Ужасный век. Том I

Глава 2

Игги старался играть на лютне как можно громче: шум из-за шторы, отделявшей угол комнатушки от остального пространства, его порядком раздражал. Кеннет пыхтел и рычал, а девчонка визжала так, будто её резали.

Хорошо бы в самом деле не резали, а то с Кеннета станется.

Ничего не попишешь: хотя город портовый, он всё-таки не безразмерный — и лучше уж такая тесная комната в более-менее нормальном доме возле порта, чем лагерь за стенами. Лагерями солдаты уже были сыты по горло — слишком долгая кампания. Нужно то, что в Ульмисе назвали бы «зимними квартирами», пускай в халифате не бывает никакой зимы.

— Кеннет, ты сраное животное! Можно потише? — рыкнул Арджи, которому всё это тоже надоело.

Кеннет ничего не ответил. Девчонка продолжала верещать: крики перемежались фразами на непонятном никому из солдат языке. Она не была мураддинкой. Незадолго до прибытия наёмников Альма-Азрак оказался наводнён беженцами: это были толпы ашраинов, этнического меньшинства халифата. Насколько Игги понял путаные объяснения через третьи руки, ашраины исповедовали иную религию, говорили на собственном языке и когда-то давным-давно правили всеми землями севера Шера — до прихода мураддинов. В последние века положение их стало незавидным, а особенно печальным сделалось из-за неких последних военных событий. Игги не знал подробностей.

Потому многие тысячи людей и ломанулись в столицу. Первые волны проникли в город, но теперь ворота закрылись: колоссальная масса людей скопилась под стенами, будто осадившее их войско. Оставшихся пытались ловить и выгонять прочь, но получалось так себе.

Вот Кеннету и взбрендило в голову трахнуть ашраинку: мол, никогда не пробовал! Найти готовую отдаться за деньги, конечно, не стало проблемой. Хотя подписывалась ли она на то, что второй час творилось за шторой — большой вопрос.

Но наёмникам стоило благодарить ашраинов не только за приток дешёвых шлюх. Именно из-за закрытых городских ворот весь отряд пустили в город.

Мураддины явно не хотели этого делать, но как бы ни говнились в адрес наёмников — всё-таки нельзя было совсем не пойти им навстречу. Одно дело, кабы «ржавые» жили за стенами и ходили в город по всяким нуждам нехитрого солдатского отдыха, другое — когда в город толком не попасть. Так уж точно не годится.

Мало кто в Альма-Азраке был рад наёмникам. На «ржавых» смотрели не с большей теплотой, чем на ашраинов. Но у наёмников было оружие, а у этих бедолаг — нет. Вооружённые люди всегда получают хотя бы толику уважения.

— Кеннет! Может, ты ей хоть рот заткнёшь?

Это Карл оторвался от жареной курицы, которую безо всякого изящества манер поглощал, с противным звуком обсасывая кости. Ответа опять не последовало.

Комнатушка была, конечно, убогая — не чета роскошному дому, который товарищи захватили в Фадле. Так, конура для нищих моряков в кособоком трёхэтажном здании. Но зато отсюда их никто не погнал бы через три дня: отдых намечался длительный. Пока командиры сговорятся о деньгах, пока их получат, да и возможность поставить на ноги раненых отряду обещали. На такой службе, конечно, трудно ручаться за завтрашний день — однако были основания рассчитывать хотя бы на месяц в городе.

Нет, жаловаться не на что. В конце концов, и такие удобства досталось далеко не всем. Большая часть бойцов жила в лагере при лазарете, который разбили на окраине города: там имелась подходящая площадь.

Кстати, о лазарете…

— Надо бы навестить Бо. Глянуть, как он там.

— Да чо значит «как»? С обозными жёнами любезничает, как ещё. Рана у него — фигня полная!

— Ничего себе «фигня»! Да и в любом случае, он наш человек. Нашей десятины. Навестить надо.

Игги только привыкал командовать. Иногда он даже забывал, что вообще-то обязан это делать. Слишком непривычно и для него самого, и для товарищей. Но так решил сам капитан — кто с ним поспорит? Только полный кретин.

— Так точно, чо… Кеннет! Слыхал десятника? Сворачивай своё херосуйство! Есть дела поважнее…

Кеннет был кем угодно, но точно не человеком, игнорирующим приказы. Так что он наскоро закончил свои дела и показался из-за шторы — с мерзкой улыбкой до ушей, на ходу натягивая подштанники.

