Встречи... Разлуки...

Глава 3

Ну почему она наговорила столько резких слов, слов, которых говорить не следовало?! А ведь не раз убеждала себя — надо сдерживаться. И все впустую.

Хозяин удобного кабинета не привык, чтобы вещи называли своими именами. И она, Елена, знает, что есть множество обтекаемых, корректных фраз, выражающих по сути то же самое, но не режущих слух начальству.

Все бы обошлось, если бы вместо «Вы попираете закон…» она сказала: «Получилась небольшая неувязка…» Или так: «Решение, которое вы собираетесь принять, будет не совсем правильным…» Пожалуй, так выражаться удобней, но нужно ли? Противны все эти скользкие обороты. Теперь будет звонок в депутатскую группу. Звонок не о том, зачем приходила Ярошенко, а о ее вызывающем тоне, резкости. И главное потонет в этих разговорах.

Но как было сдержаться, если черное при тебе называют белым?! Уж этот деятель из жилотдела знает, как подтасовать факты, как доложить начальству, сопровождая каждую бумажку своими комментариями. Но и бумажкам грош цена. Если им верить, то Ясинева и ее мать какие-то авантюристки. В последний год войны старуха получила ордер на комнату для дочери, которая была еще на фронте. В этой комнате Ясинева живет и по сегодняшний день. А мать давным-давно перебралась к сыну. Обе женщины позабыли, что ордер был выписан на мать, а не на дочь.

Бумажки, бумажки, рожденные на свет предприимчивыми людьми. Вот и попробуй спокойно доказывать и объяснять то, что и так предельно ясно. Но ведь недаром говорят — никто не бывает так глух, как тот, кто не хочет слышать. Еще бы два часа толкли воду в ступе, если бы она не сказала, как все это называется.

Что ж, так и будет. Надо только дозвониться в депутатскую комнату и самой рассказать все как было, и о своей резкости тоже.

В трубке прозвучал спокойный грудной голос Лидии Павловны. Все депутатские дела из всех постоянных комиссий поступали к ней, поэтому она всех и все знала.

— Ты, Елена Ивановна, своего добивайся, не отступай, — неторопливо говорила она. — Нужно — значит, иди к ним на заседание. Ты на это имеешь право. Отстаивай свою точку зрения. Перед заседанием зайди сюда. Я тебе дам еще несколько фактов по тому же вопросу. Неблагополучно у них в жилотделе.

Елена Ивановна даже представила себе, как все это говорит маленькая, улыбчивая женщина с ямочками на щеках, с ухоженными ногтями и модной прической. Женственная, мягкая, всегда в хорошем расположении духа, она, тем не менее, строга и дотошна, когда дело касается депутатов.

— Очень неблагополучно. Так что не удивляйся ничему, — продолжала Лидия Павловна. — Будем вопрос о них готовить. Но ты этого не жди. Свое дело делай. Вы — депутаты, вы — Советская власть, вам и решать.

Последняя фраза, вероятно, и была ответом на вырвавшиеся у Елены Ивановны резкие слова в жилотделе. Нет, надо все же научиться, держать себя в руках. Тебя выбрали, тебе доверили, и характер свой, будь добра, укроти. А жулика надо припереть фактами, добиться, чтобы он был наказан.

— Справку когда принесешь? Скоро заседание комиссии, — напомнила Лидия Павловна. — Ходила уже, проверяла?

— Да, конечно. Сегодня вечером сяду и напишу.

— И выводы свои, предложения.

— Сделаю, Лидия Павловна. Всего доброго.

Задержалась со справкой. Коля пришел из рейса, и на работе хлопот много. Сегодня же надо написать, обстоятельно, продуманно. Вопрос бытового обслуживания населения будет слушаться на сессии. Никак нельзя ударить лицом в грязь. Особенно после того, как их планово-экономическая комиссия наладила учет и планирование ремонта всех домов города.

— Леля, одевайся скорей, я взял билеты в кино! — с порога крикнул Николай Степанович. — Говорят, отличная картина. Витя пойдет с нами. Ты не возражаешь? Тебе ведь он понравился.

— Даже очень.

Виктор был у них недавно. Голубоглазый, с нежной чистой кожей, мягким темным чубом, он сначала отмалчивался, стесняясь сидевших за столом гостей, чуть ли не вдвое старших по возрасту. Но потом освоился, даже спел несколько романсов под гитару. Ему, видимо, доставляло удовольствие сидеть в домашней обстановке.

