Ужасный век. Том I

Глава 15

Ирма не знала, где она находится, и не помнила, как здесь оказалась. По крайней мере, стих шум боя: она либо слишком далеко, либо — и это куда более вероятно, бой давно закончился. Вполне понятно, чем именно.

Лимландка сидела на земле, прислонившись к стене двухэтажного дома, выкрашенной синим. Свет в окнах вокруг не горел, все ставни были закрыты. Наверняка люди внутри есть, но даже хорошо, что они прячутся.

Вместе со здравым сознанием вернулась и боль. Болело всё: дважды отбитые при падении рёбра, исцарапанная оградой спина, стёртые об мостовую колени, ушибы и ссадины по всему телу. Где-то кровь на теле ещё была липкой, где-то давно запеклась, превратившись в трескающуюся сухую корку.

Ирма подумала: с головы до ног в крови и пыли, в изодранном и грязном платье, со слипшимися волосами она сейчас выглядит хуже местных бродяжек. Довольно иронично, учитывая, что при ней остались золотые браслеты, кольца с камнями и даже одна серьга — не из тех, что отобрали у Исхилы-Камаль, но всё же. Драгоценностей, может, и на небольшой кораблик хватит — но сейчас толку от них ноль.

Женщина убедилась, что кинжал всё ещё при ней, и начала размышлять — как быть дальше?

Отряду Люльи, конечно, конец. Возвращаться ко дворцу тоже нельзя. Что творится в городе, где искать Шеймуса — об этом никакого представления. Как теперь дела в лагере — тоже непонятно, но это хоть какая-то идея. Но чтобы найти дорогу в не столь уж хорошо знакомом городе, нужно сначала понять, где она сейчас.

Значит, остаётся идти куда глаза глядят, пока не отыщется ориентир.

Ирма удивилась тому, как здраво и спокойно рассуждает после всего случившегося. Даже плакать не хотелось, хоть и было о чём. Ситуация дерьмовая, но нужно искать из неё выход.

Подняться удалось не сразу, а распрямиться Ирма вообще не смогла. Кое-как, опираясь на стену, цепляясь за неё пальцами, лимландка поковыляла вперёд. Через пару минут она споткнулась и упала — в который раз за ночь, но теперь даже руки подставить не смогла. Лицом прямо в камни мостовой.

Ирма опять потеряла сознание, но ненадолго. С трудом приподнявшись, она почувствовала, как кровь из разбитого носа течёт по губам и подбородку. Ничего: если у человека течёт кровь — он ещё жив. Хороший знак!

Встать на ноги уже не получилось, поэтому Ирма поползла дальше на четвереньках — так же, как выбиралась из боя. Выходило и медленнее, и ещё больнее, чем идти. Однако она продвигалась вперёд.

На полпути до перекрёстка пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Ирма легла и даже попыталась устроиться поудобнее, но быстро поняла — без толку, в любом положении больно. Глядя в звёздное небо, совсем не похожее на лимландское, она опять дала волю мрачным мыслям.

Может, Шеймус её и не ищет. Он велел не показываться на глаза, верно? Может, к этому-то всё давно и шло. Полно женщин гораздо моложе и красивее. А уж на наряды, побрякушки, вино со вкусной едой и прочие плюсы положения любовницы наёмного полководца — о, на это многие купятся. Юные, сочные. И даже, наверное, способные родить…

Да ну, что за бред? Как будто ты сама во всём виновата?

Десять лет. Десять, мать их, лет. Что в итоге? И можно подумать, будто Ирма просила обо всём этом — бесконечных походных лишениях, разбавленных купленной чужой кровью роскошью. Как будто её десять лет назад кто-то спрашивал! Капитану было глубоко плевать, чего она хочет, и в особенности — чего не хочет. Может, не столь уж многое изменилось?

Нет, это всё тоже чушь. Было дело: он предлагал Ирме уйти. Захотела бы — ушла.

А может, и стоило уйти. Тогда сейчас Ирма не обливалась бы кровью посреди задрипанной улицы на другом краю света. С другой стороны — а что бы она тогда сейчас делала? Горбатилась в какой-нибудь деревне, не умея читать и видя на столе мясо только по праздникам? Да ещё это…

Ирма попыталась вспомнить лицо давно мёртвого мужа — и, как обычно, не смогла. Довольно соплей, пора двигаться дальше.

***

Джамалутдин-паша пришёл в себя внезапно.

