Встречи... Разлуки...

Глава 12

Чьи-то шаги гулко раздавались в тишине улицы. Елена Ивановна почти бежала, но человек не отставал. На перекрестке, где посветлей, она остановилась перевести дух. И надо ж было, не подумав, пойти после совещания на последний сеанс в кино. И вот привязался какой-то тип.

Нет, показалось. Шагов не слышно. Не торопясь Елена Ивановна двинулась дальше по безлюдной, плохо освещенной улице. И снова — скрип снега. Резко обернулась. — «Тип» был одет в темно-синее, не по моде длинное пальто и меховую шапку.

— Вы не бойтесь, — издали сказал он. — Время позднее, вот я и следую за вами, чтобы кто-нибудь не пристал.

— Пока что пристали вы. Не очень это приятно, когда идут следом, — сердито сказала Елена Ивановна.

— Простите великодушно. Пожалуй, мне лучше пойти впереди, — ответил он и ускорил шаг.

Она промолчала. «Тип» не походил ни на донжуана, ни на бродягу.

— Я еще в кинотеатре вас увидел. Вот и решил проводить издали. — Он шел сбоку в нескольких шагах от Елены Ивановны.

— Благодарю. Только напрасно трудились. Привыкла обходиться без провожатых, — возможно более холодно ответила Елена Ивановна.

— Это мне известно. — Он чуть замедлил шаг, чтобы поравняться со своей попутчицей.

Но она тоже пошла медленнее. Тогда он восстановил прежнюю дистанцию.

— Я бы и дальше молчал, если б не понял, что вы меня боитесь, — сказал он, посмеиваясь.

— Я вас не боюсь.

— Вот я сказал, что знаю вас. Не верите, что знаю? Тогда слушайте: вы уходите из дому в восемь, возвращаетесь поздно. А потом еще долго горит настольная лампа. При такой лампе обычно работают. — Он как бы сам с собой рассуждал и больше не оглядывался, не замедлял шага.

Елена Ивановна про себя улыбнулась. Значит, у нее появился поклонник! Судя по возрасту и спокойным интонациям, попутчика можно не опасаться.

Они проходили мимо сквера, и Елена Ивановна невольно оглянулась на белый шатер ели, неизвестно как затесавшейся среди акаций и кленов, утопавших в наметенных под ними сугробах. А снег все падал пушистыми хлопьями.

Редко бывает такой снегопад, такая безветренная ночь. Иногда вообще не замечаешь, какая стоит погода. Все куда-то бежишь, торопишься, опаздываешь. А хорошо вот так идти, дышать свежим морозным воздухом.

— Мне почему-то кажется, что вы научный работник. И там, при свете настольной лампы, рождается что-то новое.

Елена Ивановна рассмеялась:

— Я всего лишь работник дошкольного детского учреждения. А вы — фантазер.

Он помолчал, сказал серьезно, без тени обиды:

— Это потому, что такая ночь, я сказал. Я вам даже немножко завидую.

— Чему? — удивленно спросила Елена Ивановна.

— Вашей озабоченности. Вы никогда не наблюдали, какими бывают озабоченные люди? Одни становятся хмурыми, иные какими-то подавленными. А есть такие, словно сегодня, вот сейчас, им предстоит сделать последний шаг, последнее усилие — и сбудется то, к чему человек шел. Такое у вас лицо, когда вы утром выходите из дому.

— Можно ли в один вечер столько комплиментов?!

— Смейтесь. Но, какие же это комплименты?! И вам они не нужны. Я правду говорю. — Он еще что-то хотел добавить, но Елена Ивановна остановилась.

— Спасибо, что проводили. Дальше я доберусь одна.

Он тоже остановился в нескольких шагах от нее.

— А ведь я и не провожал. Живу в доме напротив. Так что нам было по пути.

— Соседи? Так вот почему такие точные данные насчет окна и выхода из дому к восьми, — рассмеялась Елена Ивановна. При свете фонаря разглядела бледное, худое лицо, глубоко посаженные глаза под густыми вразлет бровями. — Спокойной ночи.

Он молча поклонился.

Елена Ивановна вошла в подъезд и заглянула в почтовый ящик. Кажется, письмо. Наконец-то! Помчалась наверх — распечатать, прочесть.

Опять не от Васи. От старого учителя. Круглый, четкий почерк:

Как же фамилия этого учителя из Григорьевки, которому помогли воевать с бюрократами из местного института усовершенствования? Как же фамилия? Скороход. Да, да, Скороход.