Если не знать, какой Кеннет отморозок и мудак, то он даже мог вызвать симпатию. Высокий, без пуза, широкоплечий, с простым, но мужественным лицом. Его бы постричь нормально, переодеть по придворной моде — более-менее сойдёт за самого задрипанного рыцарюшку. В десятине вообще не водилось красавцев с картин: Арджи годы ничуть не пожалели, Карл был жирным и волосатым, словно обезьяна.

Когда-то Игги был хорош собой, но не теперь.

Его ужасная рана полностью зажила, но юный командир продолжал заматывать половину лица. То, во что эта половина превратилась — кошмар. Уродство тяготило больше, чем потерянный глаз. Игги и одним отлично видел, а вот как на него самого смотрели теперь…

Он тогда зазевался всего на миг. Поторопился, высунулся не вовремя. Один удар — и вот, теперь он достойный командир компании уродов. «Шрамы украшают», ну конечно…

— Давайте, собирайтесь.

— С оружием идём?

— Нет, с дымящимися наперевес! Без оружия ходить не велено. Нас тут любят не больше, чем в Фадле.

Поскольку Игги вырос в Ржавом отряде, он сызмальства привык к ненависти окружающих. Наёмники хорошо зарабатывают, иногда даже заслуживают какую-никакую славу, но уж точно не стяжают любви. Для обычного человека те, кто готов убивать за деньги, едва ли понятнее, чем для самих наёмников — здоровые мужики, тратящие жизнь на ковыряние в земле и подобную чушь. Нахрена так жить? Бред какой-то.

Жизнь в отряде тоже не мёд, но у неё есть хоть какие-то плюсы. А ради чего влачат существование те, кто не воюет, Игги вообще никогда не мог в толк взять.

Девчонка выскользнула из угла, второпях натянув платье. Она была не старше Игги, стройной и с симпатичным личиком. Ашраины внешне не очень отличались от мураддинов, но всё-таки отличались. Чуть менее смуглые, почти все — кудрявые и светлоглазые. Вот и она тоже.

— Кеннет, сколько ты ей дал?

Ещё месяц назад Кеннет ответил бы что-то вроде: «А твоё какое дело? Пошёл в жопу!». Но теперь он уже не имел права игнорировать вопросы Игги.

— Ну, пяток медяков дал.

Даже Карл закатил глаза.

— Ну ты и сволочь! У тебя монет больше, чем она в жизни увидит. Девчонка же старалась!

— Чего пристали? Сколько попросила, столько и дал.

— Ой, всё…

Игги запустил руку в кошель на поясе, вытащил оттуда серебряную монетку с отверстием в центре. У стен Фадла он получил такую за необычайно меткий выстрел, да ещё прямо из рук лейтенанта Бенедикта. Тогда это были для него немалые деньги. Теперь же серебро водилось…

Игги протянул монету девушке. Та залепетала по-мураддински.

— Карл, чего она говорит?

— Что даст и тебе, но просит отдыха.

А ведь когда-то эти люди правили всей Великой пустыней!..

— Да нет, я ж не к тому, я не хочу… не том смысле, что тебя не хочу, ты очень красивая, в смысле… ох. Карл, объясни ей! Пусть просто возьмёт монету и проваливает.

Когда до ашраинки дошло, она схватила монетку с протянутой ладони Игги так быстро, как змея жалит. След ей простыл тотчас. Похоже, Игги сильно сократил число солдат и моряков, которых девушке предстояло обслужить в ближайшее время.

Ну, хоть какой-то хороший поступок.

— Ты теперь всегда моих шлюх будешь оплачивать? — усмехнулся Кеннет.

— Обязательно, если станешь убивать за меня. Пошли уже!

Вскоре они уже шагали по улице, застроенной нежно-синими, как воды бухты, домами.

Каждый второй оборачивался вслед компании наёмников. Ульмисийцы в портовом городе сами по себе не очень удивляли. Но несусветно кричащие, прямо-таки попугайские наряды солдат не могли не привлекать внимания. Пусть одежды порядком износились за время похода, они всё равно поражали местных буйством красок и гротескной помпезностью. Пышные буффы, длинные разрезы верхнего слоя ткани, огромные гульфики, набитые песком, плотно облегающие мускулистые ноги шоссы — едва ли что-то могло меньше напоминать костюм, принятый в халифате.

Сам Игги новый костюм справить не успел: он по-прежнему ходил в потёртом, насквозь пропитанном потом оранжево-красном гамбезоне. Зато плечи покрывал «ржавый» плащ, прямо с иголочки. У остальных, конечно, тоже были заслуженные плащи — но не такие новые.