Это не было постепенным выходом из шока, долгим карабканьем из глубокого колодца отчаяния, в котором визирь сорвал бы все ногти, цепляясь за влажные камни. Ничего похожего: он просто вдруг обрёл полную ясность разума. Панику и растерянность как рукой сняло, сердце забилось ровно. Будто даже зрение обострилось.

Визирь понял одну вещь, которая сначала придала уверенности, а потом вызвала страх, почти что рвоту… но ненадолго. И страх, и отвращение он быстро прогнал. Итак, Джамалутдин-паша теперь превосходно понимал кое-что.

Халиф ему больше не мешает.

Мерзкая, даже богохульная мысль, однако в сложившейся ситуации — абсолютно верная. Теперь он — единственный человек в Альма-Азраке, могущий отдавать приказы кому угодно. Даже Сулим более не имеет той власти, что находилась в его костлявых ручонках несколько минут назад. Власть над толпой — допустим, но не власть над халифом.

Халифа нет. Прямого наследника престола тоже.

В данный момент и Альма-Азраком, и Мураддинским халифатом управляет он, Джамалутдин. И сейчас самое время спасать город — вместе со страной, потому как ни одно тело не живёт без головы. Будь то тело несчастного юного халифа или великого государства.

Незнакомый человек в доспехах, явно не из Святого Воинства или городской стражи, что-то говорил визирю — сознание вернулось как раз к концу речи. Джамалутдин успел разобрать нечто на тему ашраинов, но…

— Так… прошу прощения. Соблаговолите повторить ещё раз. Мне было дурно, я определённо упустил некоторые важные детали вашего донесения.

Воин повиновался без промедления — только успел прежде неглубоко поклониться.

— О мудрейший визирь, донесение моё состоит в том, что ашраины вошли в город!

— Как?..

— Западные ворота были атакованы с тыла. Это сделал Висельник. Многие стражники погибли, многие бежали — если позволите судить, слишком многие, чтобы не упрекнуть охрану в трусости. Висельник открыл ашраинам ворота.

— Ах, так он жив…

Толпа ашраинов на улицах столицы — новость очень плохая, особенно теперь. Однако известие о командире наёмников Джамалутдина порадовало: ясно, с кем можно вести переговоры. И очень кстати, что они с Висельником знакомы, пусть отношения не назовёшь особо тёплыми… Но ведь и дурными тоже не назовёшь.

Почти всё дурное, что было за последнее время между халифатом и Ржавым отрядом, легко будет списать на халифа. И при том почти не придётся солгать. Почти.

— Сколько их?

— Позвольте уточнить…

— Я говорю об ашраинах.

— Не могу доложить об этом с полной уверенностью, великий визирь. Тысячи. Может быть, пять тысяч или все десять.

Джамалутдин-паша никогда не позволял себе бранных слов — но нынче был предельно близок к тому, чтобы согрешить грязным ругательством. Конечно, ашраины из-за стены — это просто толпа голодранцев, у которых нет никакого командования. Нет даже оружия. Однако они злы, им совершенно нечего терять. А ещё их, да будет во веки веков проклят подлый Амоам — очень много.

Визирь по-прежнему не знал, сколько всего в столице верных халифату людей с оружием. Но как ни прикидывай — даже бой с одними лишь наёмниками не обещал выйти лёгким. А теперь…

Нужно смотреть в глаза правде, хоть она и горче миндаля. На то, чтобы и подавить наёмников, и очистить улицы от бунтующих ашраинов, сил в Альма-Азраке нет. С кем-то из них нужно говорить. С толпой — бесполезно, конечно, а вот…

— Где командир наёмников?

— Судя по всему, направился сюда.

— Прекрасно. Значит, и мы идём к лагерю. Соберите небольшой отряд. И нам нужны знамёна парламентёров… чтобы они поняли, чтобы не получилось… вот так.

— Я позабочусь обо всём, великий визирь.

— А ещё пошлите за Валидом: он нужен мне здесь немедленно, вне зависимости от обстановки в порту, будь даже она самой напряжённой или вовсе отчаянной. И начальника стражи приведите ко мне безотлагательно, поскольку разговор с ним именно здесь и сейчас обладает величайшей важностью. А если поблизости кто-то из великих вельмож — их я тоже хочу видеть больше, чем желаю увидеть рассвет. Ах… да, и Сулим. Сулим нужен немедленно. Обойтись без него сейчас невозможно совершенно никаким образом.

— Будет исполнено.

— Прекрасно. А теперь, пожалуйста, помогите мне встать.

***

До угла Ирма добралась быстрее, чем ожидала. Под конец даже шла, хоть и при помощи стены. До сих пор она никого не встретила, но осторожно выглянув из-за дома на углу — увидела то, чего не ожидала.

