142 страуса

ГЛАВА 8

Я проснулась, когда рассвет едва забрезжил сквозь занавески, а по телевизору шло утреннее ток-шоу. Спала я крепко и не сразу поняла, что нахожусь в огромном кресле в гостиной. Шея ныла, и, когда в голове прояснилось, у меня возникло свербящее чувство, что я о чем-то забыла.

— Черт. — Я выпрямилась. Мой пикап до сих пор стоял на шоссе.

Гриффит взглянул на меня через щелочки глаз. Я столкнула его на пол и посмотрела на часы — половина шестого. Выскочив на крыльцо, я стала напряженно смотреть в сторону шоссе. Солнце еще не встало, но на горизонте уже занялась заря, и я смогла различить свою машину — далекую точку в пустыне. Я подумывала обратиться к Рубену прямо сейчас, чтобы он помог отбуксировать мой пикап домой, но мне показалось невежливым звонить в столь ранний час с просьбой об услуге. Кроме того, раз уже занимался рассвет, то риск кражи, скорее всего, миновал.

Леди Лил вскинула крылья в изящном приветствии, как всегда делала по утрам при появлении бабушки Хелен, и бросилась ко мне через загон, высоко подняв голову.

— Это всего лишь я, — пробормотала я, садясь и кладя подбородок на руки.

Радость Леди Лил погасла, и страусиха перешла на шаг. Крапчатые перья ровно легли вдоль тела, создавая впечатление, что она разочарована. Сверкнув проплешиной, птица важно удалилась от дома и постепенно превратилась в силуэт на фоне забора.

Утренний воздух был приятно теплым. Аметистовое небо тянулось на сотни километров над бесконечным пространством пустыни. Высокие дымчатые облака походили на стаю голубей, летящих на север, оставляя позади след из бледных перьев.

Абигейл медленно прихромала из-за дома и села у моих ног. Рассвет озарил долину и окрасил оранжевым вершины гор на западе. Краски дня ленивым каскадом стали спускаться в пустыню. Верхние листья орехового дерева улавливали маленькие рыжеватые пятна света. Где-то совсем рядом защебетала птичка. В отдалении дважды прозвучал такой же призыв, и над кустами на фоне бледного неба невысоко вспорхнул вьюрок. Послышалось еще больше птичьих голосов. Четкие тени протянулись по песку, и показалась бледная зелень пустынного кустарника, составляющего безбрежный дневной ландшафт.

Наконец под лучами солнца горизонт прояснился, и все вокруг заиграло своими самыми яркими красками. В Монтане таких рассветов не будет. Я не могла представить, что где-то еще в мире есть такие же захватывающие восходы, как в Мохаве. Тепло омывало мне лицо и руки. Я вдыхала запах полыни и креозотовых кустов. Скоро жара станет невыносимой, но эти первые минуты нового дня были настоящим подарком.

Из амбара вышел пес и сел между Абигейл и мной. Как только свет пролился на загон, самцы и самки страусов начали сменять друг друга на посту. Мне не терпелось увидеть, не появились ли в гнездах яйца. Они пропали так внезапно, что я не теряла надежды на столь же неожиданное, как по волшебству, возобновление кладки. Уже примерно в тысячный раз я пожалела, что не могу спросить мнения бабушки Хелен по этому поводу. Она-то знала ответы на все вопросы, связанные с уходом за птицами.

Я пошла вдоль ограды загона. Земля к востоку была покрыта гладкой коркой песка, разглаженного потоком ливневой воды в день, когда мы прощались с бабушкой, но мои отчетливые следы быстро затаптывал пес, который прыгал рядом, кидался в кусты полыни за ящерицами, потом бежал назад, что-то вынюхивая. Абигейл хромала в нескольких шагах позади нас. Невдалеке от ограды загона самец страуса поерзал в гнезде, и я остановилась, чтобы заглянуть в лунку. Выпрямляя ноги, он наклонился влево, затем вправо, медленно поднялся… Ничего.

— Черт возьми, — пробормотала я.

Я увидела еще одну птицу, собирающуюся вставать, и с любопытством вытянула шею. Самец поднялся и отошел. Пусто. То есть за двое суток я не собрала ни одного яйца.