Николай Степанович особенно благоволил к Виктору за его милый, тихий нрав, за остроумие, но главным образом за то, что Виктор завоевал первое место среди радиооператоров Черноморья. «Мои уши», — улыбаясь говорил он о радисте.

В кино Виктор немного опоздал. Запинаясь, пояснил: встретил в отделе снабжения очень красивую девушку. Она так торопилась, что пришлось уступить свою очередь.

— Найдем и женим, — смеясь, решил Николай Степанович. — Как ее зовут?

— Не знаю. Спросить было не у кого, да и как-то неудобно.

— Эх, Витя, Витя! Беда с тобой — да и только. Надо было подойти, представиться: начальник рации, ас. Я в твои годы…

— Уймись, вот уже гасят свет, — вмешалась Елена Ивановна, заметив, как покраснел Виктор.

Справку она села писать поздно вечером, когда вернулись из кино. Николай Степанович покачал головой:

— Опять работаешь?! У тебя такой усталый вид. Посидела бы год-другой дома. — Он взял руку жены, погладил. — Нельзя же так, Леля. Надолго ли тебя хватит? Твоя общественная деятельность столько отнимает времени.

— Если бы только это. И в комбинате, как всегда, дел выше головы. Вот сегодня нашла в кухне на полке кусок мяса, завернутый в бумагу. Клавдия, наша повариха, говорит, что не знает, кто принес его.

Николай Степанович взял газету, сел на диван, но читать не стал, снова заговорил:

— Ну, а на другую работу, поспокойней, ты можешь перейти?

— Не могу. — Елена Ивановна захлопнула папку, поднялась и включила транзистор. Передавали танцевальную музыку. — Помнишь, Коля, как мы в доме отдыха каждый вечер ходили на танцплощадку?

— Это ты меня тащила. Я предпочитал любоваться, лунной дорожкой с обрыва.

— Давай потанцуем.

— Пойдем в ресторан?

— Нет, лучше дома.

— Это было недавно, это было давно, — мурлыкал Николай Степанович, вальсируя с женой по комнате.

Она почти не изменилась, его Леля. Такие же живые карие глаза, такая же смуглая гладкая кожа и улыбка радостная, даже чуточку озорная. Никогда не скажешь, что у нее взрослый сын.

— Ты и через двадцать лет будешь красивая.

— Еще бы! Только посмей в этом усомниться!

Медленный вальс сменился современным ритмом.

Николай Степанович удивленно уставился на жену. Она перешла на твист.

— Это еще что такое? Кто тебе давал уроки?

— Вася и его дружок Эраст. Разве плохо? Тебе не нравится? — Елена Ивановна упала в кресло и расхохоталась.

— Да, кстати, где наш дорогой сын?

— В самом деле, где? — беззаботно отозвалась Елена Ивановна. Но беззаботный тон нелегко ей дался. Она пыталась выяснить у Васи, куда он дел свой свитер и шарф отца, но ничего не добилась. Придумал какие-то нелепые отговорки, поверить в которые она не могла. Сейчас, вспомнив все это, Елена Ивановна решила поскорее напоить мужа чаем и увести из столовой. Зачем портить вечер?

— Как там насчет Монреаля, уже решили? — спросила она, отвлекая мужа от дальнейших расспросов.

— Пока изменений нет. Но ты, Леля, знаешь, переиграть могут в любую минуту. Вот если завтра начнем погрузку, тогда уже точно. Не приходилось мне еще бывать в Канаде.

Кто-то на лестнице дергал ручку двери.

— Налить тебе еще чаю? — намеренно громко спросила Елена Ивановна, чтобы муж не услышал возни с ключом. Они успеют уйти в спальню, если Николай Степанович откажется.

Но он пододвинул стакан.

— Налей, пусть остынет.

Очевидно, Васе удалось, наконец, справиться с замком, и дверь с шумом распахнулась.

— Явился, не запылился! — удивленно глядя на него, проговорил Николай Степанович.

— Иди, Вася, на кухню поужинай, — поспешно сказала Елена Ивановна.

— А я ужинал. — Пошатываясь, сын вошел в комнату, лицо его было бледно, глаза покраснели.

