Ужасный век. Том I

Глава 4

Ангус повидал достаточно больших городов, старых и прекрасных. Но ничего подобного дворцу мураддинского халифа не видел нигде.

Даже трудно сказать, впечатлял он сильнее издалека или вблизи. Когда только подъезжаешь к Альма-Азраку морем или по дороге — первым делом видишь колоссальный чёрный куб, абсолютно несоразмерный, вообще не похожий на творение человеческих рук. Действительно впору уверовать, будто его спустил с небес какой-то бог.

А вблизи дворец заставлял ощущать себя жалким насекомым, ползущим по раскалённой от солнца брусчатке. Резиденция халифа мгновенно внушала трепет. Насколько удивительной казалась эта махина на панораме, настолько же поражал идеально гладкий и абсолютно матовый камень стоящего на площади. Стены поглощали свет, как будто из ткани реальности кто-то вырезал лоскут, открыв проход в великое Ничто. На безупречно чёрном фоне золотые орнаменты и надписи буквально слепили, резали глаз.

В таком дворце ожидаешь встретить какого-то бессмертного бога-императора, величайшего в истории правителя всего сущего, не знающего себе равных государя. Увы, Ангус уже бывал здесь и видел халифа. На поверку всё оказалось несколько прозаичнее.

Они с Шеймусом поднимались по широкой лестнице, ведущей к глухим позолоченным воротам. Позади шагали телохранители в полном обмундировании — полированная броня, аркебузы, алебарды, двуручные мечи. Капитан и лейтенант, конечно, не несли тяжёлого оружия и не надевали доспехов. Неприлично при дворе.

— Ты пошто, кстати, так вырядился? Решил угодить халифу?

Сам-то Ангус выглядел как обычно. Ботинки северного фасона из самой дорогой местной кожи, облегающие ноги красно-оранжевые шоссы. Тяжёлая чёрная куртка, расшитая золотой нитью, с огромными дутыми рукавами и множеством разрезов, обнажающих красный и оранжевый сатин. Гульфик размером с два кулака и абсурдно широкополая шляпа, увенчанная тяжело качающимися перьями цветов знамени отряда. Ну и плащ, конечно, куда же без него.

Как всякий приличный наёмник, Ангус искренне наслаждался запредельным пафосом костюма, доходящим до смешного. В этом всегда был вызов. Пощёчина великосветским вкусам. Вот зачем такое нужно.

— Да нет… Я просто попробовал, и ты знаешь: удобно. Мне нравится.

Шеймус, понятное дело, тоже был при оранжево-красном плаще — недавно пошитом, но со всё тем же воротником из тигровой шкуры. И шляпу надел, да не менее вызывающую, чем у Ангуса. Но что удивило лейтенанта — так это парчовый мураддинский халат до колен, перехваченный широким бархатным кушаком. Такое сочетание казалось то ли бредом сумасшедшего, то ли совсем уж изощрённой издёвкой над местными представлениями о моде.

— Ты только в Ульмисе эту дрянь не носи: засмеют.

— Ну да, всегда хватает желающих меня высмеять. Особенно в лицо.

— Это всё из-за бханга и маковой смолы. Чем больше ты куришь всякую дрянь, тем сильнее становишься похож на этих.

— Очень ценю твоё мнение. А как думаешь, что в Орфхлэйте сказали бы о твоей одежде?

Ангус задумался. Скорее всего, воины лесных кланов приняли бы его за мужеложца. Да и пёс с ними…

Лестница всё не кончалась. Как будто дворец сам по себе недостаточно высок: надо было ещё и на таком холме возвести!

— Как твоя рука?

Правая рука Шеймуса уже не висела плетью, как несколько недель назад, но даже при ходьбе шевелилась иначе, чем левая. Обычно громадная, перекошенная фигура капитана только статичной выглядел жутко — а в движении он был на удивление плавен и грациозен. Но теперь и двигался как-то криво.