Я обходила загон, проверяя гнезда одно за другим и не находя ничего, а жара усиливалась. С каждой минутой моя досада росла. Вчера нужно было все-таки не поддаваться усталости и жалости к себе, а постараться притащить добавки на ранчо и найти способ насыпать витамины в корм. Я взглянула на часы, но было еще только полседьмого. К тому же сегодня суббота. Совершенно ни к чему злить Рубена ранним звонком в выходной день, но я не могла накормить птиц завтраком, пока не подмешаю им в корм витамины. Время идет, и мне нужно заполнить инкубатор яйцами до приезда инспектора от Джо Джареда.

Если бы Девон поехал после работы на ранчо, как обещал, я бы не увидела его машину у бара, не остановилась бы, и мой пикап благополучно довез бы меня до дома. Я представила, как они со Стеллой, словно два голубка, сидели вдвоем за стойкой, как рука наглой девицы лежала на его плече, пока они не заметили, что я наблюдаю за ними.

В эту минуту в конце подъездной дорожки появилось облако пыли. При мысли, что явился проверяющий от Джо, я запаниковала, но быстро отмела такое предположение, вспомнив, что сегодня выходной, и стала вглядываться. Знойное марево искажало вид даже столь ранним утром. Вскоре я рассмотрела, что это не легковая машина, а грузовик. Я даже машинально подумала, что бабушка Хелен везет прицеп с клеткой для птиц, но быстро вернулась в реальность.

Абигейл тоже заметила приближение гостя. Все ранчо застыло, заинтригованное, кто бы это мог быть, — обычно посетителей у нас негусто. От стаи, сгорая от любопытства, отделился Тео. Он находился метрах в тридцати, когда я узнала эвакуатор Рубена Мартинеса, который тащил мой пикап, и вышла на подъездную дорожку. Абигейл последовала за мной.

Земля вылетала из-под колес тяжелой машины, заехавшей в длинную тень орехового дерева. Окно со стороны водительского сиденья было опущено. Увидев меня, Рубен слабо кивнул и опустил подбородок, приняв столь характерный для него настороженный вид. Темные волосы, как всегда, были зачесаны со лба. Он сощурился от утреннего солнца, отчего шрамы на лице изменили форму, блестящая кожа собралась складками к переносице и морщины вокруг глаз углубились. Рубен поставил машину на ручной тормоз и открыл дверцу. Он был в том же выцветшем комбинезоне с вышитым именем, что и накануне.

— Откуда вы узнали, что мне нужен буксир? — изумилась я, с облегчением увидев, что задний борт моего пикапа цел.

Но у Рубена было кислое лицо.

— Почему не позвонила? — спросил он, отодвинул большой металлический засов и нажал на маленький рычаг. Что-то загудело, и буксировочный кронштейн опустился. Я осмотрела арку переднего колеса справа. Колесо отвалилось полностью и лежало в кузове в полном одиночестве.

— Твою мать, — выругалась я, ударив по борту пикапа. — Там было три мешка с витаминами для страусов, — объяснила я удивленно поднявшему голову Рубену.

Я представила ворюгу, поднявшегося ни свет ни заря, и недоумевала, на кой черт ему могло понадобиться столько подкормки для птиц.

— Конвертер тоже украли. — Сосед низко наклонился и помахал мне, чтобы я посмотрела.

Я тоже наклонилась и увидела зияющий конец металлической трубы, висящий под дном пикапа. Что там было раньше, я не знала, но, без сомнения, какая-то деталь отсутствовала.

— Вот черт.

— Прошли те времена, когда можно было оставлять машину на обочине. — Рубен подошел сзади к площадке своего эвакуатора и нажал на рычаг. Мотор заурчал, и буксировочная цепь ослабла. — Нынче люди тащат все, что можно продать за пару баксов. — Мне показалось, что он хотел сказать «А я тебя предупреждал», но, по доброте своей, промолчал.

Абигейл подошла к машине полюбопытствовать, заинтересованная рычагами и кнопками на приборной панели. Рубен мягко отпугнул ее, но страусиха все равно топталась поблизости, ожидая, когда он отойдет и оставит кабину без внимания.

— Вот черт, — снова сказала я. — А я ведь хотела позвонить вам вчера вечером.

Сосед выключил лебедку и смотал лязгающую тяжелую цепь.

Я дико разозлилась на себя за то, что не позвонила Рубену накануне. И что, спрашивается, я буду теперь делать с бесплодными птицами? Я даже не могла снова поехать в магазин, пока не отремонтируют мой пикап. Металлический бампер был весь разодран от трения о шоссе. При свете дня казалось чудом, что машина не перевернулась.

— Вы можете починить пикап?