— Прелестно! Набрался высшего образования. — Николай Степанович старался говорить спокойно, но голос срывался от гнева. — Это по какому такому случаю?

— По случаю благополучного возвращения па-апы, — Вася нетвердым шагом направился к дивану.

— Ложись спать. Слышишь, Вася, сейчас же ложись! Завтра поговорим. Пойдем, Коля.

— По случаю моего приезда, — сказал Николай Степанович, — я тебя просил постричься. Так, кажется?

— А я решил сберечь родительские деньги. — Вася не без труда извлек из кармана трешку, потянулся и положил на стол.

Елена Ивановна стиснула правой рукой вдруг занывшую левую, боль отдавалась под лопаткой, подбиралась к сердцу.

— Сейчас и я с тобой не намерен объясняться. Поговорим завтра. — Николай Степанович направился в спальню. На пороге остановился: — И, кстати, покажешь мне завтра зачетку.

— У него лишь одна тройка, — робко заметила Елена Ивановна.

— А хоть бы и две! — вызывающе бросил Вася. — Тройка — отметка честная. Даже двойка бывает честнее иной пятерки!

— Ты свои афоризмы для дружков прибереги. Их удивляй. — Николай Степанович мягко отстранил жену, которая, взяв его под руку, пыталась увести из столовой. — Для тебя созданы все условия. — Считая разговор оконченным, он взял со стола остывший чай и добавил уже совсем спокойно: — Я троек не хватал. Тоже учился в вузе.

— Заочно! — выпалил Вася. — И экзамены, наверное, сдавал заочно! Видел, как мама за тебя курсовые работы писала.

Николай Степанович резко поставил стакан, и чай выплеснулся на скатерть.

— Василий! Сейчас же замолчи и извинись перед отцом! — крикнула Елена Ивановна.

Николай Степанович размахнулся и ударил сына по щеке. Елена Ивановна бросилась между ними.

— Ради бога, Коля! Он пьян, не слушай этот бред! — Она оттащила Николая Степановича от сына.

— Нет, пусть еще раз ударит! — Голос Васи дрожал от негодования. Вскочив с дивана, куда его швырнул отец, он сделал шаг вперед и вдруг расхохотался: — Воспитатель!

— Пойдем, Коля, пойдем! — Елена Ивановна закрыла дверь в спальню.

Николай Степанович опустился в кресло.

— Сопляк, который еще ломаного гроша не заработал!

— Это не он, Коля! Это водка! — тихо заговорила Елена Ивановна. — Взрослые люди — и те бог знает что выделывают. Ты сам рассказывал про этого вашего Кислова. И возился ты с ним, и урезонивал. Так ему уже лет двадцать пять.

— Тридцать.

— Вот видишь. А этот… первый раз. — Елена Ивановна заплакала. Плакала потому, что догадывалась — не первый раз сын приходит в таком виде. Теперь вспомнилось, как свалился с дивана, как однажды среди ночи уронил что-то в кухне. Плакала, потому что не было больше прежнего ласкового сына.

Если б отец Васи был жив. Если б только он был жив. Но Тарас погиб, даже не узнав, что стал отцом.

— Перестань, Леля! Я разве виню тебя в чем-либо? — сказал Николай Степанович. — Знаю, о чем ты сейчас думаешь… думаешь, что если б он был моим сыном, до этого бы не дошло.

Да, если б он был сыном Николая, все бы рассказала. Но даже отец не должен бить по лицу. Унижать. Зачем же по лицу? Пусть стократ виноват и стал чужим, все равно болит сердце.

— С меня только за такой тон отец спустил бы три шкуры. Вожжами раз так отходил, что утром не сесть было за парту! А теперь эти детки на голову вылезли… — возмущался Николай Степанович.

Елена Ивановна молчала. Значит, Вася и раньше думал об этих контрольных. Когда Николай учился, сын был еще совсем мальчишкой и отнесся к злополучным контрольным со всей детской нетерпимостью. Но почему же он ей об этом никогда не говорил?

— Все, все, Леля! Если нас поставят под погрузку в Новороссийске, пойдем вместе на «Иртыше». Поживешь у меня в каюте. Будем одни. Совсем одни.

Елена Ивановна облегченно вздохнула и положила голову мужу на грудь.