142 страуса

ГЛАВА 12

Я закрыла за мамой и тетей Кристиной дверь, прислонилась к ней и сползла вниз. Я страшно разозлилась на себя. Ну почему я им не призналась? Вполне возможно, что дядя Стив очнется в присутствии сестер и все им расскажет. Более того, шериф тоже рано или поздно узнает о моем выстреле. Смешно надеяться на то, что дядя Стив не заикнется о моей роли в его ранении. У него нет причин прикрывать племянницу, и он представит события самым неблагоприятным для меня образом.

— Дядя Стив поправится? — спросила Габби. Она была старшей из девочек и, так же как ее мать, сосредотачивалась на практических вопросах.

Интересно, что она помнит о своем дяде? В восемь лет моя кузина случайно увидела, как он шарит в столе ее отца. Одуревший от метамфетамина, он выдернул нож, и в такой мизансцене застала их тетя Кристина: дочь, описавшись от страха, смотрит на Стива, который размахивает пятнадцатисантиметровым ножом, а в другой руке держит семейную чековую книжку. Тот вечер положил конец христианскому сочувствию тети Кристины брату. Она полностью стерла Стива из жизни своей семьи, так что младшие девочки, встретив его на улице, и не догадались бы, что этот человек их дядя.

— Наверняка, — ответила я. — Дядя Стив обладает редкой способностью притягивать неприятности, но всегда выходит сухим из воды. — Я усиленно изображала оптимизм, но сама ни на секунду не сомневалась, что на сей раз все закончится плохо. Сделанного мною уже не вернуть. — Давайте уберем со стола, а потом я позволю вам доесть печенье.

Внимание детей отвлечь очень легко, и, вымыв посуду, мы уселись за стол и стали опустошать жестяную коробку со сдобным печеньем, оставшимся после поминок. Мне нравилось баловать сестер угощением — слава богу, я им не мать.

— Ладно, — сказала я, когда коробка опустела, — а теперь все наверх чистить зубы. Я сейчас приду.

Девочки суетливо собрали свои сумки и потащили их по лестнице.

Я подошла к телефону и взяла трубку, чтобы позвонить шерифу. Нужно сделать чистосердечное признание. Просто позвонить и разделаться с этим. Но я даже не знала, какой номер набирать. Не Службы же спасения. Срочная помощь мне не требовалась. Сверху донесся голосок Джулии:

— Лула!

Я повесила трубку.

В любом случае, шериф попросит меня приехать в участок, а я не могу оставить девочек одних. Надо подождать до утра. Тетя Кристина вернется, и я отправлюсь в полицию поговорить с шерифом лично. Так будет лучше.

— Лула! — снова позвала Джулия.

— Уже иду! — крикнула я в ответ и начала лениво подниматься по ступеням — от виски мои мышцы расслабились, и я стала медлительной. Я отвела девочек в комнату бабушки Хелен и разобрала кровать, в то время как две старшие сделали на полу гнездо из одеял и уселись читать книжки при свете ночника. Три младшие уютно устроились в большой постели и с ожиданием смотрели на меня. Я знала, что тетя Кристина обычно читает им на ночь сказки, но у меня детских книжек не было.

— Мы теперь будем жить здесь? — спросила Джулия.

— Сегодня вы тут переночуете, — ответила я, заправила ей прядь волос за ухо и укрыла всех трех одеялом. — Постарайтесь заснуть. Спокойной ночи.

Девочки маленьким хором тоже пожелали мне спокойной ночи. От этой картины — мои кузины в постели бабушки Хелен — у меня защемило сердце. Жаль, что они потеряли бабушку так рано, не успев узнать ее получше.

С другой стороны, с ними она тоже всегда держалась на расстоянии — никогда не дарила внучкам нежные объятия и не произносила слов, которые со временем теряют смысл, но остаются в памяти. Ее любовь проявлялась в том, что она была нашим якорем, надежным фундаментом, никогда не осуждала и всегда с готовностью утешала. Я закрыла за собой дверь и пошла вниз.

Из-под дивана появился Гриффит, прижав к голове уши, и взглянул на меня. Единственной передней лапой он потрогал диванные подушки, запрыгнул и свернулся клубочком.