— Ну так. Бывало и хуже. И лучше тоже бывало.

Стражники из Святого Воинства открыли наёмникам калитку в воротах. Шеймус едва протиснулся в неё, согнувшись почти пополам, да и Ангусу пришлось поберечь голову. Хоть капитану он только до плеча доставал, всё же был выше почти любого мураддина. Народ тут воинственный, бесспорно, но росту всё больше не гвендлского.

Гвендлы вообще редко жаловались на куцее телосложение — хоть какое-то достоинство народа, отжившего своё славное время много веков назад. Из всех людей, каких Ангус встречал за долгие годы странствий по свету, только аззинийцы в массе своей были такими же здоровяками. Забавно, что это единственное, чем светловолосые выходцы из далёкого Орфхлэйта, вечно промозглого и сырого, были похожи на темнокожих жителей райских островов. Бледные люди на фоне мрачной серости, чёрные люди на фоне белоснежных пляжей.

Мир прекрасен и удивителен.

Во внутреннем дворике сверкали струи фонтанов, важно прохаживались павлины. Повсюду были люди в позолоченных и посеребрённых масках, с короткими копьями, кривыми саблями на перевязях, колчанами у пояса — охраняли халифа прекрасно, тут и мышь не прошмыгнёт.

Но изнутри дворец был вполне обыкновенным. Невероятно богатым, конечно, но… дворец как дворец, типичные мураддинские интерьеры. В халифате многое делали напоказ. Взять хоть всю их хвалёную высокую мораль — при том, что Альма-Азрак переполнен притонами и борделями, как любой портовый город.

Наёмников встретил старый слуга, надушенный словно клумба. Они оставили внизу и свою охрану, и мечи — но ни кинжалы, ни заткнутый за кушак Шеймуса пистолет никто сдать не потребовал.

Это сразу намекало, что к халифу не пустят. Так оно и случилось.

Вскоре Ангус и Шеймус полулежали на очень низком диване — в несколько излишней близости, потому что для них, здоровяка и настоящего гиганта, диван был смехотворно мал. Мураддинская мебель казалась Ангусу ужасно неудобной. Жрать и пить лёжа — какое-то извращение! Перед ними стоял необъятный круглый дастархан, заваленный сладостями всех возможных форм и оттенков, персиками, виноградом, инжиром, финиками, дольками арбузов и дынь. И никакого вина, конечно, ведь эти сволочи до заката не пьют. Зато кальяны уже были прогреты: Ангус сразу потянулся за мундштуком.

— Ты ведь местное не куришь.

— Не курю ту дрянь, что ты. Любой табак — за милу душу.

К табаку Ангус пристрастился в Лимланде, ещё во время Великой войны. У балеарцев, тогдашних его нанимателей, трубка не была в моде, но каждый уважающий себя лимландец посасывал её с утра до вечера. Даже многие женщины!

Напротив наёмников восседали величайшие особы халифата. Тут был и Джамалутдин-паша, и не скрывающий своего презрения Валид, и Усман ар-Малави — отец того паренька, что всё крутился вокруг «ржавых» на войне. Как его звали… Налим, Алим… Ангус не помнил, но парень был ничего. Один из немногих мураддинов, что не вызывали отвращения.

Явились на встречу и ещё какие-то люди, но их Ангус толком не помнил. Халифа не было.

— Мы ждём господина?.. — поинтересовался Шеймус.

— С прискорбием вынужден сообщить, что великий халиф не придёт на эту встречу. Он в высшей возможной степени занят неотложными делами своего возлюбленного государства. — ответил визирь Джамалутдин.

Обосраться можно, с какими серьёзными лицами они говорят столь витиевато и напыщенно. Ангус всегда с трудом сдерживал смех.

— Печально. До последней кампании он не отказывал мне в аудиенциях.

— Все возможные вопросы, касающиеся наших общих благородных дел, вне всякого сомнения возможно обсудить с присутствующими здесь людьми высочайшего положения.

