142 страуса

ГЛАВА 10

Дядя Стив дернулся от неожиданности.

— О господи, Таллула, — сказал он, — нельзя так подкрадываться. — Он посмотрел на ружье.

— Уж кто бы говорил! Вообще-то это не я подкрадываюсь.

Дядя был в коричневых свободных брюках с большими карманами и грязной белой майке с пятнами пота и грязи под мышками. Отцовских золотых часов на руке уже не было.

Леди Лил захлопала глазами. Я с облегчением увидела, что удар не расколол ей череп.

— Ты что это задумал?

Дядя Стив злобно зыркнул на меня исподлобья.

— Тебя это не касается, — рявкнул он, дергая веревку, и провел свободной рукой по волосам.

— Черта с два.

Лицо его потемнело, и мне захотелось попятиться. Птица рядом с дядей стала метаться, он вздрогнул и снова поднял готовый к удару кулак. С тех пор как дядя Стив начал употреблять наркотики, мы с бабушкой Хелен видели его, только когда он, промотав все деньги, приходил выпрашивать очередную подачку. Получив желаемое, он сразу становился беспокойным и ерзал, вероятно в предвкушении следующей дозы. Я ни разу не общалась с дядей, когда он был под кайфом, а потому прежде не видела его таким агрессивным и дерганым. Мне это не понравилось.

— Отпусти ее. — Я взяла ружье на изготовку.

Он немного наклонил голову, потом тело: так змея, наверно, приближается к мыши.

— А если не отпущу, то что? — насмешливо спросил он с отвратительной улыбкой. — Пристрелишь меня?

Я сняла ружье с предохранителя и направила его на переднее колесо пикапа. Руки у меня дрожали, но мне необязательно было прицеливаться, чтобы попасть в шину со столь близкого расстояния. Не просто же так я столько времени тащила это проклятое оружие. Дядя Стив перевел взгляд на горизонт и, видимо, стал прикидывать варианты. С каждой минутой становилось все жарче, и, даже в наркотическом дурмане, он сообразил, что прогулка по пустыне без воды — очень рискованное предприятие. Не факт, что ему удастся выйти на шоссе. Когда по его лицу стало видно, что он сдается, нервы мои немного успокоились: дядя был не настолько обдолбанным, чтобы игнорировать мою угрозу пробить ему шины.

— Садись в пикап и уезжай, — повелительно произнесла я, вовсе не уверенная в собственном преимуществе. Оставалось надеяться, что он не заметит дрожи в моем голосе.

Дядя Стив глянул на меня. С птицей на поводу он протопал несколько шагов по направлению к холму, возле которого я стояла. Я могла поклясться, что температура мгновенно взлетела на несколько градусов. Пришлось нацелить ружье прямо ему в грудь. Он резко приблизился, так что дуло уперлось в его замызганную майку. Я буквально ощущала исходящий от него запах гнева — так воняет птичье дерьмо, засохшее на солнце.

Дядя Стив попытался схватить оружие, но рука соскользнула и только щелкнула по стволу. Я вцепилась в ружье мертвой хваткой и сумела удержать его, но пошатнулась.

Он притиснулся ко мне, сгибом локтя грубо прижал мою голову к себе и схватил за волосы. От вони его тела меня чуть не вырвало, и я ударила коленом ему в пах.

Раздался выстрел, ружье дало отдачу в бедро, кровь забрызгала мне лицо и шею. Дядя Стив отпустил меня.

Леди Лил кинулась прочь.

В воздухе повис металлический запах. Глубоко из груди дяди Стива вырвался сдавленный вздох, который превратился в прерывистый крик, а затем в пронзительный вой. По правой руке у него текла кровь, и с нее пропали безымянный палец и мизинец, остались лишь окровавленные изуродованные обрубки.

— О господи, — ахнула я. — Я не хотела. — Я застыла на месте, разрываясь между желанием помочь и ужасом от содеянного.

Дядя Стив медленно выпустил воздух через стиснутые челюсти и достал из кармана бандану, чтобы перевязать рану, но она тотчас же промокла. Шатаясь, он пошел к пикапу и упал в кузов. Под его весом корпус покачнулся, и лежавший на крыше кабины пистолет блеснул на солнце.