Я стерла со стола и прибралась на кухне. Каждый раз, когда я пыталась сесть или подняться в свою комнату, перед глазами у меня вставал дядя Стив, лежащий на больничной койке с перевязанной рукой. Я была как на иголках: пришел ли он уже в себя, рассказал ли сестрам о случившемся? В каком-то смысле это стало бы облегчением. Похоже, я не могла произнести вслух, что изуродовала его руку. Когда мама и тетя оправятся от первого потрясения, говорить об этом будет легче, но пока я не находила себе места от беспокойства. Все-таки зря я промолчала.

Я подняла трубку, чтобы позвонить тете на мобильный, но потом подумала, что лучше поговорить с глазу на глаз, чтобы видеть ее реакцию — разочарование, ярость или блаженное неведение. Возможно, она и встанет на мою сторону, но только если я изложу свою версию событий. Что касается мамы, то я понятия не имею, чего от нее ожидать, — она совершенно непредсказуема.

Я положила трубку. Нельзя позволить, чтобы отношение тети повлияло на мое решение признаться шерифу. Утром я первым делом пойду в полицию с повинной. Но затем я вспомнила, что мой пикап так и стоит без колеса на домкрате под ореховым деревом и я не могу купить витамины взамен украденных, а мне позарез нужно заставить птиц снова класть яйца, пока инспектор от Джо Джареда не разоблачил мой обман.

Нужно разбираться с проблемами по очереди, сказала я сама себе и стала мерить шагами кухню, стараясь определить, за что приниматься в первую голову. В итоге я пришла к выводу, что утром сразу попрошу у тети Кристины разрешения взять ее минивэн и поеду в участок к шерифу. Как только узнаю, какое наказание мне грозит, займусь всем остальным. Таков был план — не блестящий, конечно, но другого я не придумала.

Тут я заметила, что урна с прахом бабушки Хелен стоит на самом краю полки — мама накануне поставила ее как попало. Учитывая степень ее опьянения, чудо, что она вообще не разбила сосуд.

Я воспользовалась случаем стереть следы жирных пальцев с поверхности и для надежности раздвинула несколько потрепанных книжек в мягких обложках и переместила урну подальше от края.

В надежде унять волнение я решила еще выпить и случайно плеснула себе слишком много виски. Когда я добавила лед, золотистая жидкость наполнила весь стакан. Я заметила про себя, что необязательно допивать все до конца, но прекрасно знала, что все равно допью. С виски в руках я уселась в плетеное кресло на крыльце, намереваясь успокоиться.

Над горизонтом поднялась полная луна, залив пустыню нежным светом. Я видела, как Абигейл, хромая, расхаживает около дальнего конца загона, поблескивая при каждом шаге перьями.

Пес, звеня жетонами, взбежал на крыльцо и сел возле меня. Я обрадовалась компании, почесала его за ухом и отпила виски. Вечер воскресенья. Миновала лишь неделя со дня смерти бабушки Хелен, а все уже пошло кувырком. Дядя Стив в больнице, тетя Кристина ушла от мужа. Если на общем фоне самой стабильной вдруг показалась жизнь моей мамы, то дело плохо. Да еще и птицы перестали класть яйца.

Проверяющий от Джо Джареда приедет меньше чем через двое суток. Я еще лелеяла надежду положить в инкубатор свежие яйца, но теперь это уже представлялось маловероятным. Нужно перенести из холодильника больше яиц. Звякнув льдом, я поставила стакан на балюстраду крыльца и затопала вниз по ступеням. Пес вскочил и побежал за мной.

Я переместила в инкубатор сорок два яйца, оставив передний ряд на каждой полке свободным и упрямо веря, что до приезда инспектора птицы возобновят кладку. Освещенные красной лампой яйца напоминали окровавленные зубы. Я уставилась на них, вспоминая, как дядя Стив взвыл, подняв голову в небо и прижимая к груди изуродованную руку. Раздался щелчок, я вздрогнула и стала наблюдать, как поддоны меняют наклон в тщетных усилиях согреть яйца, из которых никогда не вылупятся птенцы.

С востока подул теплый ветер. Стебли полыни хрустнули, и я почувствовала едкий запах цементного производства, который иногда приносило на ранчо. Интересно, работает ли сейчас Девон. Он обещал позвонить.