Ангус представил, как запихивает самый здоровый персик в глотку визирю. Ну что за козлы, кто так общается? А вот Шеймус, похоже, вполне комфортно ощущал себя в такой беседе.

— Нисколько не сомневаюсь. Дела у нас, если честно, очень простые. Насколько могу судить, война с Муангом закончена. По крайней мере, закончена для таких людей, как я: настало время переговоров, правда? Поэтому я испытываю только два желания: получить положенную по нашему договору плату и вскоре избавить Мураддинский халифат от своего присутствия.

— Ваше второе желание, капитан, без сомнения весьма уместно. Что касается первого, то халиф рассмотрит его, как только решит прочие неотложные вопросы управления своими бескрайними владениями.

Это что вообще значило?.. Шеймус выразительно поднял светлые брови.

— Я, признаться, не в совершенстве владею вашим прекрасным языком. Поправьте, если ошибаюсь, но… Это прозвучало так, будто халиф собирался размышлять о том, исполнять ли принятые обязательства? Не сочтите за дерзость, но думаю — никто из здесь присутствующих не упрекнёт меня в том, что я не исполнил своих. Чтобы вы знали, господа, я вовсе не оскоблён той версией недавних событий, которая сейчас известна последнему нищему в Альма-Азраке. Хотите забрать мои победы — забирайте, они и так ваши. Я не сражаюсь за славу. Но что, извините, насчёт денег?

— Халиф рассмотрит этот вопрос. — заявил Валид.

— Не смею сомневаться, но я рассчитывал получить вполне конкретный ответ сегодня.

— Сколько времени вам потребуется, чтобы покинуть Альма-Азрак? — Джамалутдин будто и не услышал вопроса.

— Ну… позвольте ответить развёрнуто. Во-первых, из ваших прекрасных земель некуда идти сушей, кроме как в Муанг, а там… там мне не очень рады. Поэтому потребуются корабли, и я бы сказал — много кораблей, а на их поиск нужно время. Кроме того, вам наверняка докладывали, как выглядит мой лагерь в городе. Выглядит он как лазарет, таковым и является. После штурма Фадла…

— После битвы за Фадл.

— Ага, ну да. Верно. Я совсем забыл, что Камаль-бея разбили под стенами города, конечно. Кто бы с этим поспорил. — учтивость Шеймуса начинала рассеиваться. — Так или иначе, у меня очень много раненых. Большинство из них не готово к переходу по морю, а я очень ценю каждого человека. В них вложены силы и время, то и другое стоит денег. Этих людей необходимо поставить на ноги. Им требуется отдых и…

— Так сколько? — перебил капитана Валид.

Ангус почувствовал, даже не гляда на капитана, почувствовал, как тот помрачнел. Лейтенанту представилась чудесная картина: как Шеймус стаскивает Валида ар-Гасана с дивана, поднимает на вытянутый руках и втыкает башкой в мраморный пол. Было бы славно!

— Как минимум месяц.

— И это мы тоже обсудим с халифом.

— Чудно. Вот только для чего тогда вы меня пригласили?

В зале появился ещё один человек: довольно высокий, щуплый, с узким лицом и очень длинной седой бородой, одетый во всё белое, без украшений. Ангус не сразу, но всё-таки узнал его. И совсем не обрадовался.

Сулим ар-Наджиб встал позади Джамалутдина, Валида и прочих. Он молчал, но смотрел на наёмников пристально. Вместо него заговорил визирь.

— Нам с вами, вне всяких сомнений, есть что обсудить. Самые разнообразные вопросы, великие и малые, праздные и острые. Скажем, такой вопрос, что вселяет тревогу в мою душу, в душу святейшего Сулима, в душу самого халифа.

Ангус предпочитал помалкивать и прикидываться дурачком. Шеймус тоже сделал вид, будто бы ничего не понимает.

— Звучит интригующе. И что же это за вопрос?