Плащ хоть как-то скрашивал уныние от увечья и волнение от внезапно обретённой должности. Тут всё честь по чести: Игги заслужил, с этим никто бы не поспорил. Возможно, никто раньше и не получал плащ в таком юном возрасте. С другой стороны, нанятым на островах аззинийцам они куда быстрее достались: чернокожие оказались уж очень сильными и свирепыми бойцами.

— И кстати, о монетах… надо скинуться для Флори. Её теперь кормить некому.

— Я бы её покормил!

— Кеннет, я тебя ослиным дерьмом накормлю за такие разговорчики.

— Да чо я не так сказал?..

— Знаю я тебя! Без никакой херни, понял? Только прикоснись к ней!

— Да она, может, сама попросит… — пробурчал Кеннет себе под нос.

Позаботиться о вдове Густава виделось необходимым. Во-первых, тот всегда был добрым другом и прекрасным командиром. Во-вторых, девушка вроде как осталась при десятине, хоть никто обозных жён к солдатам и не приписывал. Их всё равно не хватало на всех, само собой, не то отряд стал бы похож на табор кочевников. А молодых и красивых, которые всякому солдату интереснее — того меньше… Но пока Флори в отряде податься было больше некуда, это факт. Нужно о ней позаботиться. Девушка всегда была добра и к Игги, и к остальным. Даже к Кеннету.

Они шли через город, волоча на плечах аркебузы, придерживая фальшионы и тесаки на поясах. Шлемы и кирасы быстро нагрелись под солнцем. Дети глазели на наёмников с интересом, иные женщины — с огоньком в глазах. Но в основном взгляды источали ненависть.

Весь Альма-Азрак винил наёмников за поругание святого города, потому что именно такая версия недавних событий по столице разнеслась. Солдат, которым штурм Фадла дался потом и кровью, это бесило едва ли не больше, чем мураддинов — осквернение святыни.

Утешало лишь одно: Фадл принёс много трофеев, много денег. А эти мудаки так и будут жить в своём дерьме.

Впрочем, вид лагеря напомнил и о другой горечи.

Площадь не была мощёной, в отличие от прочих — обычная земля под ногами, и это очень кстати. Здесь поставили великое множество палаток и тентов, благо что пространства с лихвой хватало, и оградили укреплёнными обозными телегами — не хуже частокола. Местные на всё это смотрели с изумлением: действительно, будто кочевое племя обосновалось в городе.

Но дело-то было не только в нехватке свободных домов.

Штурм Фадла обернулся тяжёлыми потерями: многие умерли за неделю после него, а многие не перенесли дорогу к столице. Отряд сократился на добрую треть. Но раненых до сих пор было полно, а без хорошего лазарета их не выходишь. К счастью, Кресс знал своё дело, подмастерий натаскивал отлично, да и обозные жёны старались изо всех сил.

— Здоров, братушки!

Навстречу Игги и товарищам вышел балеарец Хуан, тоже солдат их десятины. Он успешно приударил за одной из прибившихся к отряду фадлских простолюдинок, а потому лагерь покидать не спешил. Непорядок, конечно — надо бы держаться вместе, но Игги закрыл на это глаза. Хуан на вид был откровенно мерзким: костлявый, нескладный, кривозубый, пучеглазый, весь в прыщах. Но его точно не стоило судить по внешности. Хуан был прекрасным солдатом. Хладнокровным, смелым и очень шустро соображающим в бою. Однако чем он привлёк девушку, на которую было полно желающих посимпатичнее и побогаче — загадка.

— Здоров! Как там Бо?

— Лекари говорят, что нога при нём осталась. Плясать уже не будет, но хоть не на деревяшке.

— Славно!

Лагерь весь шевелился, как улей. Рекруты отрабатывали строевые команды и приёмы обращения с пикой, солдаты в цветах отряда бегали вокруг ограды, подгоняемые офицерами. Часовые отгоняли местных зевак. Туда-сюда сновали подопечные Кресса: тащили вёдра, выносили из лазарета окровавленные тряпки, волокли плетёные корзины и ящики. Немногие здесь носили «ржавые» плащи: почти все солдаты на двойном жаловании расползлись по городу. Им было что проматывать в кабаках и борделях, а простой физической работой ветеранов не нагружали без нужды. Вдруг тревога, а ты уставший?

И было много женщин, конечно. Почти все обозные жёны — здесь, работы им хватало.

— Слыхали про корабли в гавани?

Похоже, Хуан узнал все местные новости, пока Игги с Карлом, Кеннетом и Арджи торчали у себя.

— В гавани кораблей — что прыщей на твоей роже.