Мое замешательство переросло в панику, и я стала судорожно карабкаться на четвереньках по склону дюны, таща за собой ружье. Песок прилипал к пятнам крови на моем теле. Позади я слышала скрежет металла — дядя Стив пытался управиться с пистолетом левой рукой. Я рванулась к вершине холма и легла плашмя с другой стороны гребня. Прозвучал выстрел, и слева от меня взлетел вверх песок.

Я кинулась бежать, но ноги не слушались, и я запиналась, как пьяная. Я приготовилась к еще одному выстрелу, но вместо него раздался скрип амортизатора — дядя Стив спрыгнул с кузова. Потом заревел мотор. Пытаться преследовать меня по песку на пикапе было бы глупо, но кто знает, что взбредет в голову разъяренному наркоману.

К счастью, рокот машины стал удаляться. Вероятно, здравый смысл — по крайней мере, на время — взял верх над жаждой мести: дядя сообразил, что ему необходима медицинская помощь. Я забралась на гребень следующей дюны и осмотрела окрестности. Оседающий хвост пыли показывал, в каком направлении удалялся пикап. Ноги у меня подкосились, и я упала на склон песчаного холма.

Я подстрелила дядю Стива. Случайно. Все произошло так быстро. Мне хотелось повернуть время вспять и все исправить, объяснить, что я не хотела причинить ему вред. Его искаженное криком лицо так и стояло у меня перед глазами.

Потом я заметила следы Леди Лил и опрокинула себе в рот воду из помятой фляги, чтобы прогнать панику. Ручейки крови высыхали на моей одежде и коже. Что могла, я вытерла руками, но от ворота футболки к правой стороне тела тянулось темное пятно, уже превратившееся в жесткую корку. Я попыталась сосредоточиться, наклонив голову и прислушавшись к шуму ветра. Хотя я сомневалась, что дядя Стив вернется, однако никогда не чувствовала себя такой беззащитной.

Некоторое время я двигалась по следам Леди Лил, идущим параллельно границе нашего ранчо, а затем отклонившимся на восток в пустыню. Страусы бегают быстро, но только на короткие расстояния, и вот шаги уже стали ближе друг к другу — Леди Лил замедляла ход. На гребне я отдохнула и выпила еще немного воды. Солнце жарило нестерпимо. В такой пустыне нет тенистых оазисов. К креозотовому кусту просеменила ящерица, остановилась, замерев на месте, и исчезла в маленьком отверстии в песке.

Вспомнив, что невольно покалечила дядю Стива, я прибавила скорость. Издалека невысокие дюны однообразного бледного цвета кажутся плоским ландшафтом, но один километр на карте приравнивается к трем, когда идешь по ним пешком, постоянно поднимаясь и спускаясь. Колеи, оставленные внедорожниками, пересекали местность во всех направлениях.

Использованные ружейные патроны и пустые пивные банки, обесцвеченные солнцем до серого оттенка, говорили о том, что подростки из неблагополучных семей проводили буйные ночи в единственном месте, где шериф не мог взять их на цугундер. Возможно, те же самые негодяи похитили из моего пикапа конвертер и витаминные добавки.

Еще одна ящерица шмыгнула у меня под ногами, и я вздрогнула. В висках застучало — явственный признак обезвоживания. Я сделала маленький глоток из почти пустой фляги. Не хотелось оставлять в пустыне Леди Лил, но ничего не попишешь: запасы воды иссякают, да и необходимо позвонить шерифу: если этого не сделать, я отдам себя на милость дяди Стива. По поводу огнестрельной раны будет проводиться официальное разбирательство, и нельзя допустить, чтобы дядя Стив распространял наглое вранье о том, как я на него напала.

К счастью, я нашла Леди Лил за следующим гребнем, неподвижную и неотрывно глядящую на далекие горы. Привязанная к ее шее веревка болталась в песке.

— Ладно, девочка, — тихо пробормотала я, не желая снова напугать страусиху, а то, чего доброго, она опять сбежит, — утро выдалось тяжелое, я знаю. — Я протянула руку и погладила ее по шее так же, как всегда делала бабушка Хелен. Леди Лил дважды моргнула. — Пойдем домой.