— Могу, — ответил Рубен, — но это обойдется недешево. Один только шариковый шарнир будет стоить тебе около четырехсот долларов вместе с работой. И еще примерно пятьсот конвертер. — Я, видимо, сморщилась, поскольку он поспешил добавить: — Я вообще удивлен, что шарнир протянул так долго. Разве ты не замечала, что машина трясется во время езды?

Замечала. Она громыхала как черт знает что каждый раз, когда я тормозила, но в моем списке приоритетов этот вопрос стоял далеко не на первом месте. Если честно, я ждала, когда бабушке Хелен надоест ее «Такома-2014». Обычно она меняла машину каждые пять лет, и я надеялась, что она передаст старую мне. К сожалению, в аварии ее пикапу повезло не больше, чем самой бабушке.

Рубен провел ногтем большого пальца под ногтем указательного пальца другой руки.

— Позаботься ты о техосмотре при первых тревожных признаках, ремонт вышел бы гораздо дешевле. А теперь нужно менять весь механизм.

— Вы можете сделать это прямо сейчас?

— Я могу начать работу сегодня, — ответил он, раздраженный моим нетерпением, — но мне нужны запчасти. Давай я подниму машину, оценю масштаб бедствия и тогда смотаюсь в магазин.

Рубен подвел стальную платформу под передний бампер и закрепил домкрат. Свет, струившийся сквозь крону орехового дерева, бросал пятна на его комбинезон. Я не знала, чем заняться, а потому стала бесцельно расхаживать по подъездной дорожке. Яиц страусы не снесли, никуда поехать без машины я не могла, чистить орехи тоже было не нужно. Конечно, на ранчо всегда что-то требовало ремонта, но мы с Джо Джаредом уже договорились о цене, и я не собиралась избавлять его от лишних забот.

Рубен накачивал домкрат, и машина стала медленно подниматься. Мне пришло в голову спросить его, что он думает о смерти бабушки Хелен, ведь они дружили не один десяток лет. Вообще бабушка не заводила слишком близких друзей, но сосед знал ее достаточно хорошо и мог иметь собственное мнение о происшедшем. А больше всего мне хотелось сказать — хоть кому-нибудь — о своих сомнениях в том, что это был несчастный случай, только бы найти человека, который меня успокоит. Может быть, если я произнесу свои подозрения вслух, они прозвучат смехотворно и я сразу пойму, что ошибаюсь. А может, и нет.

Рубен почувствовал, что я хочу что-то спросить, и поднял на меня глаза:

— Что?

Но когда я попыталась ответить, слова застряли у меня в горле. «Самоубийство» — такое страшное слово. Вероятно, мне и не надо знать правду. Наверно, лучше согласиться с тем, что это была случайная авария, и позволить подозрениям со временем рассеяться. Потому что, если мои опасения все-таки окажутся справедливыми, я буду вечно прокручивать в памяти разговор на повышенных тонах, состоявшийся у нас накануне бабушкиной гибели, обвиняя себя в том, что стала причиной ее сознательного ухода.

— Большое спасибо за помощь, — сказала я, и возможность задать мучивший меня вопрос была упущена.

— Ага, — ответил Рубен, наклоняясь, чтобы изучить колесную арку.

Позади него в загоне пронесся пушистый вихрь. Это Тео рванул встречать белый седан, свернувший на подъездную дорогу с шоссе. Я не узнала машину, но Рубен, по-видимому, узнал. Он потоптался на месте и собрал инструменты. Когда автомобиль приблизился, я поняла причину его смятения: приехал его сын Мэтт.

Мэтт припарковался около ограды загона, метрах в тридцати от дома, почти там же, где останавливался, когда приезжал вместе с дядей Стивом на поминки. Он опустил окно и высунул наружу руку. Я пошла встречать гостя.

Его борода заметно отросла за пару прошедших после поминок дней, и он сменил плохо сидящий на нем костюм на застиранную синюю футболку. Волосы висели вдоль лица, татуировки свободно струились по рукам разноцветным узором, — подойдя ближе, я различила змеиную чешую и череп с розами в глазницах, мексиканский символ Дня мертвых. Вокруг предплечья было причудливым петельчатым почерком написано имя Кармен. Наколки прекращались у запястий, словно только потертая кожа браслетов препятствовала чернилам перелиться через костяшки пальцев.

Всегда любознательные птицы направились к забору в том месте, у которого припарковалась новая машина. Вскоре страусы уже толкали друг друга, чтобы получить лучшее место обзора.