— Ха-ха, Кеннет, ха-ха. Ты такой остроумный, шо слов нету. Твоя матушка ночью шепнула — это с пелёнок. С тех пор, как младенцем в выгребную яму уронила.

— Трахни ты мою матушку, батя бы за это пива поставил. А если в жопу — две кружки.

— Отставить! Как дети… что за корабли?

— Балеарские, говорят. Что-то вроде небольшой эскадры. Привезли то ли посла, то ли большого торговца, то ли миссионера. Хер пойми. Только ещё вот какие слухи ходят: моряки не очень похожи на таких, которые в королевском флоте.

— А на кого похожи? На тебя?

— Кеннет, завались!

— Похожи… скажем так, на кого-то вроде нас.

Интересно. Что за корабли такие, что за моряки? Вряд ли это было дело ума Игги, но всё-таки… Насколько он слышал, в балеарском флоте сейчас полный порядок, и его моряков ни с кем не спутаешь. Вроде бы их уже в форменную одежду облачили! Стоило сходить в гавань, поглядеть на те корабли. Поспрашивать. Когда ставишь людям кружку-другую, языки развязываются быстро. А Игги деньгами не дорожил, по крайней мере сейчас. Слишком быстро их стало много: двойное жалование за плащ плюс доля десятника.

— Ладно, пошли к Бо.

Однако до тента, под которым лежал Бо, Игги не дошёл. По дороге он сказал товарищам, что догонит после — и нырнул в сторону, потому что увидел кое-кого.

Гретель нынче надела не самое своё красивое платье, и грязный кожаный фартук не добавлял изящества, а её роскошные золотистые волосы были собраны в узел. Но она всё равно впечатляла, что тут говорить? Женщина отмывала запачканные кровью руки, склонившись над корытом, и на её зад глазел каждый проходящий мимо.

— Привет!

Гретель подняла глаза. Большущие, оттенка голубого льда — и с чем-то таким, что не у каждого солдата встречается. Суровая женщина.

— О, здравствуй! Ты чего всё с повязкой?

— Ну… не зажило ещё. — соврал Игги.

Кажется, Гретель всё прекрасно поняла, но развивать тему не стала.

— Красивый плащ. Говорят, ты заслужил.

— Говорят, их просто так не дают.

— О, это правда.

Хоть и до сих пор очень красивая, но Гретель годилась юному Игги в матери. И под «ржавым» знаменем стояла уже очень, очень давно. Где-то с тех времён, когда десятника зачали в обозе. Она превосходно знала, что такое плащ и как он достаётся.

— Ты чего-то хотел?

— Да. Слушай… в общем, ну…

— О, слова настоящего командира. Пора в сержанты!

Игги стало неловко, что он так мямлит. В самом деле, уже не простой солдат ведь!

— Короче, я… Фархана. Её ведь забрали из Фадла. Я слышал, что она где-то здесь.

— Может быть. И на что она тебе?

Игги сам не очень понимал, на что. Его просто мучила совесть, как это ни странно для человека, ничего кроме обычаев войны в жизни не знавшего. Может, потому что подобное с ним вышло впервые? А может, было в той девушке нечто особенное. Поди разберись, но думал он о Фархане постоянно.

— Ну… я с ней хочу поговорить.

— Миленько… — Гретель вытерла руки об свою солидную грудь. — И что ты ей скажешь?

— Ну…

Игги понятия не имел, что он ей скажет, хотя выведал у Карла кое-какие фразы на мураддинском специально для этого. «Прости»? Ну да, смешно. Ага, милая, прости: я не хотел тебе зла, просто очень разозлился на всех муррадинов из-за того, что один из них выбил мне глаз и разворотил пол-лица. А ведь я был таким славным молодым красавчиком! Правда, после насилия над тобой глаз не вернулся, но может, тебе понравилось? Вот мне понравилось меньше, чем ожидал. Но ты всё равно была лучше дешёвых шлюх, с которыми доводилось прежде!

Какой идиотизм.

Гретель вдруг улыбнулась, склонив голову набок. Тонкая витая прядь выбилась из её нехитрой причёски, ледяные глаза немного потеплели.

— Мой тебе совет: забудь. Здесь у всех руки по локти в крови и дерьме. Даже у меня. А у многих по самые плечи.

Это Игги как раз понимал, только отчего-то пока не умел толком применить к себе. Хотя… если подумать: сколько людей он уже успел убить? И не прикинешь. Очень многих. Десятки. С таким багажом как-то глупо строить из себя невинность.

— Ты ведь пришёл к другу, да? Поспеши, он будет рад.

И то верно. Игги кивнул на прощание и зашагал прочь.