142 страуса

ГЛАВА 3

Когда поминальная служба наконец завершилась, я поехала домой с Девоном на его раздолбанном внедорожнике. На полпути на лобовое стекло шлепнулась крупная капля дождя, принесенная ветром оттуда, где начиналась гроза.

Глядя в зеркало заднего обзора, я видела девять машин, которые следовали за нами печальной процессией от церкви к ранчо. Они ехали по шоссе цепочкой на одинаковом расстоянии друг от друга, как вереница муравьев, вьющаяся по бледной пустыне Мохаве.

На лобовом стекле расплющилась еще одна капля, потом еще. Вот если бы дождь прошел неделю назад, я бы поверила, что смерть бабушки Хелен стала случайностью. Во время ливня дорога скользкая, а отражения фар в мокром асфальте мешают четко видеть. Но тот день, когда бабушка погибла, был ясным и солнечным от рассвета до самых сумерек.

Я посмотрела на фотографию в рамке, лежавшую у меня на коленях. Этот снимок я сделала несколько лет назад, когда окончила школу и бабушка начала платить мне за работу на ранчо.

На первую получку я купила себе телефон. Поездка в город заняла весь день, и, когда я вернулась, бабушка Хелен сидела, откинувшись в плетеном кресле, на крыльце, держа в руках запотевшую бутылку пива и прислонив голову к стене дома. Я села рядом, достала из коробки новый аппарат и, коснувшись девственного экрана, оставила на нем отчетливый отпечаток пальца.

Бабушка не видела особого смысла в том, чтобы обзаводиться мобильным телефоном в пустыне. Сеть здесь вечно пропадает, а приносить что-то блестящее в загон к страусам крайне неразумно — птицы быстро подбегают и с любопытством хватают любые неизвестные предметы.

Увлеченная гаджетом, я экспериментировала с рингтонами, нарушая гудками и неестественными трелями умиротворенную тишину вечера. Чтобы подчеркнуть свое мнение по поводу покупки, бабушка давала названия звукам, которые я перебирала: «куриный пук», «сточная канава», «издыхающий пес». Я не обращала на эти замечания внимания, но она продолжала дурачиться, лопаясь от смеха. И я сделала снимок: бабушка Хелен хохочет над собственными шутками. Низкие лучи закатного солнца еще пробивались над горами на западе, и в бледно-голубых глазах бабушки отразился их свет, а морщины углубились из-за добродушной улыбки. Такой я и хотела запомнить ее: рука перекинута через спинку кресла, волосы небрежно обрамляют лицо. Мило, что тетя Кристина для траурной церемонии поместила фотографию в рамку — я бы никогда не догадалась сделать это.

Я чуть приоткрыла окно и подняла голову, наслаждаясь ощутимым запахом влаги в ветре. Девон включил дворники, поскольку начался уже настоящий дождь. Слева от нас показался знак «Ранчо, Уишбон» — высокие черные буквы на фоне беленых деревянных досок. Девон замедлил машину.

Мы свернули с асфальтированной дороги, и колеса зашуршали по гравию. Подъездная дорожка шла вдоль южной границы загона, и я старалась разглядеть, не появились ли яйца, но самки с коричневым опереньем сидели на гнездах, сливаясь с ландшафтом пустыни. И снова я задумалась, что же произошло сегодня утром.

Более темные самцы медленно расхаживали кругами, высоко вытягивая шеи и ероша перья. Из живущих на ферме ста сорока двух страусов большинство не обращали внимания на проезжающие мимо машины, но одна птица всегда выслеживала посетителей.

Бабушка Хелен звала любопытного Тео, уж не знаю почему. Высотой около двух с половиной метров, черные крылья с белыми кончиками и такой же хвост, шея с пепельной кожей, покрытой редким жестким пушком, — типичный самец страуса. Он ничем не выделялся бы из стаи, если бы мог противиться побуждению изучать любой автомобиль, появившийся на нашей подъездной дорожке.

Буквально через несколько секунд после того, как мы свернули с шоссе, Тео уже вышагивал рядом, отделенный от машины только забором из толстой проволоки. Обычно он сопровождал нас до самого орехового дерева, но сейчас его внимание привлекла машина, следовавшая за нами.