Я не представляла, что привело Мэтта на ранчо одного. Он скользнул взглядом мимо меня туда, где возился с мотором его отец, и рассеянно почесал бородку. Я заметила татуировку на бицепсе: подробный ацтекский календарь с аббревиатурой общества Анонимных наркоманов в двойном кругу посередине — интересное смешение символов.

Со своей стороны, Рубен приложил все усилия, чтобы притвориться, что его изгнанного сына здесь не было, — он сосредоточенно разглядывал ящик с инструментами.

— Таллула… Я… — Мэтт поколебался, так же обескураженный присутствием отца, как и я его приездом. — Извини за вторжение. Я хотел заскочить до работы. — Он бросил взгляд на дом. — Я ищу Стива. Он не отвечает на звонки, а я знаю, что здесь у вас плохой прием. Ты его не видела?

— С тех пор как вы оба уехали в тот день, нет, — сказала я.

Бабушка Хелен обычно беспокоилась, когда дядя Стив не брал трубку. Когда она несколько дней не могла до него дозвониться, то буквально места себе не находила. Посреди ночи я слышала ее шаги вниз по лестнице и тяжелый стук бутылки виски по полке серванта. Сердце у меня екнуло.

— Ты волнуешься о нем? — поинтересовалась я.

— Да. — Мэтт снова глянул на отца.

Если слухи верны, то их дороги не пересекались уже много лет. Когда Рубен окончательно выгнал сына из дома, Мэтт перебрался в Викторвилл. Встав на путь исправления, он остался в городе и занялся ремонтом автомобилей, как и его отец; и у него под ногтями тоже всегда был неистребимый слой машинного масла. Он был очень похож на Рубена: те же блестящие черные волосы, пронзительные глаза, только лицо гладкое, без морщин.

В воздухе ощущалось растущее напряжение между отцом и сыном. Рубен продолжал греметь инструментами, но, раз он до сих пор не нашел затерявшийся предмет, его в ящике наверняка и не было.

Мэтт зацепил взглядом мой пикап и вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть его.

— Шариковый шарнир полетел?

— Похоже на то.

— Тебе нужна помощь? — спросил Мэтт. Он задал этот вопрос мне, но произнес его чуть громче, чем требовалось. — Я мог бы достать некоторые запчасти.

Рубен крякнул и пробурчал, стоя к нам спиной:

— Все под контролем.

Мэтт немного проехал вперед, медленно обогнув ореховое дерево, и высунулся из окна, чтобы лучше рассмотреть обнаженную ось.

— Дай догадаюсь, — крикнул он. — Он назначил цену триста пятьдесят?

— Четыреста за шарнир, — ответила я неохотно. Меня против моей воли втягивали в конфликт.

— Ни хрена себе, — присвистнул Мэтт, качая головой и махая рукой отцу. Он включил мотор и, брызжа гравием из-под колес, развернул машину носом к шоссе. — Вот почему никто не доверяет автослесарям, — заявил он, но явно не мне. Затем, повысив голос, добавил: — Ничего себе услуга по-соседски.

— Перестань, — сказала я.

Рубен сорвался с места и побросал инструменты через открытое окно пассажирского сиденья в кабину эвакуатора.

— Если тебе не нужна моя помощь… — Он обогнул кабину и сел за руль.

— Нет, Рубен, очень нужна. Пожалуйста, не уезжайте, — взмолилась я.

— Запчасти не могут стоить дороже девяноста баксов, — произнес Мэтт раздражающе спокойным и ровным голосом позади меня.

Рубен завел мотор и взялся за рычаг коробки передач.

— Вот он шибко умный, — процедил сосед, указывая подбородком в сторону Мэтта, — пусть все и починит.

— Может, и починю, — заявил Мэтт, в первый раз напрямую обращаясь к отцу.

— Изволь. — И, не сказав больше ни слова, Рубен проехал мимо машины Мэтта и направился к шоссе, поднимая за собой фонтан гравия.

Абигейл убежала с дороги, тряся хвостовым оперением.

— Ну и ладно! — крикнул Мэтт вслед отцу, но тот вряд ли его услышал.

Я накинулась на Мэтта:

— Какого черта? — Даже не выходя из автомобиля, он умудрился все испортить.

— Он же тебя чуть не надул!

— Так что, ты починишь мне машину? — Я указала на свой пикап, стоящий без колеса на домкрате.

Мэтт рассеянно оглядел пустыню:

— Мне надо найти Стива.

— Дьявол тебя подери, Мэтт! Ты не можешь оставить меня здесь с разобранной машиной. Мне еще нужен конвертер, его украли.