Она склонила голову и понюхала мою ладонь. Я осторожно осмотрела то место, куда дядя Стив ударил ее: кожа распухла и покраснела. Я положила руку ей на спину и бережно повела птицу в направлении ранчо. Несмотря на жару, мы шли размеренным шагом. Я допила последние капли воды и потерла виски. Крик дяди Стива эхом отражался в моей голове. Такой страшный вопль я слышала только однажды, в десять лет.

Когда мы с мамой жили у ее бойфренда в Восточном Окленде, там произошел случай со стрельбой из проезжающей машины. Помню, как возле соседского дома собралась толпа и мы все смотрели на отчетливые, похожие на паутину следы пуль на оконном стекле и слушали шепот: «мальчик», «пуля в голове». Женщина в доме беспрестанно кричала, совсем как дядя Стив. Этот вопль как ножом резал по сердцу.

Вечером я не могла заснуть и пошла искать маму. Она курила на лестничной площадке, уставившись на пути скоростной железнодорожной магистрали, подходившей так близко к жилому кварталу, что можно было разглядеть лица людей в пролетающих мимо поездах. На дреды, тогда еще совсем короткие, падал из окна кухни позади нее свет, а лицо находилось в тени. Я пожаловалась, что не спится, она прижала меня к себе, и я ощутила острый запах белого вина из коробки, которое мама пила каждый вечер. «Не боись, куколка, — невнятно произнесла она. — Снаряд дважды в одну воронку не падает».

Хотелось ей верить, но даже в десять лет я понимала, что никакие космические правила не ограничивают количество несчастий на земле. Мне даже казалось, что беды приносят новые беды.

По мере моего взросления эти подозрения подтверждались. Случаи с погибшими маленькими мальчиками приводили к новым эпизодам со стрельбой, оставлявшим еще больше дырок в окнах. Мамы слишком много пили и теряли работу, отчего пьянствовали уже совсем по-черному. Трагедии и драмы разыгрывались постоянно, и чем ближе ты находился к эпицентру, тем больше убеждался, что еще худшие напасти движутся в твою сторону.

Бредя домой после стычки с дядей Стивом, я не особенно ждала встречи с мамой. У меня не было сил заботиться о том, как она себя чувствует и что помнит о вчерашнем вечере. Я перепачкалась в крови, смертельно устала и мучилась от чудовищной жажды. Пока главное — добраться до ранчо.

Шла я, однако, все медленнее. Солнце нещадно пекло спину через тонкую ткань футболки, язык распух. Чтобы сохранить в организме как можно больше влаги, я сосредоточилась на дыхании через нос. С птицей в поводу я пробиралась через кусты шалфея, пока наконец вдали не показались мои владения.

С такого расстояния я не различала проволоки, натянутой между деревянными столбами ограды загона, и создавалось впечатление, что птицы собрались там по своей воле, например привлеченные тенистым оазисом под ореховым деревом. Большой красный амбар приветливо манил к себе. Выцветший бледно-голубой дом представлялся маленьким кусочком неба, упавшим в пустыню. Я мысленно сделала фотографию, засунула ее в дальний уголок памяти и ускорила шаг, мечтая об огромном стакане воды.

Когда мы подошли к загону, я проводила Леди Лил к сородичам. Она прошагала прямо к элеватору и в ожидании еды клюнула пустую кормушку. Утром в суматохе я забыла покормить птиц.

Превозмогая вызванную обезвоживанием головную боль, которая глодала мой череп, я поспешила отодвинуть заслонку элеватора. Звук сыплющихся в кормушку зерен стал пилить мне мозг. Мне не терпелось войти в дом, напиться воды и позвонить шерифу, но, наблюдая, как стая поглощает запоздалый завтрак, я в первый раз задумалась, что именно буду говорить.

Конечно, произошел несчастный случай. Я не собиралась стрелять в дядю. Ружье с собой я взяла только для устрашения злоумышленника, но, когда он приблизился ко мне, все совершилось как-то само собой. Я потерла голову там, где он схватил меня за волосы. Это была самооборона. Можно ли одновременно утверждать, что это несчастный случай и самооборона? Однако я понимала: что бы я ни сказала, меня наверняка арестуют. И что тогда?

Кто будет заботиться о страусах? Они не переживут и двух дней в загоне без еды и питья, тем более в середине июля. Если птиц не кормить, они станут вести себя агрессивно, и тогда у меня на руках окажется целый ворох других проблем.

