142 страуса

ГЛАВА 1

За четыре дня до того, как страусы перестали класть яйца, бабушка Хелен погибла в аварии, которую объявили несчастным случаем, хотя меня такое заключение не убедило. Трагедия произошла в воскресенье, когда почти все местные жители были в церкви и только тяжелые грузовики с ревом неслись навстречу бабушкиному пикапу по шоссе, пролетали мимо один за другим, пока прицеп с помидорами из Сакраменто не оказался слишком притягательным.

У бабушки не было никаких назначенных встреч или других планов, требующих поездки жарким июльским днем по пустыне Мохаве. Перед выходом из дома она не кричала мне с первого этажа, не нужно ли купить что-нибудь в городе. Последнее, что я слышала, — звон ключей, когда она забирала их со столика, и стук закрывшейся за ней входной двери. А через несколько часов мне позвонили.

— Таллула? — нерешительно прозвучал в трубке низкий голос. — Это шериф Моррис. Извини, что приходится сообщать тебе об этом по телефону, но я хотел, чтобы ты узнала о случившемся от меня.

И я все поняла. Сразу. В воображении представилась сцена: бабушка Хелен выворачивает полными руками руль, пикап вылетает через двойную сплошную на встречную полосу узкого шоссе, и, прежде чем все превращается в груду покореженного металла, кабину наполняет гробовая тишина и время замедляется.

— Ты меня слышишь?

Дневной свет просачивался в дом через выцветшие желтые занавески. Коричневые плитки столешниц поблескивали.

— Да, — ответила я. — Спасибо, что позвонили. — И повесила трубку.

Стены маленькой кухни стали давить на меня. В груди что-то болезненно сжалось.

Я с трудом протиснулась через входную дверь и тяжело опустилась на ступени крыльца, глядя на холмистый простор пустыни. Знойный сухой воздух обжигал мне горло и опалял губы. В загоне, грациозно вышагивая длинными мясистыми ногами, расхаживали друг мимо друга страусы. Наша старая овчарка, пес Хенли, семенила по направлению к своему любимому прохладному уголку в амбаре. Листва орехового дерева шуршала от легкого жаркого ветерка. А бабушка умерла.

Как странно, что один телефонный звонок от едва знакомого мне человека может стереть бабушку из моей жизни. Казалось, вот-вот она выйдет из амбара, потирая костяшкой пальца складку между бровями и ворча по поводу мышей, снова посягнувших на запасы еды. Но она не появлялась.

Солнце подкрадывалось к фиолетовым скалам хребта Сан-Гейбриел на западе. Свет теперь падал косо, тени удлинились. Наконец в конце почти километровой гравийной подъездной дорожки показался минивэн тети Кристины и, приблизившись к дому, остановился в тени орехового дерева.

Тетя, на восьмом месяце беременности, выплыла с водительского сиденья так же медленно, как мед сползает с ложки. Она опиралась на автомобиль, пока крепко не встала на ноги, затем с широко расставленными руками повернулась ко мне:

— Таллула, дорогая!

Свободного покроя платье в бледно-розовый цветочек плотно обтягивало ее живот.

Я позволила заключить себя в объятия. По щекам текли слезы. Тетя похлопала меня по спине и проговорила:

— Все хорошо, — хотя мы обе знали, что в смерти человека ничего хорошего нет.

Затем она обняла меня за талию и повела в кухню, где наполнила водой чайник. Жара не располагала к чаепитию, но прохлада, которую давал кондиционер, кажется, позволяла пренебречь обыкновением. В качестве успокоительного тетя добавила в заварку ромашку. Тетя Кристина двигалась с полнейшей уверенностью, как будто вместе с новостью о гибели главы семьи получила список инструкций.

Потягивая чай за кухонным столом, мы с ней могли бы сойти за сестер. Она всего на шесть лет старше меня: младшую дочь бабушка неожиданно родила, когда уже считала, что ее детородный возраст миновал. Я же, зачатая матерью-школьницей, стала менее желанным сюрпризом. Волосы у меня длиннее, чем у тети Кристины, и светлее, поскольку выгорели на солнце, а кожа по той же причине темнее, но овал лица, тонкие губы, изогнутые, почти незаметные брови у нас с ней почти одинаковые.

Тетя вынула из своей кружки чайный пакетик, бросила его в мусорное ведро и, перегнувшись через огромный живот, убедилась, что пакетик попал куда надо. Все так же деловито двигаясь, она перебрала лежавшие на столах предметы, пока не нашла бабушкину телефонную книгу — старинный блокнот с золотыми буквами-закладками на черном фоне. Тетя открыла страницу на нужной букве, провела наманикюренным ногтем по списку, пока не нашла нужное имя, и набрала номер.

— Лиззи, — сказала она в трубку, — это Кристина, дочь Хелен. Боюсь, у меня плохие новости. Случилось несчастье. — Когда она повторяла все то, что сообщил мне шериф, голос у нее немного дрожал.