Он взял телефон, но, вспомнив, что на ранчо нет приема, бросил его на пассажирское сиденье.

— Мэтт!

— Извини, — ответил он. — Я остановлюсь у магазина, чтобы купить запчасти. Вернусь, как только смогу. — Он снова взглянул на свой телефон. — Не знаешь, где искать Стива?

— Не имею ни малейшего представления. — У меня создалось впечатление, что мои проблемы никого не интересуют. — Мэтт, я застряла здесь без машины.

— Я вернусь, — сказал он. — Не суетись.

И с этими словами он поднял стекло и укатил, оставив меня одну под ореховым деревом около разбитого пикапа.

— Твою мать, — снова выругалась я, глядя ему вслед.

У меня не было сил брать в голову чужие неприятности. Хреново, если дядя Стив опять сорвался, но я-то что могла поделать? И уж точно я не в состоянии заставить Мэтта и его отца наладить отношения. Единственной моей заботой было добиться от страусов кладки яиц. Но у меня связаны руки: пока не починят пикап, я не смогу снова поехать за витаминами на склад. От злости я затопала ногами. Мне нужны страусиные яйца.

И вдруг в моем мозгу пронеслась, как перекати-поле, мысль: в холодильнике лежали сотни яиц, собранных до середины сезона. Я ворвалась через огромную дверь в холодильную камеру и осмотрела ряды кремовых мячиков. Разумеется, они давно уже нежизнеспособны. Любой инспектор, знающий толк в птицеводстве, легко определит, что из них никогда не выведутся птенцы, но у меня созрел план.

Если получить хоть немного свежих яиц, их можно поставить в первый ряд инкубатора, а непродуктивные положить сзади. Вряд ли инспектор станет проверять каждое яйцо. Наверняка он удовлетворится осмотром нескольких выбранных наугад с первого ряда. Инкубационный период длится долго, так что к тому моменту, когда Джо Джаред обнаружит массу бесплодных яиц, я уже буду далеко в лесах Монтаны. По сравнению с общей ценностью ранчо убыток для Джо будет небольшой. Нужно только найти способ заполнить инкубатор. Иначе сделка провалится и никто не захочет приобретать ферму.

Я достала с полки несколько холодных яиц и, сложив их в подол рубашки, перенесла в амбар, где они легко соскользнули на поднос инкубатора. Потом включила механизм и стала смотреть сквозь стеклянную дверцу, как оживает красный огонек.

Конечно, я знала, что поступаю непорядочно, но какой еще у меня был выбор? Я схватила тачку и подсчитала, сколько яиц могла бы собрать за последние два дня, прибавила еще некоторое количество, поскольку сегодня я точно не смогу поехать на склад, то есть потерян как минимум еще один день. В целом я перенесла в инкубатор сотню яиц, но, поскольку круглое число явно свидетельствует об обмане, парочку убрала. Нужно соблюдать правдоподобие — зачем мне лишние вопросы? Я никогда не умела убедительно врать. Если проверяющий заметит неладное и потребует разъяснений, не уверена, что смогу сохранить невозмутимое лицо.

Я подумала о дяде Стиве. Пристрастившись к наркотикам, он здорово поднаторел во вранье. И не сосчитать, сколько раз он вешал нам лапшу на уши. В его машину вломились грабители. Его уволили за опоздание на смену на пять минут. Друзья тети Кристины по церкви настраивают сестру против него. Похоже, он всегда верил в то, что говорит, как бы невероятно это ни звучало. В том-то и фокус: чтобы казаться убедительным, обманщик должен сам верить в свою ложь.

Я закрыла глаза и представила, что взяла все девяносто восемь яиц из гнезд. В воображении я толкала тачку по песку в амбар и складывала теплые рыжеватые яйца в инкубатор. Затем я поморгала и попыталась представить лежащие сейчас под красной лампой яйца свежими, но ничего не получилось. Я знала, что на ощупь они холодные, что я принесла их из холодильника, а не из загона. У меня просто не было опыта содержания яиц в инкубаторе, а потому моим фантазиям не на что было опереться в памяти и убедить себя в правдивости выдуманной мной истории я не могла.

Единственной моей надеждой было починить пикап, купить очередную порцию витаминов и, заставив птиц снова нестись, положить свежие яйца в первый ряд, а потом молиться, чтобы никто не задавал мне вопросов, потому что, так или иначе, я все-таки поеду в Монтану.