Порт! Перпендикулярная улица выходила к нему, и уже от угла было хорошо видно бухту. Возле пирсов толпились люди — вооружённые, но едва ли из Святого Воинства. Звучали голоса: кто-то с кем-то спорил, кто-то к чему-то призывал, издалека не поймёшь. Но что именно так взволновало мураддинов — ясно.

Гавань Альма-Азрака по-прежнему была полна мелких рыбацких судёнышек, торговых кораблей побольше — самого разного вида, пришедших со всего света. Виднелось и несколько военных галер халифатского флота: остроносых, с невысокой палубой и высоко задранной кормой. Но над всеми этими разномастными кораблями теперь возвышались два по-настоящему огромных судна, раньше стоявших вдалеке, на рейде.

Они уже совсем близко к Альма-Азраку, какие-то сотни шагов. Галеоны не встали на якоря: они ещё скользили по воде, разворачиваясь бортами к городу.

Несомненно, это те самые балеарские корабли, которые не раз обсуждали офицеры Ржавого отряда. Говорили о них Шеймус, Ангус и остальные с тревогой, хотя подробностей Ирма не разобрала или не запомнила. Значит — вряд ли на борту друзья, искать там помощи безрассудно. Не то чтобы у женщины был надёжный план, но раз нашла порт — хотя бы ясно, в какой стороне лагерь «ржавых». Лучше поскорее идти туда. Тем более что корабли могут отвлечь опасных для Ирмы людей...

Однако что-то удержало женщину на месте: предчувствие или вроде того. Хотелось посмотреть.

Расстояние и темнота не позволяли видеть, что происходит на палубах — и происходит ли что-то вообще. Возможно, у тех мураддинов были реальные причины обеспокоиться. Ирма же просто чувствовала угрозу. Как грозовая туча на горизонте: она движется плавно и грома ещё не слышно, но…

Вот и эти корабли, неторопливо и уверенно завершающие манёвр, устрашали.

Наконец галеоны почти замерли, а люди на берегу замолкли. Покой продолжился лишь миг.

А потом по бортам, один за другим, вспыхнули огни — и последовал раскатистый грохот. Люди на берегу бросились врассыпную, и Ирме тоже стоило спрятаться, но вместо этого она наблюдала.

Конечно же, ядра достигли берега быстрее, чем мураддины смогли убежать или найти укрытие.

Одни снаряды попали в кораблики у пирсов, с треском посшибав мачты. Другие врезались в стены прибрежных домов — проломив деревянные и выбив куски из каменных. Однако пушек на двух бортах было, может, с полсотни: многие ядра накрыли толпу, пройдя её насквозь и ничего целого на пути не оставив. Мураддинов, прятавшихся за ожидавшими погрузки ящиками, засыпало обломками стены, что нависала над их укрытием. Кто-то избежал встречи с самим чугунным шаром, упавшим рядом — но от удара разлетелись во все стороны осколки брусчатки.

Поднялась пыль, из-за завесы слышались вопли раненых.

Второй залп раздался быстрее, чем моряки смогли бы перезарядить орудия. И звучал он иначе, и был не таким плотным. Мортиры? Точно: Ирма не разглядела в ночном небе снаряды, взмывшие по дуге — но зато видела яркие вспышки, когда бомбы разорвались на крышах портовых зданий. Тут и там сразу же занялся огонь.

Нужно было убираться, причём как можно скорее — но Ирма просто не могла оторвать взгляд от происходящего. Картина бомбардировки заворожила её. В порту трубили тревогу, хотя канонаду всё равно слышал весь город. Когда строй Ржавого отряда давал залп — это уже была ужасающая мощь пороха, способная вселить страх в любого. Но балеарские корабли обрушили на город силу иного порядка. Созерцаемая мощь повергала в трепет. Пусть с кораблей бьют по столице вовсе не друзья — по гибнут под ядрами и бомбами сейчас мураддины. Это их стены рушатся, их дома пылают.

О да: теперь Альма-Азрак получит то, чего заслуживает! Ирма посмеялась над тем, как недавно радовалась, что до столицы халифата не дошла война. Ха! Уж теперь война тут самая настоящая, кем бы ни были люди на кораблях и по какой бы причине ни начали бомбардировку.

Хорошая война.

***

Ангус опасался, что лагерь в настоящей осаде и проникнуть в него окажется непросто — а то и вовсе невозможно. И ясно, что серьёзный бой здесь уже случился: лежащие на дальней стороне площади тела говорили о том красноречиво.