Вдруг в глазах у меня все покосилось и потемнело, и мне пришлось ухватиться за крепкую деревянную ножку элеватора. Я заморгала, чтобы зрение прояснилось, и побрела из загона в дом. Даже в полуслепом состоянии я заметила, что гнезда оставались пустыми.

Когда я стремительно вошла в дом и, наклонившись вперед, проследовала на кухню, мама сидела на диване и читала журнал светской хроники. Она сменила дорожную одежду на рваные джинсы и черную майку, плотно обтягивающую чашки увеличивающего объем бюстгальтера. Голые ступни были засунуты между диванными подушками.

— А ты ранняя пташка, — сказала мама. — Наверно, нам нужно поговорить о… — Тут она увидела мое лицо и с искренней тревогой спросила: — Это что, кровь?

— Нет, — не думая, ответила я. — Вернее, да, но не моя.

Я сунула голову под кран на кухне. Прохладная вода потекла по лицу. Я поймала струю ртом и стала жадно пить.

Боль в горле быстро утихла, и я увидела, как у стока фарфоровой раковины кружит красноватая жидкость. Я провела рукой по лицу, стирая последние брызги крови. Не вытирая лица, я сняла футболку, оставшись в старомодном лифчике с широкими бретельками, который обычно никому не показываю и уж тем более никогда не стала бы демонстрировать маме, воплощавшей собой безвкусицу; но он, к счастью, не был испачкан кровью, а это все, что меня сейчас интересовало.

— Кто-нибудь звонил? — спросила я.

Нужно было выяснить, ищет ли меня шериф Моррис: дядя Стив вполне успел бы добраться до него и обвинить во всем меня, наговорив с три короба вранья. Я взглянула на часы: почти два. Поиски птицы и обратный путь на ранчо заняли гораздо больше времени, чем я предполагала.

Дядя Стив определенно уже доехал до больницы, так почему же шериф не караулит меня у дверей с ордером на арест? А если дядя не поехал в больницу, а вместо этого решил снова забалдеть? Сколько крови может потерять человек из-за такой раны? Беспокойство смешалось со злостью и растерянностью, так что меня даже затошнило, и я наклонилась над раковиной, уронив на пол заляпанную кровью футболку.

Мама отложила журнал и вошла на кухню.

— Что это с тобой?

Я не хотела вдаваться в подробности. Слишком многое нужно было объяснять, слишком многого она бы не поняла. Мама не знала о борьбе дяди Стива с зависимостью, не имела представления, как он ведет себя, когда употребляет наркотики, а я не особо жаждала вводить ее в курс дела, к тому же в таком нервозном состоянии мне не хватило бы терпения для подобной беседы.

— Столкнулась с койотом, — ответила я, наклонилась и снова стала пить не отрываясь. Тошнота наконец прошла. Я схватила со стола полотенце и вытерла жесткой тканью лицо. — Они иногда сюда захаживают, — солгала я.

Койоты никогда не станут связываться со страусами — им нечего противопоставить сильным птичьим ногам. За все проведенные на ранчо годы я никогда не видела, чтобы койоты забредали в загон, и даже от бабушки Хелен не слышала о таких случаях, но маме об этом вряд ли было известно.

— Охренеть, — пробормотала она.

— Пойду в душ, — сказала я и, не дожидаясь ответа, стала подниматься по лестнице. Нужно было выиграть хоть немного времени. Я не знала, как объяснить дядину зависимость. Она медленно прогрессировала, и срывы случались один другого хуже. Я все расскажу, как только успокоюсь. И тете Кристине тоже. Как ни странно, я подозревала, что из двух сестер тетя Кристина, несмотря на свое отвращение к насилию, проявит большее понимание, учитывая ее сложные отношения с дядей Стивом.

А что, если я убила его? Было так много крови. Если он не поехал в больницу, то куда же подевался? Не исключено, что вызванная метамфетамином паранойя погнала его бог знает куда или, того хуже, какой-нибудь другой безмозглый наркоша убедил приятеля, будто врач ему не нужен и они могут сами справиться с раной в своем грязном притоне.

Я все-таки надеялась, что у дяди хватило ума обратиться в больницу, пусть это и означает проблемы для меня. Я никогда не видела его таким. Эта гримаса на лице, кровавые обрубки пальцев. Случившееся казалось нереальным. Да нет, такого просто не могло быть. И все же моя залитая кровью футболка подтверждала, что все правда: я отстрелила дяде два пальца. Он больше никогда не будет прежним. О чем, черт возьми, он думал? Хотя ответ очевиден: он не думал вовсе.