Чувствуя, как холодеют руки, я неотрывно смотрела на свою нетронутую кружку и слушала, как тетя обзванивает десяток людей, снова и снова объясняя им обстоятельства несчастного случая. И каждый раз, слыша это выражение, я испытывала все большие сомнения.

Когда я окончила среднюю школу в Викторвилле, бабушка Хелен уговорила меня не поступать в колледж, как мои друзья. Она даже немного повысила мне плату за работу на ранчо, и поначалу я торжествовала: вот я зарабатываю деньги, а мои товарищи вязнут в долгах, — но со временем, просматривая их страницы в соцсетях, поняла, что они развиваются, тогда как я годами занимаюсь одним и тем же, и стала нервничать.

В конце концов я нашла вакансию в Службе охраны лесов и послала туда резюме, но бабушке ничего не сказала, пока меня не пригласили на собеседование. Когда же я ошарашила ее этой новостью, она бросила вилку, не доев свой ужин, и вышла из комнаты. Мы даже не спорили. Я спокойно вымыла тарелки. Я была готова к тому, что она расстроится. Ничего, это пройдет.

Я сдала экзамен на профпригодность, и тут ее возражения полились рекой. Бабушка упорно настаивала на том, что я необходима ей на ранчо, но я понимала: дело не столько в объеме работы, сколько в самом факте моего отъезда. Бабушка могла нанять кого-то на мое место, причем за меньшие деньги, но она надулась и несколько дней не разговаривала со мной.

Только когда я получила письмо, сообщающее, что меня временно прикомандировали к пожарной команде в Монтане, бабушкин гнев вырвался на поверхность и мы поругались. А уже на следующий день я сидела на кухне, потягивая чай и слушая, как тетя Кристина обзванивает родных и близких и сообщает об аварии, унесшей жизнь бабушки Хелен. Черт бы побрал эту аварию.

Мою скорбь оскверняло негодование. Я отказалась остаться, и тогда она просто устранилась и спихнула все хозяйство мне на руки, зная, что только я могу управлять ранчо в ее отсутствие. Грязный прием.

Три дня прошло в хлопотах. Я не поднимала головы и держала свое мнение при себе. Состоялись встречи с сотрудником похоронного бюро и с бабушкиным юристом. Никто особенно не удивлялся, что она оставила ранчо мне. Никого из ее троих детей это наследство ничуть не интересовало. И все же требовалось соблюсти необходимые процедуры: подписать документы и сообщить место и время поминальной службы, словно такие мероприятия проводятся по расписанию.

Пока тетя Кристина занималась организацией поминок, я в одиночестве надрывалась на ферме. В жаркие летние месяцы, в пик сезона, страусы каждый день кладут десятки яиц. Их нужно собрать, вымыть, отполировать и поместить в холодильную камеру, а затем разослать по специализированным продуктовым магазинам по всей стране. Осилить эту работу без бабушки было очень трудно.

Раньше мы следовали заведенному порядку. Бабушка Хелен выманивала самку страуса с гнезда пригоршней зерен, я быстро забирала яйца и складывала их в тачку, а затем мы вместе готовили их к отправке. Теперь мне приходилось крутиться одной, что оказалось даже сложнее, чем я ожидала.

На третье утро после предполагаемого несчастного случая я остановила тачку около одного гнезда и зачерпнула немного зерен из висящей на поясе сумочки. Пощелкала языком, как всегда делала бабушка, и покрытая пылью самка страуса подняла и повернула ко мне голову, сосредоточив взгляд больших глаз на моей ладони, дотянулась до нее своей извилистой шеей, и я отошла назад. Гнезда страусов не похожи на свитые из травы и веточек гнезда маленьких птиц, например вьюрков, — они представляют собой простое углубление в песке с высокими краями, чтобы яйца не выкатывались.

Потом самка страуса покачалась из стороны в сторону, вставая на ноги, и подняла свое похожее на вытянутый перистый шар тело, под которым обнаружились три яйца, каждое размером с футбольный мяч. Мягкая пыль прилипла к кремовобелой скорлупе. Птица шагнула ко мне, и я отступила. Когда она отошла от гнезда, я насыпала зерна на землю и бросилась собирать яйца, но успела схватить лишь одно — самка кинулась назад, больно ущипнула меня за руку и уселась на два оставшихся яйца. Я выругалась, тряся пораненной рукой, и начала сначала. На сбор всех яиц мне пришлось потратить восемь муторных часов, хотя с бабушкой Хелен мы справлялись за два.

В конце дня я влетела в дом с покрытыми красными пятнами руками и шлепнулась на стул у кухонного стола, измученная и раздраженная. Глупо было надеяться управлять фермой в одиночку.

Тетя Кристина заняла кухню, готовясь к завтрашним поминкам. Она протирала поверхности и складывала аккуратными стопками на каждом конце стола бумажные салфетки.