Подняв засов на воротах загона, я скользнула внутрь полюбопытствовать, не появились ли каким-то чудом яйца, несмотря на очевидный недостаток витаминов в рационе птиц. Самцы уже заступили на ночной пост. Я приблизилась к одному из них, копаясь в кармане, чтобы создать впечатление, будто у меня там угощение, и выманить страуса с гнезда, но тут меня кто-то легонько подтолкнул сзади. Самка с высоким хохолком на голове выгнула ко мне шею, протягивая что-то в клюве. Другие страусы слегка отступили, что было неожиданно — обычно птицы собираются в толпу вокруг мало-мальски интересного предмета.

Самка снова подтолкнула меня и бросила к моим ногам предмет, оклеенный скотчем. Я никогда не видела, чтобы птица добровольно отдавала свою находку, зато однажды наблюдала, как страус упорно пытался проглотить гаечный ключ, пока тот наконец не вывалился у него из клюва.

Наклонившись, чтобы поднять подарок, я нашла потертый, покрытый песком бумажник, сделанный из клейкой ленты. Внутри было несколько отделений. Из одного кармашка торчало водительское удостоверение, и, вынув его, я увидела фотографию молодого круглощекого дяди Стива, который прищурившись смотрел на меня. Я вздрогнула, словно он внезапно появился передо мной во плоти.

Я испуганно огляделась по сторонам, но потом вспомнила, что, по словам шерифа, документов при дяде не было. Вероятно, он уронил бумажник, когда проник в загон, чтобы украсть Леди Лил.

Я сунула удостоверение назад. Не особенно рассчитывая, что содержимое бумажника может пролить свет на жизнь дяди Стива, я все же заглянула и в другие карманы. Просроченная членская карта Американской ассоциации автомобилистов, кредитка и две визитки: из стриптиз-бара и табачного магазина в Моронго-Валли. Денег в отделениях не было, но я нашла фишку для игры в покер из дешевого красного пластика с утолщенными краями. Я поднесла ее к свету и увидела на одной стороне треугольник с цифрой пять посередине, а по краям надпись «Будь верен самому себе»[6]. Это так называемый жетон воздержания.

Я провела по нему пальцем, задумавшись, как тяжело было дяде Стиву избегать приема наркотиков все эти пять месяцев и как потом вдруг наступил срыв. Я положила фишку в бумажник и сунула его в карман. Оставалось надеяться, что дядя Стив, какие бы демоны его ни терзали, последует примеру Мэтта и однажды пять месяцев покажутся совсем коротким сроком по сравнению, например, с пятнадцатью годами.

Я вышла из загона и, ожидая возвращения минивэна, стала вглядываться вдаль в направлении шоссе. На границе ранчо, там, где начиналось необжитое пространство пустыни, я заметила Абигейл, смотревшую на видневшиеся на востоке горы, в тусклом вечернем свете похожие на мятый бархат, и подошла выяснить, что привлекло ее внимание, но ничего не обнаружила. На горизонте появился свет фар — так далеко, что два фонаря слились в один. Абигейл вытянула шею и стала нетерпеливо переступать с ноги на ногу, но машина, не снижая скорости, проехала мимо ранчо.

Я подняла с песка камень и принялась рассматривать его в лунном свете. Он был темным, но не совсем черным. Осмотрев землю под ногами, я нашла камень еще темнее, подержала оба на ладони, сравнивая, затем смахнула более светлый на землю.

Потом принялась ходить кругами за домом — собирала камни по два и, положив их рядом на ладонь, выбирала тот, что больше напоминает ночное небо. Абигейл шла радом со мной широкими, в три раз длиннее моих, шагами. Когда наконец знакомый минивэн прорезал темноту подъездной дорожки, я положила в карман отобранные камни и поспешила узнать от мамы и тети Кристины новости.

— Ну как он? — спросила я, как только тетя открыла дверцу.

— Слава богу, жить будет, — ответила она, быстро глянув на небо. Было заметно, что она очень устала.

Пассажирская дверца открылась, в кабине загорелся свет, и Абигейл тут же подскочила и клюнула блеснувшие на запястье у мамы браслеты. Мама от неожиданности взвизгнула и нырнула назад.

— Глупая птица, — пробормотала она, шлепнув Абигейл. — В самом деле, Таллула, нужно запирать эту тварь в амбаре.

Несмотря на прохладный ветер, подмышки у меня промокли, а виски в животе угрожал вырваться наружу. Мне не терпелось услышать подробности, но я не знала, о чем спрашивать.

— Как девочки? — Тетя Кристина с тихим стоном опустилась в плетеное кресло на крыльце.