Однако осады не было. Толпа местных, вероятно, сильно поредела с тех пор, как попыталась штурмовать лагерь «ржавых». Люди не разбежались окончательно, но большей частью жались к краю площади, глядели на неё с примыкающих улиц. Многих оттеснили стражники.

— А с ашраинами ты хорошо придумал!

— Честно сказать, не придумывал. — ответил Шеймус. — Подсказали.

— Кто?

Вроде бы с Вальверде капитан наедине не беседовал.

— Да сам не знаю. Передали бумажку утром, ещё до всей кутерьмы с девкой. Мол, «если ваши дела пойдут дурно, не забывайте о…»

Ангус присвистнул.

— Интересно, кто о нас так заботится.

— Мне тоже интересно. Как и многое другое: например, откуда девка знала про туннель. И кто ей помог до него добраться. Но сейчас, знаешь, есть вопросы поважнее.

Это верно. Большая часть и без того смехотворного отряда осталась в форте, так что Ангус не мог ощутить себя уверенно, пока не окажется внутри лагеря. Несколько человек, с одной стороны, внимания в огромном и охваченном беспорядками городе не привлекают. С другой стороны — поди не узнай Шеймуса хоть шагов со ста! Требовалось подобраться к своим и быстро, и осторожно.

— Без предателей не обошлось. — заключил Ангус.

Шеймус пожал плечами.

— Очень вероятно. Однако в форте среди нас предателей не было, сам понимаешь. Если кто-то из бывших во дворце объявится позже… вот к таким людям нужно будет пристально присмотреться. Очень пристально. Но я думаю, что все предатели окажутся среди пропавших. Так сказать, без вести. Туда и дорога.

— Твоя правда. Но у меня, знаешь… вообще такое ощущение… играют нами, в общем. Вроде как в шахматы.

— Возможно. А когда-то было иначе?

Ну да, на то ведь они и наёмники. Не политики-интриганы. Иначе в самом деле никогда не бывало — печальная судьба командора Мендосы тому лучший пример.

— А вообще, Ангус, не сношай мне голову. И свою не забивай ерундой. У нас есть чёткая и ясная задача, которую нужно выполнить. На корабле Вальверде я с тобой охотно побеседую хоть про предателей, хоть про кукловодов, хоть про книжки Никколо Равелли.

— Я такую херобору не читаю.

— Да ты вообще ничего не читаешь.

— Конечно. От чтения чокнешься на раз-два. А ещё зрение портится и мужелюбом можно стать.

— Обязательно обсуди с Люльей. Впрочем, ты прав: Равелли пишет жуткую чушь. Я бы ему задал пару интересных вопросов, если свидимся…

Ангусу куда больше хотелось свидеться с чёрными, как смоль, аззинийскими женщинами на островах к северу. Таких милых и таких безопасных для отряда островах… Загадывать дальше желания не было, а вот скорее убраться из Альма-Азрака, погрузив отряд на корабли — о, этого лейтенант желал всей душой.

И как раз в тот момент, когда гвендл подумал о кораблях, со стороны моря раздалась пушечная канонада.

— Вальверде не подвела!

— Я в ней не сомневался.

— Как думаешь: они просто прикрывают высадку или там дерьмо какое случилось?

— Не знаю, но пока нам везёт.

До Ангуса наконец дошло, что поддерживать беседу капитан не очень настроен. Вполне понятно, почему: да, пока им очень везёт. Но многое ещё неизвестно — особенно что касается одного человека.

Ангус представил, как здорово будет встретить этого человека в лагере. Тогда одним махом решится проблема, о которой он ещё на борту «Дочери морей» так старался не думать.

***

Сулим излучал уверенность, гранитная твёрдость которой позволяла уподобить его ослу.

— И тем не менее я должен участвовать в переговорах!

Если бы Валид уже прибыл и визирь получил столь необходимые сведения — ответ был вежливым, но жёстким. Джамалутдин-паша нисколько не сомневался в способности жреца совершать всё новые и новые глупости: меньше всего такой человек нужен на переговорах.

Однако за Валидом посылали уже трижды, а он до сих пор не дал о себе знать. Между тем время играло совсем не на стороне Альма-Азрака — в западных районах наверняка начался погром. Так что переговоры откладывать больше никак нельзя...

А вести их вслепую, мало зная о собственных силах и ситуации в столице — то ещё удовольствие. Сулим, пусть он и трижды дурак, имеет большую власть над толпой. В этом уже не приходилось сколь-нибудь сомневаться. Эта толпа, пусть сильно поредевшая — рядом, прямо за спинами. Чего нельзя сказать об основных силах Святого Воинства…

Тщательно взвесив все «за» и «против», визирь пришёл к неприятному, но единственно верному решению. Ссориться со жрецом ему пока рано. Может статься, что до рассвета Сулим визирю ещё очень пригодится — ну а дальнейшее ведает ведает лишь всевеликий и всесильный Иам.