Отчетливо вспомнилось и первое знакомство с ним. Сидел на скамейке, во дворе детского сада старичок в старомодном полотняном костюме. И первые его слова: «Назвали меня авантюристом…» Его взволнованный рассказ, почему «его дети» во втором классе так далеко ушли вперед. Это же совсем просто: они играют. Взвешивают друг друга на весах. Маша поправилась на двести граммов, Коля на сто пятьдесят, Вася на семьдесят три, в среднем ученики прибавили…

Ему сказали: средняя арифметическая?! Во втором классе? Авантюрист!

Но поймите, все так просто: ребята меряют воду — в стакане столько-то ложек, в литре — столько-то стаканов. Играя, познают.

Скороход. Старый сельский учитель.

Милый, бедный старик. Сколько лет, преследуемый завистниками, глупцами, упорно делал то, что считал нужным. И только теперь, к концу жизни, доказал свою правоту.

Надо дать почитать письмо Осадчему. И Лидии Павловне, которая тоже немало сделала, чтобы старый учитель смог написать эту фразу: «Я счастлив».

А письма от Васи все нет и нет. Где он сейчас, ее мальчик? Ее Василек? Где?

Скорей бы наступил завтрашний день. До работы, как обычно, — на почту. Девочки в это время разбирают письма. Уже привыкли к тому, что она приходит. Прощаясь, Николай посоветовал: если уж так беспокоишься, обратись в милицию. Но она не в состоянии туда пойти. Унизительно для Васи, для нее.

Из чего только делают снотворные пилюли?! Где обещанный на этикетке сон? Какая-то ночь бесконечная. Девчата на почте такие разные: и серьезные, и хохотушки, и грубоватые, взвинченные, но все равно отзывчивые к чужой беде. Такими она их видит и всегда будет видеть такими, потому что не изгладятся из памяти девчонки, заводские девчонки, рядом с которыми работала и жила в большом, каком-то очень «домашнем» общежитии на Кировском.

Забирали у нее Василька, кормили, водили в садик. Думала, придется бросить книги, снять где-то угол. Заработка на это, может, и хватило бы. Но не отпустили девочки, хоть и не полагалось находиться там с ребенком. И стал мальчишка для них «наш Василек».

Бывало, какая-нибудь раскричится: «Устроилась Лелька! Подбросит и бежит вечером кто знает куда». Знали куда — в институт. Вместе с ней волновались, когда приходило время экзаменов. Вместе с ней тревожились, когда мальчик болел. Он выжил, ее Вася, который все больше становился похожим на отца. Такой же черноглазый, лобастый.

«Мой сын будет жить, часть меня…»

И голодно было, и холодно, и не всегда хватало на покупку ботинок. Но она тогда не замечала ничего этого — рос мальчик!

Тарас жив и сейчас, потому что есть Василек.

И диплом она получила ради сына. Теперь его мать не простая девчонка с завода, а образованная женщина.

Незаметно для себя Елена Ивановна уснула, но и во сне думала о сыне. Бежит раскрасневшийся мальчуган по влажной лесной тропе. В темных волосенках сухие иглы сосен, паутина. Блестят глаза: «Мама, смотри, какие синие-пресиние цветы!» «Это васильки». «Я тоже Василек!»

Она слушала и не слышала птиц. Солнце пробивалось сквозь свежую листву. Откуда-то издали: А-у-у!

Она бежит на этот зов. Ведь зовет Тарас. И вдруг озеро. Ослепительно золотое посередине и темное по краям, с белыми пятнами кувшинок.

Елена Ивановна открыла глаза. Солнце! Всю комнату залило солнце, и снег на крыше соседнего дома блестит, горит самоцветами.

Такое утро! Сегодня непременно придет письмо. Торопливо оделась. Как же она проспала?!

Звонок.

Нет, нет! Это не соседка. Почтальон.

Ничто не существовало в мире — лишь белый, надписанный крупным почерком конверт. Прижав его к груди, с трудом дошла до дивана, дрожащими руками распечатала. Строчки расплывались.

Елена Ивановна счастливо улыбнулась.

Без конца читала она это письмо, каждая строка имела свой особый смысл. Боялся он «обсуждать» свое решение. Боялся ее слез, ее просьб. Не уверен был, что выстоит. И не ушел бы, не уехал — не оставь она их с Николаем наедине. Чем-то обидел Николай. И во всем письме ни слова о нем, только между строк — знать его не хочу!

Она не замечала суровости, даже иногда черствости Николая. Почувствовал Вася. Но ведь в те военные годы слишком рано взрослели такие мальчишки, как Николай. А Вася бы ответил: разве суровость исключает доброту, чуткость?

Работаем дотемна… нас ждут строители… И от нас кое-что зависит! Сознает какую-то свою значимость. Пробует силенки.

Все верно, мой мальчик. Все хорошо. Недоучился, так еще наверстаешь. И пусть сейчас больше тревог, чем тогда, когда ты был рядом, но ведь это уже другие тревоги. Совсем другие.