Оставив нас, страус помчался назад, и в зеркало я видела, как он бегал от одной машины траурной процессии к другой. Словно няня, которой доверили слишком много детей, он носился кругами, пытаясь быть в девяти местах одновременно. Остальные птицы бессмысленными взглядами наблюдали за его потугами.

Когда мы подъехали к дому, дождь разошелся уже не на шутку. «Дворники» не успевали справляться с крупными каплями, покрывавшими ветровое стекло, а потому я не сразу заметила припаркованный около амбара пикап с огромными колесами, фарами на крыше и кронштейном для ружья. Носом автомобиль был повернут к подъездной дорожке, и на номерной пластине значилось: «СТРАУС». Приехал Джо Джаред.

Я выпрыгнула из машины Девона с фотографией бабушки под мышкой — дождь посыпался мне на руки, как непрестанные вопросы, — и поспешила к пикапу.

Огромные ботинки Джо заскрипели по металлическим ступенькам, ведущим в кабину. Он оказался невероятным верзилой: телосложение как у вола, широченные плечи, рост под два метра и туловище, казалось состоявшее из двух сросшихся гигантских стволов.

— Таллула, прими мои соболезнования. — Голос Джо Джареда заполнил двор, будто слон протрубил.

— Сейчас неудобно разговаривать о продаже, — сказала я, горбясь под дождем и оглядываясь через плечо на прибывающих гостей. Куда бы спрятать этого Джо с глаз долой? Худшего момента для обсуждения сделки и не придумаешь. Я никому не говорила о своих планах, а поминки по бабушке Хелен вовсе не место для подобных бесед.

Машины, следовавшие за внедорожником Девона от церкви, одна за другой парковались у ограды загона. Водители выходили и открывали для пассажиров дверцы. Все поднимали воротники и, спасаясь от дождя, бежали по неровному гравию к дому. Из «мерседеса», который я заметила на стоянке у церкви, выбралась незнакомая мне пожилая пара.

Дядя Стив появился из белого седана Мэтта. Его наставник направился прямиком к крыльцу, а дядя приставил козырьком ладонь к глазам и стал внимательно осматривать ранчо. Он не приезжал сюда полтора года, но ранчо, как и окружающая его пустыня, существовало в геологической временной шкале, и уловить тут какие-либо изменения было почти невозможно. Он окинул взглядом меня и Джо. Мы встретились глазами.

— Я ждал этого двадцать лет, — мучительно громким голосом произнес Джо, показывая конверт из коричневой бумаги. Тяжелые капли упали на бумагу, образуя неровные темные пятна.

— Постойте, — сказала я предостерегающим шепотом, указывая на конверт. — Пойдемте в амбар.

Я слышала, как за моей спиной тетя Кристина приглашает всех в дом, и понадеялась, что она слишком занята и не пойдет искать меня. Я толкнула дверь амбара, и Хенли приветственно лизнул мне пальцы. Я загнала виляющего хвостом пса-артритника назад, чтобы Джо Джаред мог пройти следом за мной. Хенли обнюхал штанину гостя, и тот оттолкнул его носком ботинка. Поставив фотографию бабушки на верстак, я попыталась вытереть со стекла капли дождя, но только размазала их.

Джо снял свою широкополую шляпу, стряхнул с нее воду и оценивающе оглядел помещение. Места в деревянном амбаре площадью сто десять квадратных метров нам было больше чем достаточно. Его построили, когда мой дед занимался продажей мяса и кожи страусов, конкурируя с Джо Джаредом.

Когда я приехала жить сюда, ранчо «Уишбон» уже специализировалось исключительно на страусиных яйцах, но бабушка объяснила мне процесс выведения и выращивания птенцов. Первый год жизни долговязые птенцы проводили в амбаре и, пока не достигали роста взрослой птицы, жили в индивидуальных загончиках, расположенных вдоль южной стены строения. Затем их переводили в большой загон, где они ждали, когда их отправят на бойню. Это было в восьмидесятые, еще до моего рождения. Птенцов на нашей ферме не разводили уже не одно десятилетие, но Джо Джаред возобновит этот цикл: инкубатор, амбар, загон, бойня.