— Что случилось с Мансуром ар-Наджибом? — процедил Валид.

— Он исчез.

— При всём уважении, капитан, я нисколько не нахожу вашу шутку уместной. А равно, как я в самой превосходной степени убеждён, не сочли её удачной и остальные почтенные люди перед вами.

— Какие шутки? Очевидно, что Мансур исчез. Возможно, его кто-то убил. Возможно, с ним приключился несчастный случай. Возможно, он решил бросить прежнюю жизни и сам не хочет, чтобы его нашли. Люди исчезают по тысяче и одной причине. Почему вы спрашиваете об этом меня?

— Потому что Фадл, как всем присутствующим здесь превосходно известно, находился в тот момент в ваших руках.

Капитан немного подался вперёд. Он сначала направил взгляд на визиря, затем поочерёдно — на каждого из присутствующих. В их лицах Ангус без труда прочитал пусть самую лёгкую, тщательно сокрытую, но всё же рябь. Страх. Даже Валиду стало не по себе. Лейтенант знал, как это бывает. Его командиру не требовалось орать, пучить глаза и строить рожи, чтобы у всех вокруг душа ушла в пятки. Он просто чуть-чуть приспускал с поводка то, что держал обычно под проржавевшей оболочкой.

Посмотрите, сволочи, самой Войне в лицо.

— Позвольте заметить… — Шеймус произносил каждый звук медленно. — Не весь Фадл, а лишь лучшая его часть. Где-то треть драгоценного священного города грабили люди, которых вы сами привели под его стены. Давайте не будем ломать комедию, изображая, будто это не так. Напоказ — как пожелаете, но если речь о деле, то и разговор деловой. О том, что действительно было. Я не сторож Мансуру ар-Наджибу и не командир вашим ополченцам. Я понятия не имею, куда он делся. Я не хочу получать такие вопросы.

— Ты указываешь нам, о чём спрашивать? — Валид тоже наклонился вперёд.

— Я сказал точно то, что хотел сказать, Валид. Думаю, для такого простого выражения мой мураддинский достаточно хорош. Мне не нравится этот разговор. Я не возразил, узнав, как в столице представили победу над мятежом. Но теперь мне не отвечают на вопрос о деньгах — несмотря на то, что халиф собственной рукой поставил печать на нашем контракте. Прямо в этом дворце. Он дал тем самым своё слово, а теперь, выходит — должен размышлять, сдержать ли его. Мне не отвечают на вопрос о необходимой передышке, хотя и это обсуждалось ещё полгода назад. Зато спрашивают о Мансуре так, будто уверены, что я каким-то образом повинен в его пропаже. А это громкое обвинение, верно?

Джамалутдин коснулся плеча Валида: намекнул, что стоит приосадиться. Сулим, верховный жрец Иама, по-прежнему глазел на наёмников недобро и молча. Усман ар-Малави восседал с таким видом, словно даже не понимал языка, на котором ведётся разговор. Любопытный он человек. Старше остальных и, похоже, умнее их всех.

Визирь было раскрыл рот, но Шеймус продолжил прежде.

— Уже сказал: если хотите забрать мою победу, то забирайте. Но если попытаться отобрать у меня всё, я буду… не согласен.

У Ангуса промелькнула мысль, что положенная Ржавому отряду сумма — весьма, надо признать, солидная, могла просто-напросто осесть в чьём-то кармане. И халиф, возможно, вообще не имеет понятия о реальной ситуации — как при Фадле, так и здесь. Тогда положение ещё дерьмовее, чем лейтенант мог себе вообразить. Даже после новости о назначении дяди Мансура…

Впрочем, ничего нового. Сколько раз наниматели пытались их обмануть? Сколько раз от них хотели избавиться? Если Джамалутдин, Валид и прочие думают, будто выдумали нечто новое, то очень напрасно. Этот танец «ржавые» плясали не раз.

К сожалению, перед ним с капитаном сидели нынче не какие-то вшивые бароны, чьи владения немногим поболе этого дворца будут.

