142 страуса

ГЛАВА 16

Я в ужасе проснулась. Красные цифры на часах показывали, что еще нет и трех. Глаза чесались от слез, а в носу щипало. Я прислушалась — не бодрствует ли кто-то еще, но в доме стояла тишина.

Я на цыпочках спустилась в гостиную. Мама вырубилась на диване с модным журналом на груди, не выключив свет. На полу рядом стоял стакан из-под виски, на журнальном столике пустовала бутылка. В душе у меня снова забурлил гнев. Я не собираюсь бегать от своих проблем. Я на нее не похожа.

Стараясь не шуметь, я отперла входную дверь и выскользнула на улицу. Ландшафт был окрашен сепией, и я отошла от дома посмотреть на невероятно большую луну, словно могла забраться на нее и уплыть в ночи.

Я наслаждалась красотой пейзажа. От теплого настойчивого ветерка ночная рубашка облепила мое тело. Он гулко и однообразно свистел над песками, разнося на большие расстояния голоса пустыни. Я услышала шелест полыни, потом сильный порыв взвихрил песок и бросил его о стенку амбара со звуком, напоминающим скрежет когтей.

Я почти никогда не выходила на улицу босиком. Жесткий гравий приятно массировал ступни. Порыв ветра задул в лицо волосы, напомнив, как мама часто трепала мне челку, когда я была маленькой. Я улыбнулась и обеими руками стала приглаживать их, чувствуя, как теплый воздух щекочет подмышки, влетая в рукава ночной рубашки.

Самки страусов бродили по загону, а самцы сидели на гнездах. В толпе птиц я выделила тех, кого знала по именам: Тео, Упанова, Леди Лил. Я все еще не могла забыть, как та самка смотрела на меня вчера, когда мы с Мэттом копали могилы для трех ее умерших сородичей.

Я протянула руку через ограду и, взяв одну птицу за клюв, игриво потянула его на себя. Страусиха отступила, затем развернулась, чтобы клюнуть меня в руку, а я снова попыталась поймать ее, как всегда делала бабушка Хелен. Наша возня привлекла внимание двух других самок, и они приблизились. Потом подошли и самцы, и их черные перья смешались с бледно-коричневым оперением самок. Я протягивала к ним руку, желая дотронуться до всех страусов в загоне и стараясь оделить вниманием каждого, и чувствовала себя при этом рок-звездой на концерте, которая касается ошалевших от восторга фанатов. Наконец руки у меня устали, и птицы разбрелись по загону. Самки сбились в стайки, а самцы вернулись к своим гнездам.

Когда один из них опускался на землю, я заметила под ним что-то белое и круглое. Придерживая подол ночной рубашки, чтобы ветер не задирал его к талии, я пролезла через забор и поспешила к гнезду. При моем приближении самец наклонил голову в сторону.

Я выставила вперед руку, словно предлагала ему угощение. Он потянулся к ней, тяжело поднялся, и я увидела идеальное белое яйцо, чуть ли не сияющее в лунном свете. Уведя птицу чуть дальше, я притворилась, что бросила воображаемое подношение. Этого было достаточно, чтобы отвлечь самца. Я кинулась к гнезду.

Наконец-то! Я схватила яйцо и взвесила его в руках, потом подняла повыше и стала рассматривать изящный изгиб в лунном свете. Подолом рубашки я вытерла с кремово-белой скорлупы пыль и снова подняла яйцо. Оно было безукоризненно.

Вдруг ночную тьму прорезали яркие лучи, промелькнувшие по загону. Ко мне приближались включенные фары. Я крепко прижала к себе яйцо, удивляясь, как быстро движется машина — она неслась по подъездной дороге на безумной скорости.

Свет фар дико вилял, выхватывая из темноты силуэты страусов. Когда пикап пропорол забор в противоположном конце загона, я невольно попятилась; металлическая ограда заскрипела, порвалась, и покореженные звенья отскочили в стороны. Страусы отбежали с пути машины, махая в ночи крыльями. Из-под колес поднялся фонтан песка, подхваченного ветром. Я прикрыла рукой глаза, защищая их. Встревоженные птицы забегали в разных направлениях, распушая перья. Это был черный «сильверадо» дяди Стива.