— Там у вас протечка, — произнес Джо, указывая шляпой в северо-восточный угол амбара. От его громоподобного голоса две привязанные неподалеку козы застыли, прекратив даже жевать, и ошалело уставились на великана.

Я и сама знала, что амбар требует ремонта. Погода в пустыне быстро разрушает постройки. Каждое лето от беспощадной жары дерево распухает, а потом зимние ветра замораживают его, отчего столбы рассыхаются и трескаются. Я услышала звук капель — дождь просачивался через небольшую прореху в крыше и падал на цементный пол.

Под самой щелью стояли два громоздких инкубатора для яиц, размером примерно с двухъярусную кровать. Сквозь широкие стеклянные дверцы виднелись полки с пустыми поддонами, где могли разместиться сотни яиц. В рабочем состоянии температура, влажность воздуха и положение яиц менялись каждые двадцать минут, чтобы имитировать условия гнезда. Но этими устройствами уже давненько не пользовались.

Как рассказывала бабушка, тягостная обязанность посылать птиц на смерть всегда ложилась на нее. Она говорила, что успевала привязаться к питомцам. Страусы живут около сорока лет, иногда и дольше, и она терпеть не могла отправлять их на мясо в самом расцвете сил.

Двадцать лет она игнорировала грызущую ее мысль об ответственности за такое количество смертей, но в конце концов заявила дедушке, что пора менять профиль фермы. Продажа яиц была гораздо менее прибыльной, но бабушка Хелен гордилась своим решением, и за годы нашей совместной жизни жалость к птицам передалась и мне. Не то чтобы я очень любила страусов, но соглашалась, что выращивание живых существ ради мяса и кожи оказывает на человека дурное влияние.

Джо Джаред присвистнул и, внезапно забыв про бумаги, подошел к верстаку и снял с панели для инструментов ружье «Ситори».

— Я заплачу тебе штуку баксов сверх, если ты оставишь его здесь, — произнес он, поднимая оружие, чтобы полюбоваться гравировкой на стволе.

— Не продается, — ответила я.

Ружье подарил бабушке ее отец, когда она переехала в пустыню, а она в свою очередь преподнесла его мне на восемнадцатый день рождения. Бабушка любила в качестве медитации пострелять по мишеням, хотя бы даже просто по пустым банкам из-под пива, и меня натаскивала: глубоко вдохнуть, сосредоточиться, немного выдохнуть и замереть, фокусируясь на цели, потом нажать на спусковой крючок. Она даже показала мне, как разбирать и чистить ружье. Бабушка так многому меня научила, а взамен хотела только, чтобы я осталась здесь и продолжала вести дело, которому она отдала всю жизнь.

— Две штуки, — сказал Джо Джаред.

— Давайте уже закроем эту тему! — рявкнула я, беря конверт оттуда, где он его бросил, и передавая ему.

Джо неохотно положил ружье и достал тонкую стопку бумаг. Сняв зубами колпачок с ручки, он положил договор на верстак, чтобы мы могли взглянуть на него вместе.

— Здесь описаны основные условия, — не вынимая колпачка изо рта, промямлил он. — Рыночная цена за каждую птицу… — Он не успел раскрыть свои условия подробнее: из одной выгородки в дальней части амбара появился страус, самка по имени Абигейл, от которой можно было ждать неприятностей. Она прихрамывала — в прошлом Абигейл перенесла тяжелую травму лодыжки, и кость так и не срослась правильно. Из-за этого сородичи клевали ее, поэтому бабушка разрешала страусихе свободно гулять по ферме. Птица никогда не уходила далеко. Мы относились к ней практически так же, как к овчарке, и, так же как собака, Абигейл ходила за нами хвостом по ранчо, пока мы выполняли ежедневные обязанности, но незнакомцам она спуску не давала. Тетя Кристина волновалась, что любопытная птица испугает гостей, и по ее просьбе накануне я полчаса заманивала хромоножку в амбар, чтобы запереть там до конца поминок. Я и забыла о ее присутствии.

Абигейл подошла к Джо Джареду и клюнула его в большую серебряную пряжку ремня. Сосед усмехнулся и огромной лапищей отпихнул птицу.