Нет, вся эта ситуация точно не шла к ни чему хорошему.

***

Едва шаги Висельника и его помощника в гулком коридоре стихли — до сих пор молчавший Сулим заговорил.

— Почтенный визирь, это возмутительно!

— Что именно?

— Все мы прекрасно понимаем, кто убил Мансура. За его кровь подонки должны заплатить сполна! По законам, установленным всевеликим и всеблагим Иамом.

Джамалутдин-паша вытер лоб и вздохнул. Ослу понятно, что Мансур мёртв — и с этим так или иначе связаны люди Шеймуса. Однако визирь прекрасно понимал целый ряд вещей, которые жрец не хотел даже рассматривать.

Во-первых, пусть наёмники убили Мансура — едва ли это случилось по приказу Шеймуса. И не факт, что он вообще лгал, говоря о своём неведении. Один лишь Иам зрит всё сущее, но никак не человек.

Во-вторых, даже сократившись после тяжёлого штурма и будучи отягощённым сотнями раненых, Ржавый отряд представлял собой огромную военную силу. Сколько людей готовы сражаться за Шеймуса в любой момент? Уж как минимум тысяча, это считая обученных, дисциплинированных, здоровых людей. В прекрасной броне и с пороховым оружием. А всего — ещё больше… И этих солдат, вооружённых до зубов, даже не удалось удержать за стенами города. Проклятые ашраины, как всё не вовремя… Одно к одному.

Как ни горько, но визирь понимал: Шеймус прав. Он не глупец и избежит конфликта даже ценой некоторой части самолюбия, пока это разумно. Однако вытирать об такого человека ноги — глупость, которая может обойтись слишком дорого.

— Почтенный Сулим, проявите ко мне угодное Иаму милосердие. Я очень устал. Говорите прямо, чего вы желаете добиться в сложившемся положении? Насколько я понимаю, презренные блестящие металлы не возбуждают в вас интереса.

— Я хочу, чтобы этот мерзкий человек ответил за Мансура. Так, как положено по законам халифата.

— Соблаговолите ли пояснить, как конкретно вы видите процесс отправления подобного правосудия? Даже если предположить, что кто-то из нас способен представить какие-либо доказательства? Вы, вероятно, предложите почтенному предводителю Святого Воинства произвести, так сказать, арест?

Валид много хорохорился на тему наёмников и большую часть времени, кажется, искренне был готов на самые решительные действия. Но сейчас энтузиазма не выказал.

— Правосудие? Доказательства?! — Сулим гневно сверкнул глазами. — Есть только две формы справедливости: дарованная Иамом и дарованная халифом. И для начала я, конечно же, обращусь к правителю халифата. Уверен, что наш великий господин прислушается к мудрым речам, а не станет требовать соблюдения абсурдных формальностей.

Да уж, халиф принимал жёсткие решения охотно — он за них ни перед кем, кроме Иама, никоим образом не отвечал. К чему это приводит, паша видел ещё в Фадле. Теперь ситуация грозила повториться, да только как это объяснить оплакивающему племянника старику? Как его урезонить?

— Возможно, стоит найти компромисс. Например, заставить Висельника выдать, так сказать, непосредственный убийц. Алим, любезный, пойдите сюда. Вы знаете этих людей лучше всех нас. Что вы думаете?

Молодой аристократ появился из тени между колонн. Коротко кивнул, приветствуя отца: старик Усман ар-Малави отвечал тем же.

— Итак, что?

— Я полагаю, почтенный визирь, что неразумно даже пытаться вести такие переговоры. За время военных кампаний против Муанга, в которых я имел отрадную возможность наблюдать за Ржавым Капитаном, возникали… некоторым образом схожие ситуации. Капитан утверждает, что из-под его знамени выдачи нет. Но я предложил бы взглянуть на положение чуть иначе, приняв во внимание все заслуги…

— Довольно. Вы ответили на мой вопрос. Благодарю.