Я села на корточки и чуть не уронила яйцо, но, зная, что перепуганные страусы затопчут этот драгоценный дар природы, крепче прижала его к себе, отходя все дальше в глубь загона. Суетящаяся стая прикрывала меня, но эта защита истончалась с каждым мигом, поскольку птицы нашли брешь в заборе и сиганули в пустыню.

На втором этаже в доме зажглось окно. Дядя Стив вывалился из пикапа.

— Таллула! — заорал он, увидев свет. Он стоял спиной ко мне. — Выходи, стерва! — Перевязанная рука упала вдоль тела.

Я не хотела сталкиваться с ним одна, босая, в ночной рубашке, с хрупким яйцом в руках, но нельзя было пускать его в дом, где находились тетя Кристина и девочки, включая беззащитную малышку Грейс.

— Я здесь, — произнесла я.

Он крутанулся на месте, как флюгер во время торнадо, но не заметил меня и снова повернулся к дому, как будто решил, что мои слова ему послышались.

— Я здесь, — повторила я.

В доме зажглось еще одно окно на втором этаже.

Дядя Стив, качаясь, направился ко мне и, заслонив собой свет фар, превратился в силуэт с красным огоньком сигареты, болтающейся в углу рта. Ее тлеющий кончик перемещался из стороны в сторону и остановился, когда дядины глаза привыкли к темноте и он увидел меня.

— Что это ты тут делаешь ночью? — прорвался сквозь ветер его голос.

— Извини, что я ранила тебя.

— Поздновато раскаиваться, — ответил он.

— Понимаю. Но мне правда очень жаль, — сказала я. — Однако ты должен остановиться, — с мольбой в голосе произнесла я. — Ты убил моих птиц и мог убить тетю Кристину и девочек, перерезав тормозные шланги в их машине. Ты сходишь с ума.

— Ничего подобного, — возразил он и здоровой рукой достал что-то из кармана джинсов. Металлические лезвия сверкнули, поймав свет фар из-за его спины. Это был секатор. — Я прекрасно отдаю себе отчет, что делаю.

— Дядя Стив, — взмолилась я. Глупо было пытаться его образумить. Я попятилась. Он направился ко мне. Огонек сигареты перемещался в темноте. Нас разделяло метров сорок.

Я кинулась в амбар, где висело ружье. Я могла попасть туда на несколько секунд раньше дяди Стива и успеть зарядить его. Я рассчитывала, что предупредительного выстрела будет достаточно, чтобы вернуть его в чувство. По крайней мере, тетя Кристина будет знать, что нужно сидеть в доме и оберегать девочек.

Я добежала до дальнего конца загона, и над амбаром загорелся свет. Пролезая через забор, я уронила яйцо, и, хотя оно укатилось недалеко, поднимать его времени не было. Оставалось только надеяться, что с ним ничего не случится. Выпрямляясь, я почувствовала, как дядя Стив схватил меня за лодыжку, и споткнулась.

Приземлившись в песок, я увидела в резком белом свете его лицо: бледная кожа, темная щетина на щеках, черные впалые глаза, зловеще насупленные брови — и изо всех сил пнула преследователя. Моя нога скользнула по его подбородку и ударила дядю в шею. Он ослабил хватку, я вырвалась, вскочила и снова побежала. Влетев в амбар, я сорвала со стены ружье и потянулась к ящику, где лежали патроны.

Тут дядя Стив ударил меня изо всей силы, и мы оба рухнули на тюк сена. Ружье выпало у меня из рук, и я услышала, как патроны рассыпались по цементному полу. Он навалился на меня всем телом. Я попыталась высвободиться и двинула его локтем в челюсть, но он даже не заметил. Я билась под ним, без толку скребя босыми ногами по полу. Раненая рука немного затрудняла его движения, но он вдавил колено мне в грудь и стиснул мою правую руку.

Над моим лицом появился секатор. Я заорала и стала извиваться, но дядя был сильнее меня и действовал с предельной сосредоточенностью. Сигарета, казалось волшебным образом прилипшая к его губе, в конце концов упала и обожгла мне щеку.