— Извините. — Я влезла между ним и страусом, стараясь оттеснить Абигейл в ближайшую выгородку, но та отбежала подальше, скребя когтями по цементному полу. Я суетливо последовала за ней.

— Да ничего страшного, — с ухмылкой ответил Джо Джаред.

Мне вовсе не понравилось его веселье. Бороться с птицами тяжело. Он знал это, и к тому же был на добрых полсотни килограммов тяжелее меня, имел почти двухметровый рост и соответствующий размах рук. Может, он никогда в жизни и не бегал за птицами. Пришлось мне компенсировать свои маленькие размеры проворством.

Я схватила Абигейл за клюв и низко опустила ее голову, увлекая страусиху к выгородке. Заперев засов и отряхнув руки, я вернулась к верстаку, где со снисходительным терпением ждал меня Джо Джаред.

— Так вот, как я говорил… — он снова усмехнулся и поправил ремень, — стая по рыночной стоимости, плюс справедливая цена за землю…

Дождь с грохотом забарабанил по крыше, заглушая даже громоподобный голос Джо.

Я представила, как с крыши амбара стеной стекает вода, переполняющая ливнеотводные желоба, сверкает в тусклом свете и разглаживает песок. Вся пустыня превращается в один огромный бассейн, и хотя на ранчо вода будет собираться в углублениях, большая часть потопа придется на низину, находящуюся к востоку от нас.

Я рисовала в воображении дорожку, которую ливень проложит на дне речного русла, остающегося сухим триста шестьдесят три дня в году. Назавтра на его месте появится озеро, а послезавтра все снова пересохнет, дождевая вода впитается в измученную жаждой землю и пополнит подземное водохранилище, снабжающее наш городок скромными запасами питьевой воды.

А в Монтане будут часто идти дожди. И снег. Хотя я вычислила, что к зиме получу новое назначение куда-нибудь в другое место. В работе лесного пожарного меня привлекало в том числе и это обстоятельство: командировки туда, где я нужна. Зарплата небольшая, но за аренду квартиры платить не придется, а в банке на моем счету будут лежать деньги от продажи ранчо.

Эта мысль вернула меня в амбар, где Джо Джаред постукивал ручкой по разложенным перед ним на верстаке бумагам и ставил на полях крошечные галочки. Когда речь зашла о стоимости сделки, оказалось, что он норовит занизить цену, предлагая достойную сумму за землю и амбар, но ни цента за дом.

— Там четыре спальни, — возразила я.

— Мне это не нужно. — Джо вздохнул, неохотно объясняя свою позицию. — Послушай, у тебя два варианта: либо ты тратишь целый год, чтобы переправить птиц на бойню, наладить связи с покупателями и разобраться с дебетовской задолженностью, а параллельно пытаешься продать дом, принимая на себя все расходы, которые сопровождают закрытие подобного бизнеса; либо соглашаешься на мое предложение и забываешь о хлопотах.

У меня не было времени распродавать ранчо по частям: через пять недель меня ждали в Монтане.

— Ладно, — сказала я.

Он добавил стоимость земли к остальной сумме и написал итоговые цифры внизу страницы. В целом после совершения сделки у меня на руках оказалось бы почти сто пятьдесят тысяч долларов — огромные деньги, хотя я старалась не зацикливаться на этом. Я собиралась положить их на сберегательный счет и однажды купить свой дом.

— Оставь это у себя, — сказал Джо, вкладывая страницы с заметками в конверт и передавая его мне. — Ради должного порядка я пришлю своего человека сделать опись амбара и остальной инфраструктуры, — продолжил он, рассматривая трещину в крыше. — Проведем официальную инспекцию. Как насчет вторника?

— Хорошо. Чем раньше, тем лучше. В конце месяца я уезжаю, — сообщила я, довольная, что мы договорились о цене прежде, чем он узнал, что я тороплюсь. — К тому времени нужно закончить сделку.

— Не вижу причин для промедления. — Джо наклонил голову, чтобы поймать мой взгляд. Я старательно избегала встречаться с ним глазами — не хотелось обсуждать с этим человеком свои планы, тем паче что ему все равно не было до них дела. Не стоило притворяться, будто все иначе. Мы с ним партнеры по бизнесу, не более того.