Я прошагала к холодильнику и схватила штабель ящиков, в которые мы упаковывали яйца для транспортировки. Они прекрасно подходили для складывания любых домашних вещей. Все, что имеет сентиментальную ценность, я отдам тете Кристине, остальное отправлю в благотворительные фонды.

Сама по себе упаковка вещей казалась незамысловатым занятием, но, когда я пошла в дом с ящиками, мне пришлось остановиться и подумать. Кухню имело смысл оставить на потом, поскольку утварь понадобится мне до самого отъезда.

Начать я решила с самых пугающих помещений, чтобы сразу покончить со сложными задачами. Поднявшись по лестнице, я помедлила у двери бабушкиной комнаты. Нельзя сказать, что мне запрещалось входить туда, но мы с бабушкой Хелен уважали личное пространство друг друга, а повод заглянуть в ее спальню у меня появлялся редко. Стоя на пороге, я напомнила себе, что это больше не ее комната. Она ей больше не нужна. И все же я невольно искала себе оправдание за вторжение. Я бросила ящики на идеально убранную бабушкину кровать, застеленную потертым покрывалом цвета нарцисса, и принялась за работу.

Простая, без излишеств, комната была чисто убрана. На белых стенах не висело ничего, кроме небольшой картины с оранжевыми холмами на фоне красного неба. За кроватью находился стенной шкаф со скользящими дверцами. Слева от меня располагались два высоких окна, выходящих на восток, обрамленные тонкими занавесками медового цвета.

Посередине в раме красного дерева стояла свадебная фотография бабушки и дедушки, выходивших из похожего на суд здания с бетонными колоннами с обеих сторон. Молодожены были такими юными. На переднем плане виднелись крошечные белые крапинки — как я догадывалась, рис, которым по традиции осыпали новоиспеченных мужа и жену.

Бабушка, в венке из белых цветочков и кружевном платье с высокой талией, махала рукой. Дедушка, привлекательный мужчина с волевым подбородком, был в бежевом костюме-тройке и красном галстуке и опирался на деревянную трость. Они поженились вскоре после того, как дедушка вернулся из Вьетнама с пулей в ноге. Бабушка Хелен рассказывала, что несколько лет потом он ходил с палочкой, а хромал до конца жизни. Красивая пара с улыбкой встречала свое будущее. В нижнем углу значился оттиск: «1969».

Здесь имелись и другие фотографии: тетя Кристина в старших классах, через ее белокурые волосы просвечивает солнце; такой же снимок дяди Стива, явно не столь свободно позирующего для официального портрета; фото моей мамы, сделанное, вероятно, перед тем, как она бросила школу. В металлической рамке было и мое младенческое изображение. Я вынула карточку и перевернула ее. На обороте бабушка написала мое имя и дату рождения.

Бабушка Хелен не одобрила поступка матери, когда та, будучи еще подростком, забеременела и сбежала в Лос-Анджелес, но и ничего не предприняла, чтобы воспрепятствовать ей. Она ожидала, что дочь вернется на ранчо, когда парень бросит ее с ребенком на руках, что было довольно предсказуемо, но мама оказалась слишком горда.

Рядом с моей фотографией стоял детский портрет старшей дочери тети Кристины, моей кузины Габби, но изображений других внучек не было. Вскоре после рождения Габби дедушка умер от рака, и, судя по тому, что бабушка Хелен больше не собирала снимки родных, в тот год она потеряла не только мужа.

Без дедушки Хэнка она не имела воли в полном объеме выполнять работу на ранчо. Она старела, живя и трудясь в одиночестве. Меньше чем через год после смерти дедушки она забрала меня из Окленда. Я понимала, что бабушке нужна была помощь по хозяйству, но, глядя на подборку фотографий, подумала: может быть, дело не только в этом; возможно, несмотря на весь свой стоицизм, она чувствовала себя ужасно одинокой.

Я завернула каждую фотографию в наволочку и аккуратно сложила их в ящик, написав на боку «Тетя Кристина», чтобы не перепутать с вещами, которые я собиралась отправить в благотворительную организацию «Добрая воля».

С содержимым комода было проще — я сложила все в ящики, особенно не разглядывая, и перешла к стенному шкафу. У бабушки было мало поводов наряжаться, а потому гардероб составляли лишь несколько простых платьев да ковбойские сапоги.