Алим ар-Малави поклонился и исчез в тени. Визирь несколько раз затянулся из кальяна, окружив себя облаком дыма.

— Сулим, если вы желаете пойти к халифу с этим вопросом, то я никоим образом не в силах вам препятствовать. Я лишь прошу, нижайше прошу вас об одном: быть благоразумным и обсуждать каждый шаг с теми людьми, которые сейчас находятся здесь.

Жаль только, что старик ар-Малави не проявлял к ситуации видимого интереса. Да и ар-Мутисим, ополченцы которого как раз грабили Фадл и тоже могли ненароком убить Мансура, молчал. Он вообще в последние месяцы был тише покойника. Всё сидел и смотрел в никуда, пока решались важные дела.

Сулим вышел из зала молча. Даже не попрощался. Не к добру.

— Что же, помимо всего прочего… меня по-прежнему занимает вопрос балеарского посланника. Я имею в виду тот весьма удивительный факт, что он прибыл в Альма-Азрак так давно… сколько?

— Месяц.

— Да, месяц назад. И зачем же мы до сих пор не видим его во дворце? Это начинает вызывать некоторые вопросы. Я бы хотел, чтобы кто-нибудь уделил им всё возможное внимание, и чем скорее, тем лучше. Под нашими стенами тысячи оборванцев-ашраинов, в нашем городе полно наёмников, разочарованных… той линией поведения, которую избрал халиф. А помимо этого на рейде стоят четыре балеарских корабля, и я до сих пор не знаю, чего ради они прибыли!

Четыре больших корабля, стоит заметить. Не такая уж слабая военная эскадра, особенно если сравнивать с пусть многочисленным, но галерным и плохо вооружённым артиллерией флотом халифата. Когда на пороге подобные гости — надо разобраться, чего они хотят. А балеарцы весьма изворотливо тянули время, это уже стало очевидным.

— Я займусь этим вопросом. — произнёс наконец Усман ар-Малави.

— О, хвала Иаму! Это я и желал услышать. Итак, если позволите…

— Если позволите, я также хотел бы переговорить с вами лично.

— Разумеется.

Усман заговорил далеко не сразу после того, как они остались наедине. Старик долго курил и словно опять потерял интерес ко всему, творящемуся за пределами собственной головы.

Старший ар-Малави визиря, можно сказать, немного пугал. При всей физической дряхлости он сохранял ум отточенным лучше, чем Валид ар-Гасан — свою саблю. А ещё был баснословно богат и крайне влиятелен. Сила Сулима крылась в его близости к халифу и толпах черни, внимавших каждому его слову. Усман не был близок ни к халифу, ни к народу. В его руках находились иные нити, а что хуже всего — Джамалутдин-паша не вполне представлял их число и силу. Да ещё этот его младший сын… который по меньшей мере об одной из актуальных проблем знал больше, чем сам паша.

— Вы понимаете, что происходит, визирь? — наконец заговорил старик.

— Понимаю. Я следую воле халифа. Согласитесь, что на моей должности не пристало заниматься иным, а раз уж наш великий господин изменил свой взгляд на…

— Чушь.

— Что?..

Это было слишком дерзко даже для такого человека, как Усман.

— Я скажу, что вы в действительности делаете. Вы не исполняете волю великого господина. Вы пляшете под дудку капризного ребёнка. Ребёнка, не готового править. Ребёнка, уже наделавшего много ошибок, в том числе по научению нашего общего друга Сулима.

Самое ужасное, что это было чистой правдой. Старик продолжал:

— Почему восстал Камаль-бей? Почему мятеж был пресечён худшим из возможных способов? Почему положение только осложняется? Вы, почтенный визирь, можете объяснить старику простую вещь: что мешало бы нам просто спровадить людей, которые сами желают уйти?..