— Спят. — Я взяла свой стакан с виски, села на край кресла рядом с ней и сделала глоток. Лед растаял, и напиток стал водянистым, но все равно успокаивал.

— Мне тоже нужно выпить, — сказала мама и вошла в дом.

Будь что будет, решила я и спросила тетю Кристину:

— Как там, плохо дело?

— Ничего хорошего. — Она вздохнула и прижала основания ладоней к животу, вероятно чтобы передвинуть пяточку или локоток, толкающие ее под ребра. — Стив потерял много крови. Пока мы были в палате, он пришел в себя всего на несколько минут, но, думаю, он нас даже не узнал.

Я сама не заметила, как задержала дыхание, пока не пришлось хватать ртом воздух. Они ничего не знают. Дядя Стив не заговорил.

— Каждый раз, когда мне кажется, что братец опустился на самое дно, он умудряется пасть еще ниже. — Убрав с лица волосы, тетя с саркастической усмешкой пояснила, что дядя Стив забалдел от болеутоляющих. Медсестра сообщила ей, что он почти добрался до больницы благодаря лошадиной дозе метамфетамина в организме, но потерял сознание в луже крови, сидя в своем пикапе на перекрестке. К счастью, водитель из другой машины вызвал скорую. — Боже, дай мне силы, — вздохнула тетя Кристина. — Такие переживания вовсе не для глубоко беременной женщины.

Она откинулась в кресле и водрузила ноги на балюстраду. Щиколотки выглядели неправдоподобно опухшими, словно она проглотила два страусиных яйца и они каким-то образом опустились прямо к ее ступням; на месте голеностопного сустава теперь собирались складки отечной кожи.

Мама вышла на крыльцо с двумя стаканами в руках и передала мне один из них, со свежим льдом:

— Я налила тебе еще.

— Я больше не буду, — сказала я, но стакан взяла.

Она оперлась о балюстраду около распухших ног сестры и вынула из кармана джинсов пачку сигарет.

Тетя Кристина сердито уставилась на нее. Мама закатила глаза, но отошла в дальний угол крыльца.

— Так лучше? — раздраженно спросила она оттуда.

Тетя не ответила, и мама, приняв это как разрешение, закурила. Она старалась выдыхать в сторону от крыльца, но запах дыма все равно ощущался. Я вспомнила тесные квартиры и туманные утра, почувствовала спиной продавленный и грязный серый диван, вообразила красно-оранжевую шашечку маминого одеяла, по краям которой водила пальцем, когда она собиралась на работу. Каждая квартира, куда мы въезжали, сразу же пропитывалась дымом «Кэмел лайт».

Тетя Кристина вздохнула.

— Ужасный запах. — У нее явно тоже пробудились воспоминания, хотя она никогда не навещала нас в Северной Калифорнии. — Виски и сигареты. Ты совсем как мама, — сказала она сестре.

На другой стороне крыльца лунный свет плясал в дредах моей матери.

— Это вряд ли.

— Правда. Я закрываю глаза, и мне кажется, что она сидит рядом.

Интересно, что ей представлялось. Я никогда не видела, чтобы бабушка курила. Когда я приехала на ранчо, она уже бросила. Хотя дедушка умер от рака кишечника, а не легких, бабушка Хелен рассказывала, что его предсмертные страдания подтолкнули ее отказаться от пагубной привычки навсегда.

Она неизменно говорила о дедушке с грустью. Я знала, что она скучает по нему. Именно из-за одиночества она и забрала меня из Окленда. Она бы никогда не призналась в этом вслух, но с годами я также поняла, что для нее невыносимо оставаться на ранчо наедине с воспоминаниями о дедушке.

— Сколько он украл? — спросила тетя Кристина, нарушая тишину, опустившуюся на крыльцо.

Я все еще думала о дедушке, и вопрос застал меня врасплох.

— Ты говорила, что Стив украл деньги с маминого счета. Сколько?

— А… — я помедлила, — пять тысяч.

Мама присвистнула.

— Он стал так похож на папу, — сказала тетя Кристина. — Тот тоже транжирил деньги направо и налево. У мамы были сотни поводов выгнать его.

В углу крыльца на фоне темной ночи разгорался огонек маминой сигареты.

— Папа был хорошим человеком, — произнесла она. — Он просто…

Но тетя Кристина резко перебила ее:

— Он был лживым пьяницей и игроком. Совершенно никчемный мужик.

— Не слишком ли ты строга? — Мама уселась на перила лицом к нам и стала болтать ногами.