Острые лезвия секатора врезались в мизинец. Все тело пронзила боль, и в глазах потемнело. Но дядя Стив не закончил — ему нужен был еще один палец. Он придавил меня сильнее и удобнее схватил секатор.

— Нет-нет-нет! — вырвалось у меня, слезы ручьями текли по лицу. — Пожалуйста, не надо! — умоляла я, но он меня не слышал.

Я стала сопротивляться изо всей силы, в попытке укусить его вытянула шею, но все мои потуги ни к чему не привели. Он обхватил лезвиями мой безымянный палец, и я приготовилась к новому приступу боли, но вдруг услышала тупой звук. Тело дяди Стива обмякло и упало на бок.

Над нами стояла мама с высоко поднятой лопатой.

— Таллула.

В панике я вытащила руку из-под дядиного тела и вскочила на ноги. Здоровой рукой я прижимала обрубок мизинца к груди. Кровь текла по запястью, и темное пятно расплывалось по цементному полу между мной и лежавшим без сознания дядей Стивом. Попавшие в лужу соломинки сложились в узор, напоминавший слово на каком-то незнакомом языке. В кровавом месиве я заметила свой отсеченный мизинец и подняла его.

— О господи, — ахнула мама. — Я думала… — Она бросила лопату, и та со звоном упала на пол.

Я представила, как это выглядело со стороны, когда она вбежала: мои голые ноги, бьющиеся из-под мужчины, прижавшего меня к полу.

Мимо амбара в свете фонаря пронесся ураган коричневых перьев. Ветер свистел в деревянном каркасе строения.

— Мои птицы.

Шатаясь, я пошла к двери, удивляясь, что ноги меня совсем не держат. В загоне осталась только горстка страусов, которые, распушив перья, тревожно расхаживали по углам, не находя брешь в заборе. Остальные сбежали, рассеявшись по пустыне, как призраки в лунном свете.

— Дерьмово, — заключила мама, присоединившись ко мне около двери и осмотрев загон.

— Нужно вернуть их. — Я была не в том состоянии, чтобы бороться со страусами, но не могла же я просто смотреть, как они разбредаются по пустыне.

— Плевать на птиц. Я звоню в скорую, — сказала мама, решительно направляясь к дому.

Рука пульсировала болью, обожженная сигаретой щека пылала. Я оторопело посмотрела вслед маме, но какой-то треск в амбаре привлек мое внимание.

— Мама! Помоги мне! — закричала я.

В темноте в нескольких шагах от того места, где лежал в отключке дядя Стив, плясали языки пламени. Мы быстро схватили его за ноги и вытащили из амбара. В ярком свете я увидела неестественную вмятину в его черепе и задрожала.

Пламя в амбаре разгоралось, раздуваемое ветром, влетающим через открытую дверь, и с каждой секундой пожирало все большее пространство.

Сдерживая приступ тошноты, я ввалилась в амбар, прорвалась через адскую жару и схватила с дальней стены огнетушитель. Кровь сочилась из обрубка мизинца и стекала по руке. Мне удалось сорвать пломбу, но когда я нажала на рычаг, ничего не произошло.

— Твою мать! — заорала я, бросая бесполезную вещь на пол, в то время как огонь поднимался выше.

Из угла амбара послышалось блеяние. Козы. Я ощупью добралась до них и отвязала. Животные посеменили к выходу и, так же как сбежавшие птицы, растворились в ночи. Я попятилась из амбара туда, где мама склонилась над своим братом, приложив к щекам руки.

Колени у меня подогнулись, и я опустилась на гравий, прижимая к себе искалеченную руку. Через открытую дверь амбара я видела, как пламя разгорается, наполняя темноту оранжевым сиянием.

Тетя Кристина вышла на крыльцо в пижаме, держа наготове чугунную сковороду. Личики моих сестер прилипли к оконному стеклу.

— Звони в Службу спасения! — крикнула я, и тетя скрылась в доме.