Когда Джо Джаред открывал дверь амбара, я взяла пса за ошейник. На улице бушевала буря, и бодрящий прохладный воздух ворвался внутрь, чистый запах определенно говорил об отсутствии пыли. Со стороны дома раздавалось тоненькое хихиканье, и я увидела сквозь стену дождя своих двоюродных сестер, которые, качая бедрами и кружась, танцевали на подъездной дорожке.

Джо Даред поколебался.

— И я попрошу тебя к приезду инспектора запустить инкубатор и сложить туда яйца, — сказал он. — Иначе они мне ни к чему.

— Конечно, — невозмутимо ответила я.

Джо ведь не знал, что утром я нашла только одно яйцо. Чистая случайность, убеждала я сама себя. Наверно, это произошло из-за перемены давления перед грозой, а может, птиц испугали доброхоты, которые то и дело приносили судки с пастой. Все наладится и будет по-прежнему. Нет повода беспокоить Джо Джареда и подвергать опасности сделку.

— Ты идешь туда? — Он указал на дом.

Через окна, уютно освещенные на фоне темного неба, я увидела собравшуюся там небольшую толпу людей.

— Мне нужно здесь кое-что сделать.

— Ага, — произнес Джо, низко натягивая шляпу. — Я и сам терпеть не могу похороны. Еще раз прими мои соболезнования. Твоя бабушка была хорошей женщиной. — И с этими словами он вынырнул на улицу под хлещущий дождь и направился к огромному пикапу; капли отскакивали от полей его шляпы. Проезжая мимо прыгающих по лужам девочек, он игриво посигналил им и скрылся за стеной дождя.

Я посмотрела на фотографию бабушки Хелен. Она была частью задуманного тетей Кристиной сценария поминок, но я сомневалась, стоит ли заносить портрет в дом. Бабушка ненавидела толпу.

В такой ситуации она бы под любым предлогом осталась здесь, в амбаре, со мной и собакой.

Хенли, звеня жетонами, пошел за мной к верстаку. Там я нашла гвоздь и забила его молотком в стену, оставив торчать шляпку, чтобы повесить снимок. Здесь бабушка будет в безопасности. Мы с собакой стояли бок о бок, разглядывая изображение женщины, сыгравшей такую большую роль в наших жизнях.

Пес заскулил и бросил на меня обвиняющий взгляд.

— Не смотри на меня так, — сказала я. — Я не виновата в том, что случилось. — И указала на портрет бабушки. — Она сама приняла решение.

При мысли о том, что бабушка оставила меня одну на ранчо, в моей душе поднялось негодование, за которым сразу последовало чувство вины. Доказательств, что она покончила с собой, у меня не было. Насколько я знала, произошел несчастный случай. Впервые после аварии меня стали грызть сомнения. Если она умышленно вывернула на встречную полосу в последней отчаянной попытке вынудить внучку остаться, то продажа ранчо была простым способом выиграть спор, а в противном случае — ужасным предательством.

Сквозь шум дождя я услышала из загона, где была заперта Абигейл, низкие недовольные звуки, напоминающие карканье. Птица подняла голову к потолку — ее лишили редкого удовольствия вымокнуть под ливнем.

Больше всего на свете она любила, когда бабушка Хелен окатывала ее водой из шланга: Абигейл носилась вокруг, уворачиваясь от струи и пытаясь схватить ее клювом. В пустыне люди тщательно берегут воду, но иногда бабушка все же баловала птицу. А во время дождя можно было подольше насладиться живительной влагой. К завтрашнему дню гроза угомонится, и осадков потом не будет несколько месяцев.

— Я не могу тебя выпустить, — сказала я, представив, как отреагируют набожные друзья тети Кристины, обнаружив в своей машине любопытную, мокрую насквозь птицу. — Извини.

Абигейл раздраженно опустила на меня взгляд. Маленькое перышко на голове торчало, как вопросительный знак.

На самом деле у страусов нет средства для выражения настроения — ни пасти, которую можно оскалить в гневе, ни ушей, которые другие животные прижимают к голове от страха или недовольства. Эти птицы передают эмоции позой и движениями. Дружественное любопытство проявляется в ритмичном мотании головой вверх-вниз, а еще лучше — втихаря подкрасться к ничего не подозревающему человеку и стащить что-нибудь у него из кармана. Не заметить агрессию трудно: страус, готовый напасть, вытягивает крылья вперед, внезапно вдвое увеличиваясь в размерах, и оглашает всю округу низким кликом.