— Ничего не трогай, — предупредила она. — Сейчас найду тебе что-нибудь поесть.

Тетя чуть приоткрыла холодильник и придержала обеими руками сделанные из фольги формы с лазаньей и спагетти, угрожавшие выпасть наружу. Как только в новостях сообщили об аварии, на пороге дома то и дело стали появляться незнакомые мне люди с различными запеканками — в основном это были подруги тети Кристины по церкви.

Она передвинула по столу в мою сторону тарелку с макаронами лингуине в темно-зеленом соусе песто. Я и не подозревала, как проголодалась, пока не положила в рот первую ложку соленой стряпни. Когда желудок стал наполняться едой, я немного воспряла духом, но раны на руках продолжали пульсировать болью.

Тетя Кристина доставала из посудного шкафа кружки и составляла их около кофеварки, а я притянула к себе телефонную книгу, пролистала ее до буквы «Д» и уставилась на первую запись черными чернилами — «Джо Джаред, страусиная ферма Джей-Джея, Юма», сделанную бабушкиным изящным высоким почерком с наклоном вправо. Джо Джаред десятилетиями спал и видел, как бы заполучить наше ранчо: с этими землями он мог бы повысить продуктивность своей фермы на пятьдесят процентов, снизив стоимость доставки товара на основной рынок в Лас-Вегасе. Раз в несколько лет он присылал предложения о покупке, однако бабушка Хелен выбрасывала их, даже не читая. Но, что бы она там ни думала, я не собиралась застревать в пустыне на всю жизнь. У меня был запасной выход.

Однако мысль о том, чтобы продать ранчо, вызывала чувство вины. Если бы бабушка хотела, чтобы ферму продали, а деньги поровну разделили между ее детьми и внуками, она бы упомянула об этом в завещании. Тем не менее она оставила ранчо мне, поскольку я была в состоянии справиться с работой: знала, как обращаться с птицами, и успела достаточно ознакомиться с оформлением счетов, чтобы разобраться в бухгалтерии. Бабушка верила, что я сумею вести семейный бизнес.

Тетя Кристина продолжала суетиться на кухне, расставляя букетиками пластиковые вилки и ложки по кружкам. Одноразовые столовые приборы при этом терлись друг о друга и шуршали.

Я провела пальцем по списку телефонов на странице. Имя Джо Джареда в самом верху выделялось своей аккуратностью. Остальная часть страницы представляла собой размазанные каракули, посвященные моей маме. Первая запись с контактами Лоры Джонс — адрес какой-то дрянной квартирки в Голливуде — была сделана в три строчки синими чернилами; на полях значилось мое имя, а под ним крошечными буквами отчетливо выведен день моего рождения.

Дальше шли карандашные записи, стертые и переписанные столько раз, что в листе образовалась небольшая дырка, и следующий адрес моей матери был указан уже ниже. Здесь пометки тоже несколько раз стирались и обновлялись, так что бумага под ними совсем истончилась. Я даже не знала, не устарел ли еще адрес в Окленде. Обычно мать звонила нам, чтобы сообщить, куда переехала, но порой делала это не сразу. Самым надежным средством связи с ней давно уже был ее мобильный телефон.

— Ты ведь позвонила ей по поводу завтрашнего дня? — спросила тетя, незаметно подойдя сзади.

Я вздрогнула и захлопнула телефонную книгу.

— Да, — ответила я.

Услышав о смерти бабушки, мама погрустнела, но не выразила особого огорчения. Если точнее, то она произнесла: «Вот блин». Потом прилежно записала адрес церкви, где будет проходить поминальная служба, и пообещала приехать. С таким же равнодушием — «ну что ж, все там будем» — относились к случившемуся и остальные, и мне хотелось на всех наорать. Конечно, бабушка Хелен прожила насыщенную событиями жизнь, но ей еще рано было отправляться на тот свет. Она ушла в мир иной, бросив нас всех, но никто, кроме меня, этого не понимал.

Тетя Кристина схватила с кухонного стола свою огромную сумку и перекинула ремень через плечо.

— Я заеду за тобой в десять. Пожалуйста, будь готова к этому времени.

— Ага, — рассеянно ответила я и, как только тетя протиснулась через входную дверь, снова открыла телефонную книгу. Услышав, как заревел мотор машины, я набрала номер Джо Джареда.

— Хелен Джонс, — произнес он, видимо прочитав имя на определителе номера. Голос его прозвучал так резко, что я отдернула трубку и тряхнула головой, словно ухо мне буравило что-то острое.

— Нет, — проговорила я, снова поднося трубку к губам. — Это ее внучка, Таллула. — Мы с Джо никогда не встречались. Я почувствовала озноб, но рука, державшая телефон, вспотела. — Вы все еще хотите купить наше ранчо?

Я не собиралась отказываться от работы в Монтане.