Горизонт на востоке слегка просветлел — наступал новый день, и на фоне неба цвета джинсовой ткани я видела силуэты моих птиц, рассеявшихся по пустыне. Некоторые еще бежали, но остальные уже неторопливо прогуливались, а кое-кто даже застыл на месте. В загоне я насчитала десять страусов. То есть, если вычесть троих убитых дядей Стивом, значит, сто двадцать девять разбрелись по дюнам. И как я заставлю их вернуться на ранчо?

Мама нависала над бесчувственным телом дяди Стива.

— Мне надо…

Она, видимо, осознала все случившееся только сейчас: переполох среди птиц, пожар, ее брат на земле без признаков жизни. И, не говоря больше ни слова, мама бросилась в дом.

Я побежала за ней, но запуталась в полах ночной рубашки. В глазах потемнело, и я упала ничком на подъездную дорогу. Услышав шорох гравия, я заставила себя открыть глаза.

Мама присела рядом со мной и что-то тревожно зашептала, затем уставилась куда-то на горизонт. Позади нее амбар расцветал в ночи как гигантский мак, пламенея оранжевыми и красными языками. Огонь прорвался через крышу и плясал на ветру. Передо мной, словно во сне, медленной, размеренной походкой проплыл страус.

Мама наклонилась надо мной и поцеловала в лоб, как в детстве, и ее дреды пощекотали мне лицо.

— Я люблю тебя, — услышала я ее голос, а потом все померкло.

Я очнулась на носилках в карете скорой помощи, флуоресцентный свет слепил меня. Мамы не было. Сначала я подумала, что лежу в своей кровати, и не сразу поняла, что происходит. Рука перевязана, на бинтах на месте мизинца расплывается темное пятно. С металлического крючка свисает мешочек с жидкостью, соединенный с иглой у меня в руке. Меня, наверно, чем-то накололи, потому что я чувствовала не боль, но скорее смутное неудобство во всем теле, сильнее всего ощущаемое в руке.

Дверь скорой была открыта, и я видела пожарную машину, стоящую около орехового дерева. Вокруг нее суетились пожарные, откидывали крышки и ловко вытягивали шланги, не натыкаясь друг на друга.

Огонь полыхал сквозь крышу в северной части амбара, но южный конец стоял прочно. Безудержное пламя завивалось столбами из-под обугленных деревянных балок, убывало и поднималось снова в ритме, заданном работой пожарных. Люди и стихия словно бы исполняли совместный танец.

Северная сторона амбара с громким треском обвалилась. Языки пламени сбились с ритма и отправили в ночное небо фонтан искр. Пожарные навалились на свои шланги, и непонятно откуда потекла вода.

Сколько я здесь пролежала? Почему меня не везут в больницу? Мне нужно пришить палец. Я захихикала, хотя это было вовсе не смешно.

В пределы моего окна в мир въехал автомобиль шерифа. Одну сторону белой машины освещали оранжевые отблески огня, а другая казалась в раннем утреннем свете кристально-голубой.

Под ореховым деревом лежал дядя Стив, и около него не суетился врач, никто его не перевязывал и не ставил ему капельницу. Только в песке рядом с ним сидела по-турецки одинокая фигура, и это была не моя мама. Это был Мэтт.

Я вспомнила, как мама поцеловала меня и сказала, что любит. Где она?

Два медика подвезли каталку, и Мэтт встал. К нему медленно приблизился еще один человек, такого же телосложения: подбородок чуть повернут вправо, а глаза опущены на гравий дороги. Я узнала Рубена.

Один из мужчин с каталкой накрыл дядю Стива белой простыней.

Мэтт повесил голову. Он плакал. Рубен помялся, затем положил руку сыну на плечо.

Они постояли так несколько мгновений, пока Мэтт не сделал робкий шаг к отцу. Я видела обоих в профиль — как же они были похожи. Рубен привлек к себе Мэтта и обнял его. Мэтт положил сжатые кулаки на спину отцу, и плечи его затряслись.

Врач скорой забрался в салон, отчего машина недовольно зашаталась, и захлопнул за собой дверцу. Я закрыла глаза, и меня повезли в больницу.