Я схватила Абигейл за клюв и мягко потянула к себе — я много раз видела, как бабушка таким образом приглашала птицу поиграть, та отвечала ей, отводя голову и пытаясь клюнуть хозяйку в руку, и они устраивали шутливую борьбу. Но мое приглашение хромоножка не приняла и просто уставилась на меня.

— Ну и ладно, — пробормотала я. Нечего время зря тратить. Нужно было узнать, не появились ли яйца. — Давай проведаем остальных, — сказала я собаке.

В углу амбара я нашла редко используемый плащ, который мы, однако, держали под рукой, и накинула его поверх черного платья, засунув для верности конверт из коричневой бумаги в карман. Мысль о том, что можно выйти под ливень и не промокнуть, доставляла странное удовольствие.

Капли зарядившего надолго дождя с глухим звуком падали на капюшон. Мои сапоги с каждым шагом поднимали фонтан брызг. Пес бежал за мной следом до входа в загон, затем свернул и принялся изучать ближайший куст полыни. На территорию загона он предусмотрительно не заходил. Обычно птицы настроены добродушно, но все же это сильные и глупые существа. Случайный пинок от испуганного страуса может убить взрослого мужчину, не говоря уже о собаке, и у Хенли хватало соображения не путаться у них под ногами.

Бабушка Хелен пустила меня в загон только через четыре года жизни на ранчо. К тому времени я уже была семнадцатилетней девушкой и могла в случае чего защитить себя, но я так и не обрела полной свободы в соседстве с птицами — всегда вздрагивала, когда страусы клевались, и уворачивалась с их пути.

Хотя для обеда было еще рано, я дала птицам зерно. Когда они собрались у кормушки, я протолкалась мимо них, чтобы проверить гнезда, но увидела, что с утра ничего не изменилось — пустые ямы на песке потемнели от дождя. Я растерянно посмотрела на кормящихся страусов. Непонятно. Больными они не выглядели: если не считать прилипших к щекам мокрых перьев, птицы олицетворяли собой завидное здоровье.

Одна из самок по пути к кормушке клюнула желтый винил моего плаща, сверкающего под дождем. Широкий клюв, слегка загибающийся в углах, придавал ей недовольный вид, что подчеркивалось обвисшими мокрыми перьями. Я потянула ее за клюв вниз, чтобы внимательно рассмотреть, нет ли у нее признаков респираторных заболеваний. Ноздри были чистыми, а вокруг глаз не было и намека на припухлость. Страусиха моргнула.

— Что за черт? — пробормотала я, отпуская ее.

Птица ленивой поступью обогнула меня и протолкалась сквозь стаю соплеменников к еде.

Сто сорок два страуса — и ни единого яйца. Очень странно. Те же самые особи регулярно клали яйца на протяжении многих лет. С точки зрения биологии они должны были продолжать в том же духе еще лет тридцать.

Когда Джо завладеет фермой, их всех, конечно, отправят на бойню. Может, и не сразу — ведь новому хозяину нужно вывести и вырастить птенцов, чтобы обеспечить непрерывное производство, — но в течение ближайших года-двух все стоящие сейчас передо мной птицы будут убиты. Меня одолел приступ ностальгии. Жизнь менялась. Почти пятьдесят лет существование нашей семьи вращалось вокруг ранчо «Уишбон», и вот этому наступал конец.

Те мои двоюродные сестры, что постарше, может, и запомнят ферму, но самой младшей кузине всего шесть лет — это место для нее станет в лучшем случае туманным воспоминанием. Она забудет, как каждую неделю приезжала сюда на семейный ужин или как протягивала птицам через забор корм на ладошке, как они клевали его, а девочка визжала от восторга, радуясь общению с такими огромными существами.

Я потрясла головой, отгоняя задумчивость. Мне давно уже пора быть в доме. Я обещала тете Кристине придерживаться ее плана, а значит, нужно присоединиться к гостям.