— О достопочтенный Сулим, я нисколько не возражаю против участия мудрейшего из людей в этих переговорах. Ни в коем случае, иначе как прямому велению самого Иама, явись он зримо правоверным в час нужды, я бы не обмолвился с противником ни одним словом без вашего присутствия. Речь лишь о том, что наше положение самым прискорбным образом глубоко усложнилось. Боюсь представить, что творится сейчас на западе благословенного города, а главное — как вы, будучи мудрым и наблюдательным человеком, наверняка заметили — в нашему порту кто-то ведёт огонь из пушек. Я склонен связать это тревожное обстоятельство с иноземными кораблями, относительно которых знаю, к сожалению, чуть более чем ничего. Уверен, вы в полной мере осознаёте, насколько деликатна сложившаяся ситуация.

Сулим сдвинул брови.

— Не могу понять: к чему вы ведёте свою речь?

— Свою речь я веду лишь к одному: в этом неудобном и стеснённом положении мы обязаны соблюдать величайшую осторожность. Вы уже видели, какой трагедией для халифата обернулось пренебрежение оной, каковое выказал юный халиф, приюти Иам его чистую душу в райских чертогах. А посему я нижайше прошу вас не вмешиваться в ход переговоров прежде, чем сам дам знать об уместности этого явным и непротиворечивым образом. Теперь вы понимаете, что я хотел сказать?

Жрец определённо понял, однако отреагировал лишь кивком, состроив при том самую кислую мину. Это укрепило предчувствие визиря: сложности будут. Но Сулима нужно держать при себе. Прогонишь — начнёт действовать сам, а это ещё хуже!

А кто знает, что Сулиму может прийти в голову? Возможно, это не в полной мере открыто даже взору и разуму самого Иама. Нет-нет, пусть лучше жрец останется рядом. Можно было арестовать его, конечно: теперь-то визирь имел такое право. Ведь халиф мёртв. Однако толпа на площади… Ашраины, которые могут быть уже близко… Нет, не время для такого решения.

Нужно самому взять ситуацию под контроль, а уж потом лишить такового контроля Сулима. И сделать это мягко, не особенно обостряя. Ведь ситуация очень сложная: даже после боя она не станет легче. Лишь трудности возникнут иные.

— Нет ли вестей от Валида?

— Пока нет, о почтенный визирь, равно как и донесений из порта. Но что касается западных кварталов…

Как и следовало ожидать, новости с запада столицы были паршивыми. Сил городской стражи хватило лишь на то, чтобы оцепить несколько богатых домов — оставалось надеяться, что толпа не полезет на них. Пусть даже не испугавшись охраны, а лишь потому, что вокруг полно особняков беззащитных: наверняка глаза разбегаются. Ещё утром Джамалутдин и в самом кошмарном сне не вообразил бы подобного…

А теперь бесчинствующие в Альма-Азраке ашраины даже не казались худшей из бед. И гибель халифа отошла на второй план — сейчас, как ни греховно подобное суждение, она даже на руку. А настоящей проблемой станет позже, когда начнётся борьба за освободившийся трон. Подобные времена не бывают простыми, однако до них ещё нужно дожить: и визирю, и всем претендентам на власть, и городу.

Городу, по которому с моря били из пушек, вот что самое страшное. И без донесений понятно, что в гавани начались пожары: зарево протянулось тонкой полосой по ночному небу. Наверное, скоро оно усилится. Горят корабли в гавани или дома? Или всё разом?

Балеарцы. Это, конечно же, балеарцы — или те, кто выдавал себя за них. Но почему?! Столько дурных событий за одну ночь — поневоле задумаешься, что они кем-то спланированы. И если виновник нападения на Шеймуса был визирю вполне ясен — он и прямо сейчас лицезрел этого человека в белых одеждах, то вот насчёт всего остального…

— Всё: с великой скорбью вынужден признать, что ждать мы более не имеем даже самой малой возможности. — визирь привёл в порядок помятые и запылившиеся одежды, постарался гордо выпрямиться. — Пора идти.

В ведении войны Джамалутдин-паша не понимал практически ничего, зато в дипломатии считал себя глубоко искушённым — без ложной скромности. Теперь он станет делать то, что лучше всего умеет. А об остальном, если смилуется над правоверными Иам, позаботится Валид.