— Почтенный, вы позволяете себе слишком много. Я…

— Что? Вы исполняете волю халифа? Вы визирь? Я видел четверых халифов и втрое больше визирей, Джамалутдин-паша. Они менялись, а я по-прежнему стою, как этот дворец. Возможно, это говорит о том, что иногда имело бы смысл слушать мои слова. Возможно, нет. Вы, в отличие от Сулима, не дурак.

— Вам не стоит оскорблять его даже за глаза.

— Назвать дурака дураком — не оскорбление. Это истина, которую сам наш верховный жрец так превозносит. Он харизматичный, сладкоречивый, решительный… дурак. Который скоро наделает глупостей.

Усман ар-Малави не без труда поднялся с дивана, поправляя свои роскошные одежды. Он пригладил бороду и посмотрел на визиря как будто… с жалостью.

— Если вы не способны предотвратить ошибки, то хотя бы подготовьтесь к ним.

***

Свежий воздух на площади перед дворцом остудил голову. Ангусу это точно требовалось, да и Шеймусу наверняка тоже.

— Нужно сваливать. — сказал лейтенант.

— Сам понимаю.

Они стояли в тени пышной пальмы. Ангус торопливо забивал табаком трубку, Шеймус положил руки на рукояти меча и кинжала. Он смотрел вдаль. Куда-то в сторону порта.

— Они всё знают. — заявил Ангус.

— Нихера они не знают, но догадываются.

— Они все какие-то придурки.

— Нет, Ангус, они далеко не придурки. Если бы мы имели дело с глупцами, это ещё ничего. К сожалению, здесь полно умных людей под руководством идиотов. Самое худшее, что только бывает.

Ангус чиркал огнивом, но табак никак не хотел заниматься. Руки слушались плохо. Это не бой, это куда менее комфортная ситуация. В бою-то всё просто и понятно. Просто убивай.

— Хуже того, что у нас недостаточно денег, забитый лазарет и ни одного сраного кораблика? Хоть вплавь вали отсюда, бля.

— Ну что ты! Ещё есть стрёмные балеарцы, которые здесь совершенно не случайно. Я не верю в такие совпадения.

Ангус наконец разжёг трубку, но даже затянуться забыл.

— Думаешь о том же, о ком и я?

— Без понятия, о ком ты думаешь. Я не ясновидящий. Но я не думаю об этом ничего хорошего в любом случае.

Вот уже двадцать лет ничто, связанное с Балеарией, не вызывало у старых друзей хороших предчувствий. С тех пор, как убили командора. С того времени, как маршал Фалькао устранился от происходящего и бросил целые армии на произвол судьбы. С тех пор, как после войны они были вынуждены начать собственную кампанию, потому что уже не могли жить иначе.

Уж тем паче — с момента, когда балеарцы приютили Вальдемара ван Стекелена.

— Да ну нахер. Нужно всё разузнать.

— Так разузнай. Не Регендорфу же этим заниматься.

— Как скажешь.

Светило яркое полуденное солнце, ни облачка на небе. Прекрасный город вокруг шумел и благоухал. Дул лёгкий ветер, даже не было особенно жарко. Но людей в «ржавых» плащах, стоявших на площади, всё это не радовало ни на йоту.

Возможно, награбленного в Фадле им хватит и без положенной платы — на какое-то время. Но это не решает ни одной из прочих проблем. Нужно что-то делать, однако что именно? Ангус мог лишь понадеяться на капитана. В конце концов, неспроста он когда-то пошёл за Шеймусом, а не наоборот.

Двадцать лет назад они почти так же стояли под деревом. Только посреди раскисшего поля, в покрывшихся ржавчиной доспехах, прохудившихся сапогах и жалких тряпках. Без крепкого отряда за спиной, но и без обузы в виде людей, которых нужно защитить. И то хотя бы не был чужой континент на другом краю света.

— Прорвёмся?

— А куда мы денемся? Помирать легко, идти дальше трудно. Не припомню, когда мы с тобой искали лёгкие пути.