Сняв с перекладины вешалки, я обнаружила старомодный мужской костюм и белое кружевное платье — те самые свадебные наряды дедушки и бабушки. Я провела рукой по лацкану пиджака, проследила пальцем кружевной узор на платье. Ужасно романтично, что после стольких лет наряды, в которых молодые были в тот счастливый день, все еще висели вместе. Я вынула их из шкафа и аккуратно упаковала в коробку, на которой тоже написала тетино имя, радуясь, что могу оставить эти реликвии на хранение надежному человеку.

Бабушка и дедушка были женаты больше тридцати лет, до самой смерти деда. Они переехали в пустыню и вместе переносили немилосердно жаркое лето и суровые зимы, построили с нуля бизнес и вырастили троих детей. Я жалела, что не видела их вдвоем и не имела представления, что это значит — полностью делить свою жизнь с другим человеком. Я не знала примеров долговременных и прочных супружеских отношений. Всех моих друзей растили одинокие матери. Собственно, тетя Кристина и Ной были единственными известными мне лично женатыми людьми, но их связь больше напоминала деловое соглашение, чем романтическую привязанность.

А вот родители Девона сумели сохранить свой брак. Они жили в Викторвилле, и однажды я была у них на ужине. Его мама собирала дурацкие кружки с воодушевляющими надписями и выращивала базилик в горшочке около кухонной раковины. Она пыталась посадить маленький садик на крошечном квадратике земли около их одноэтажного дома, но пустынное солнце беспощадно к растениям — даже кусты помидоров увядали, лишенные тени.

Отец Девона занимался установкой домашней сигнализации, работал по обычному расписанию, а по выходным смотрел футбол. Эти добрые и приветливые люди искренне интересовались жизнью сына — посещали все школьные матчи по бейсболу, в которых он принимал участие, а по всему дому были развешены его фотографии в рамках. Родители все еще настаивали, чтобы раз в месяц отпрыск приезжал к ним на ужин. Так что Девон, в отличие от меня, знал, что такое иметь семью.

Я переживала, что во мне есть какой-то изъян и я не способна любить по-настоящему. Меня вырастили женщины, которые, кажется, никогда не испытывали никаких чувств, — сначала мама, потом бабушка Хелен. Возможно, это наследственное. Между нами не было близости, а потому я не понимала той степени интимности, которую предполагает брак. Однако вот ведь тете Кристине удалось найти подходящего спутника жизни, а значит, делать выводы о моих врожденных недостатках еще рано. Но одно я знала точно: я пока не готова остепениться и завести собственную семью.

Когда я закончила паковать вещи из бабушкиной комнаты, день уже клонился к вечеру. Сняв со стены картину, я положила ее к ящикам, предназначенным для отправки в благотворительную организацию. Как только мне починят пикап, я сделаю несколько наездов в город, чтобы отвезти вещи для раздачи нуждающимся. Со сложенными в ящики пожитками комната, покинутая бабушкой Хелен, — бесформенная черная пещера, которую я обычно на цыпочках обходила стороной, — наполнилась совсем другим содержанием: это было уже не жилище бабушки, а просто спальня, ничем не отличающаяся от остальных.

Я сделала перерыв, чтобы перекусить остатками поминальной трапезы, запивая холодную запеканку пивом. Затем, ободренная своими успехами, я занялась офисом.

Бабушка Хелен вела дела очень тщательно. Стоявшие в ряд на верхней полке коробки были помечены датами, начиная с того года, когда они с дедушкой Хэнком купили ранчо, и вплоть до 2017-го, когда я уговорила ее перейти на электронный учет.

Целых три месяца у меня ушло на то, чтобы убедить бабушку в целесообразности покупки компьютера. Затем, получив в руки деньги, я сама поехала в ближайший магазин электроники в Викторвилле и приобрела ноутбук с тринадцатидюймовым экраном и цветной принтер. Вышло все прекрасно. Бабушка немного поворчала по поводу расходов, но терпеливо сидела рядом со мной, пока я скачивала программу для ведения животноводческого хозяйства, вводила в нее список наших клиентов и связывала базу данных с нашими банковскими счетами. Как только она поняла, насколько это удобно — держать всю информацию в одном месте, — инстинкты деловой женщины взяли верх. Через несколько недель она уже пользовалась программой, чтобы анализировать динамику расходов и делать финансовые прогнозы. Подумав об этом, я вдруг ужаснулась: после смерти бабушки Хелен никто не вел счета и документацию. Я совершенно упустила из виду эту сторону бизнеса.

