. В каком-то замкнутом пространстве собрана довольно большая группа людей. Им в изобилии дают еду, одежду и жилище. Они все поставлены в равные условия — равны в социальном отношении. Как, ты думаешь, они будут жить? Первым делом обнаружится то, что они различны и неравны в каких-то других отношениях. И упомянутое социальное равенство окажется неадекватным (и несправедливым) по отношению к их фактическим различиям. И очень скоро люди разобьются на группки, выделят лидеров, выработают систему условных ценностей, которые будут отражать их реальное неравенство (дырка в носу, перо в волосах, рисунки на лбу). Представь себе далее, что средства существования, предоставляемые людям, будут дифференцированы как неравноценные. Что произойдет? Процесс структурирования коллектива ускорится и станет ожесточеннее. Добавь к этому новое условие: средств существования не так уж много, некоторых — мало, на всех не хватает. А если, далее, эти средства существования надо добывать трудом и т. п. Естественно, люди при этом будут совершать поступки, влияющие на их положение в обществе и положение других людей, — социальные поступки. Совсем немного потребуется ума, чтобы они сообразили, какие поступки упрочивают их положение, какие нет. Например, если человеку А предоставляется возможность совершить поступок х или у по отношению к В, то А предпочтет такой из х и у, какой ослабляет позиции В или усиливает их менее, чем другой поступок. Представь себе, наконец, миллионы людей, миллиарды поступков, буквально кишение человеческих мелких делишек. И люди вырабатывают для себя и перенимают от прошлых поколений правила социального поведения, обеспечивающие наиболее благоприятные условия их существования. Эго и есть социальная жизнь (социальность) в чистом виде. Реальная история человечества такова, что одновременно с ростом человеческих коллективов открываются и развиваются искусственные средства, ограничивающие и направляющие совокупное действие социальных законов, социальности. Это — традиционные обычаи, мораль, право, религия, собственность, искусство. Если хочешь знать, что такое социализм (или коммунизм) как специфический тип общества, представь себе такую картину: все искусственные ограничители социальности (а это и есть собственно цивилизация) разрушены, социальные законы приобретают решающее значение, подчиняя себе все прочие стороны жизни, развивая адекватную себе систему власти, идеологии, искусства. Социализм — это есть прежде всего разрушение всех продуктов цивилизации (у нас это называют институтами классового эксплуататорского общества) и создание условий, при которых законы коллективной жизни становятся определяющими. Вырабатывается грандиозный аппарат власти, адекватный этим условиям, сам существующий по законам коллектива, самодовлеющий. Это я тебе рассказал только самые примитивные вещи, да и то в вульгаризированном виде. Но и этого достаточно, чтобы понять общую ориентацию моей концепции. Солженицын, критикуя марксизм и отдельные факты советской жизни, не видит всей ужасающей нормальности коммунизма.

— Выходит, коммунизм — мразь, — сказал Сашка.

— Смотря на чей взгляд, — сказал Антон. — Коммунистический образ жизни выгоден огромной части населения страны. Подсчитай, сколько у нас министров, заместителей их, начальников главков и трестов, директоров, секретарей обкомов и райкомов, академиков, писателей, художников, офицеров и генералов вплоть до милиционеров, заведующих секторами, кафедрами, домоуправлениями, складами, магазинами. Этот строй — их строй. Здесь сравнительно легкий труд, минимальные потребности удовлетворены почти у всех, а значительная масса населения живет очень даже хорошо. Пока этот строй удовлетворяет подавляющее большинство населения. Не во всем, конечно. Но в целом и в главном.

— Значит, это — хороший строй, — сказал Сашка.

— Не хороший и не плохой, — сказал Антон. — Не нужно оценок, они сравнительны и субъективны. Он такой, какой есть. Будучи таким, как я сказал, он одновременно означает господство посредственности, карьеризма, стяжательства, коррупции, халтуры и т. п. Начиная с некоторого момента все положительные качества коммунизма оборачиваются против всех тех, кто его сохраняет и упрочивает. Обнаруживается, что сытость иллюзорна, наступает дефицит хороших продуктов и вещей, снижается уровень творчества, духовные формы искусства вытесняются чисто двигательными, чувственными, погибает литература, ложь и демагогия душат на каждом шагу, кривляния чиновников становятся центральным явлением светской жизни. Неизбежно усиливает нажим система насилия, запретов, прикреплений. Всеобщая злоба и раздражение становятся нормальным фоном бытия. И люди ждут худшего. Надо тщательнейшим образом изучить все объективные механизмы нашего общества, чтобы обрести какую-то уверенность и найти программу разумного поведения с целью парализовать до некоторой степени отрицательные следствия положительных качеств коммунистического общества.

— Кое в чем, — сказал Сашка, — ваша концепция сходна с концепцией Солженицына. Но в глубине (я это еще не совсем ясно понимаю) они различны. Не могли бы вы сделать более обстоятельный доклад на эту тему в нашей группе?

— Это в какой еще группе? — спросил я.

— Я неточно выразился, — сказал Сашка. — Скоро будет день рождения у одного моего товарища. Ребята интересуются такими вопросами.

— Вы доиграетесь с этими вашими «днями рождения», — сказал я. — Ты что, не знаешь разве: в Технологическом институте за такие сборища несколько человек посадили, а остальных участников выгнали. И это — не единственный случай. Надо же голову иметь на плечах! Читай дома что угодно. Говори. Видишь — я тебе не мешаю. А на стороне... Черт знает что! Ты представляешь, чем все это кончится, если... Кончи сначала университет...

— Да, — сказал Сашка. — Потом укрепись на работе или кончи аспирантуру. Потом — защити кандидатскую. Потом — докторскую... Потом... Потом...

— Не обижайся, Саша, — сказал Антон, — но я у вас выступить не могу. И не потому, что я согласен с твоим отцом (я с ним не согласен). И не потому, что я боюсь за себя (я не боюсь). А потому, что это глупо с точки зрения вашей безопасности. Осторожность нужна. И вести себя надо умно, чтобы тебя не раздавили в самом начале пути. Кроме того, я считаю, что полемика с Солженицыным в данное время неуместна. Солженицын выдал такую порцию пищи для размышлений, что переварить ее нужны годы. Я могу только навредить. Или буду выглядеть чем-то вроде агента КГБ, призванного хитро разоблачать и дискредитировать Солженицына. У него достаточно много идей, совпадающих с тем, что я мог бы сказать. Обдумайте их сами... И ради Бога, не придавайте своим дням рождения вид политической игры. Вас раздавят. Сколько вас? Двенадцать? В таком случае среди вас должен быть по крайней мере один доносчик. Я не хочу никого из вас обижать. Но имей это в виду. Это — тоже один из законов коммунистического общества.

Я, разумеется, потребовал, чтобы Сашка прекратил посещать эти «дни рождения». И пустил в ход последний, самый пошлый аргумент: мол, подумай хотя бы о семье, обо мне, о матери, о Ленке. Сашка обещал подумать.

— Не надо преувеличивать, — сказал он. — Если мы и треплемся, то в такой форме, что к нам не придерешься. Сейчас все так делают. Всех же не выгонишь и не посадишь.

— Как знать, — сказал Антон. — Если нужно, могут посадить и всех.