На площадке второго этажа я подошла к бывшей комнате дяди Стива. Мы всегда держали дверь в нее закрытой, и много лет она выполняла роль ненавязчивой декорации. Но теперь, когда я вся была перепачкана дядиной кровью, невозможно было спокойно пройти мимо. Как нищий, занимающий весь тротуар, дверь словно требовала моего внимания. Я не могла проигнорировать этот призыв, а потому открыла ее.

В то время как тетя Кристина оставила свою комнату чисто убранной и готовой принять следующего жильца, дядя Стив просто покидал в сумку нужные ему вещи и укатил. Когда я переехала к бабушке, то заглянула сюда. Тогда дядя еще жил здесь, однако, будучи взрослым мужчиной тридцати одного года от роду, не гордился этим и в основном обретался у своей девушки. В комнате всегда царил беспорядок, и с тех пор ничего не изменилось.

Пахло тухлым майонезом. На окне в дальнем конце помещения висели выцветшие серые занавески, в стоявшем рядом низком книжном шкафу не было ни единой книги, зато имелись теплая фуфайка, пара совершенно новых походных ботинок, упаковка ибупрофена, несколько пустых бутылок из-под спортивных напитков и лежащий на боку бачок для мусора. Прислоненная к полке алюминиевая бейсбольная бита поблескивала в скудном свете.

Я взяла ее, взвесила в руке и осмотрела комнату. По полу разбросана одежда, кровать не заправлена, под окном пара раздолбанных колонок, джойстик для видеоигр свешивается на шнуре со спинки кровати, стены обклеены постерами с изображением полуобнаженных женщин и мчащихся машин. Кончиком биты я приподняла крышку коробки из-под пиццы, приготовившись увидеть отвратительные остатки засохшей лепешки, но коробка оказалась пуста.

Жаль, что бабушка Хелен потакала сыну. Если бы она заставила его раньше обратиться за помощью, возможно, ему удалось бы излечиться. По меньшей мере она могла бы не выписывать ему чеки, но бабушка долго предпочитала не замечать проблему и таким образом потворствовала пагубной привычке дяди Стива. Именно поэтому я сейчас была испачкана его кровью. Он никогда не сумеет стать хозяином своих поступков, и я ненавидела его за это.

Я подтолкнула пару составленных одна на другую банок из-под колы и посмотрела, как они со звоном падают на пол. Потом пнула кучу одежды под ногами. Замахнулась битой и послала одну из бутылок из-под спортивного напитка в полет; она со стуком пронеслась по комнате, отскакивая от попадавшихся на пути предметов. Я почувствовала удовлетворение: ага, так тебе!

Представляю, как рассвирепел бы дядя Стив, узнай он, что я отрабатывала подачу в его комнате, подбрасывая битой его вещи. Хотя, если подумать, это ведь больше не его комната. Все здесь теперь принадлежит мне: дом, эта берлога, сваленное в ней барахло, — и я вправе делать со своим имуществом что пожелаю.

Я со злостью замахнулась на книжные полки, расколов дерево. Верхняя полка сломалась, половинки провалились, и все лежавшие на ней вещи сползли в середину. Потом я хряснула битой по коробке из-под пиццы и содрала со стен постеры, порвав их пополам. Весь мой гнев на дядю Стива наконец нашел выход. Снова и снова остервенело опуская биту, я слышала собственное кряхтение. Мне хотелось увидеть эту комнату в руинах. Я взбесилась из-за того, что он, раздолбай несчастный, изгадил свою жизнь и наплевал на своих родных и теперь уже ничего не исправить.

Я шарахнула битой по пустой коробке из-под крекеров; раздался гулкий хлопок, и я услышала позади удивленный вздох. Выпрямившись, я увидела свою младшую кузину Джулию, в ужасе прижавшую руку ко рту. Она топталась в дверном проеме вместе с четырьмя старшими сестрами. Потом за ними появилась тетя Кристина, медленно поднявшаяся по лестнице со своим тяжелым грузом в животе.

— Лула, — чуть слышным шепотом произнесла Джулия, — что ты делаешь?