В бывшей кладовке, ставшей теперь офисом, я включила компьютер и вошла в рабочую программу, чтобы проверить, какую отчетность следует составить и какие счета оплатить. Вполне предсказуемо, всплывающее окно предупредило меня, что на нашем счете недостаточно средств, чтобы покрыть предстоящие расходы. Борясь с нарастающей паникой, я прокрутила страницу вниз, просмотрела недавние траты и остолбенела: оказалось, незадолго до смерти, за неделю до предполагаемого несчастного случая, бабушка Хелен выписала чек на пять тысяч долларов. Это было тем более странно, что мы больше не пользовались бумажными чеками. Я кликнула на изображение обналиченного чека и увидела, что предъявитель, Стив Джонс, забрал деньги на следующий день после поминок.

Я никак не могла понять, почему бабушка вообще выписала кому-то чек, не говоря уже о такой внушительной сумме. Также казалось маловероятным, что предъявитель стал бы тянуть с обналичиванием такой кучи денег. Я изучила подпись, затем перешла на другую страницу и посмотрела образец старого бумажного чека. Петля буквы «Д» в фамилии «Джонс» опускалась чуть ниже, а хвостик буквы «с» поднимался чуть выше, хотя в глаза эти различия и не бросались.

Мэтт волновался не зря. Дядя Стив явно умел подделывать подпись матери.

Затем, так же как все, кто любит человека, страдающего пагубной зависимостью, я попыталась найти объяснение его поведению, убедить себя, что все это чистое недоразумение. Дядя Стив катастрофически не умел обращаться с деньгами. Он был по уши в долгах по кредитным картам и каждый раз терял задаток, снимая квартиру. Бабушка Хелен всегда по возможности помогала ему. Не исключено, что ее смерть была предумышленной еще в большей степени, чем я предполагала. Может быть, она чувствовала вину за то, что вычеркнула сына из завещания, и перед своим так называемым несчастным случаем послала ему чек — это легче и быстрее, чем менять завещание. Однако в душе я понимала, что обманываю сама себя, — все это никак не согласовывалось с тем, что я знала о дяде Стиве и о наркотической зависимости. Его воздержание было таким хрупким состоянием.

Я представила, как после поминок они с Мэттом разъехались в разные стороны. Возможно, Мэтт пытался убедить друга выпить с ним кофе, а дядя Стив настаивал, что он в полном порядке и просто хочет спать. Может, он даже сам в это верил, но до дома так и не добрался — нашел какое-нибудь злачное место и обдолбался еще прежде, чем закончился ливень, а очухавшись на следующее утро, стал недоумевать, зачем вообще завязал, подделал чек на пять тысяч и исчез.

Страшно было подумать, какой вред он может нанести себе с такими деньжищами в кармане. Хоть бы Мэтт поскорее его нашел. Отвергнутый сын Рубена единственный из всех нас умел вразумить дядю Стива. Если Мэтту удастся убедить его покинуть притон, в котором он осел, и пойти на встречу анонимных наркоманов, дядя преодолеет очередной срыв. По крайней мере, в прошлом происходило именно так.

Тем временем я заморозила счет, на котором осталось восемьсот тридцать шесть долларов. Эта сумма не покроет даже ремонт пикапа, не говоря уже о стоимости витаминных добавок. Я перешла на свой личный счет, где копила деньги на поездку в Монтану. К счастью, он был нетронут, — как и прежде, там лежало чуть меньше двух тысяч долларов. На эти деньги я могу протянуть до продажи ранчо, а затем Джо Джаред переведет мне оговоренный платеж. Мысли о бесплодных яйцах в инкубаторе бередили мою совесть, но я отбросила их. Нужно придерживаться плана.

Я взяла пустой ящик и стала думать, как сложить папки с документами, но охота паковать вещи испарилась. Кроме того, причин хранить старые бумаги не было — нужно отвезти все это на помойку. Или нет. Оставить их здесь, и пусть Джо Джаред сам с ними разбирается. Я положила голову на стол и, видимо, задремала, потому что следующее, что я помню, — как кто-то зовет меня по имени.

— Таллула!

Голос прозвучал издалека, с повышением интонации на втором слоге, как обычно произносила бабушка Хелен: «Тал-ЛУ-ла». Я приподняла голову. Какая-то бумага прилипла к моей щеке, я смахнула ее и села. Я находилась в офисе. Было темно.

— Таллула! — позвал тот же голос.

Я вышла в освещенную кухню.

На пороге дома стояла, придерживая за собой дверь, худая женщина в сапогах на высоком каблуке, черных леггинсах и футболке с принтом «Металлика». Белокурые дреды дикой гривой спадали на ключицы.

— Мама?