— Ну, маме жизнь он явно не облегчал, — возразила тетя Кристина. — Она из сил выбивалась. Бог знает, как это тяжело — пытаться сохранить брак и растить детей.

Мама, глядя на меня, подняла стакан.

— И неважно, что дети рано или поздно взрослеют, — добавила тетя Кристина, сжимая мою коленку, — они все равно остаются твоими детьми.

— Ты точно не хочешь выпить? — спросила ее мама.

— Подожди уезжать, пока не родится твоя очередная племянница, и я выпью с тобой.

— Сколько тебе еще осталось?

— Три недели.

Мама небрежно махнула рукой:

— Уже практически все. Теперь можно хлебнуть пару глоточков.

— Перестань.

— Ты выглядишь так, что тебе просто необходимо выпить.

— Конечно, я хочу выпить! — Самообладание тети Кристины наконец дало трещину, и она уронила голову на руки. — Я только что бросила мужа, с которым прожила тринадцать лет. Мой брат в больнице. У меня пять малолетних дочерей и еще одна на подходе. Я не пила со школьных времен, даже на собственной свадьбе.

— Потому что была беременна, — сказала мама, чуть наклоняясь вперед.

— Именно, — признала тетя Кристина.

— Ха! — усмехнулась мама. — Выходит, я угадала!

— Купи себе медаль, — ответила тетя Кристина, морщась и устраиваясь в кресле так, чтобы потереть поясницу. — Ты ясновидящая.

— Тебе плохо? — спросила я.

— Это просто стресс.

Неподалеку Абигейл направлялась к амбару, время от времени клюя что-то на земле. Сидящие на гнездах черноперые самцы в загоне слились с ночью. Только самки виднелись в лунном свете, как парящий в темноте пух одуванчиков.

Тетя Кристина положила руки на живот, переплетя пальцы, и кивнула. Бабушка Хелен тоже так часто делала. Не беря во внимание огромный живот, я видела очень много сходства между бабушкой и тетей, от сильных рук до маленькой вертикальной складки между бровями. Мама имела такое же крепкое телосложение, с мясистыми руками и широкими бедрами. Тетя Кристина была ниже ростом, но вовсе не миниатюрная.

Семейное сходство нас троих бросалось в глаза, и со стороны могло показаться, что мы всю жизнь прожили одной семьей и каждое воскресенье, уложив детей спать, сидели на крыльце и сплетничали. У меня защемило сердце. Возможно, мы никогда больше не соберемся вот так теплым вечером, каждым жестом отдавая должное бабушке Хелен.

— Я тебе не говорила, — обратилась я к тете, с трудом выдавливая из себя слова, но не в силах ждать дольше, — я получила предложение от Джо Джареда продать ранчо.

— Твоя мама мне рассказала, — ответила она.

— Мама!

Она пожала плечами:

— Я не знала, что это секрет.

— Это не секрет, — произнесла я, — просто… Я искала подходящий момент. Нужно было сказать тебе раньше. Прости.

Тетя посмотрела на птиц в загоне, и я попыталась определить выражение ее лица, но оно было непроницаемо. А может быть, она просто смиренно восприняла тот факт, что я покидаю ранчо.

Я продолжала:

— Понимаешь… На службе в лесничестве… я буду выполнять работу, действительно имеющую значение… бороться с пожарами. Я хочу заниматься серьезным делом.

— Ранчо… — Тетя Кристина снова пересела, пытаясь найти удобную позу. — Сколько здесь страусов — сто пятьдесят?

— Сто сорок два.

— И Джо Джаред отправит их всех на бойню?

— Рано или поздно.

— Тогда я бы сказала, что для них твоя забота имеет огромное значение. Я не говорю, что тушить пожары дело неблагородное, это важно, Таллула, кто спорит, но даже не думай о том, что уход за птицами занятие бессмысленное. Очень даже осмысленное.

— В любом случае, — ответила я, — выяснилось, что я не очень-то способна ухаживать за ними в одиночку. Несколько дней назад они перестали класть яйца.

— Странно, — удивилась мама. — Разве сейчас не сезон?

Я стала смотреть в загон, держа стакан под подбородком.

— Может, они скучают по прежней хозяйке? — предположила тетя Кристина.

Я засмеялась.

— Ты слишком многого ждешь от страусов. Да у них глазные яблоки больше, чем мозг.

Тетя Кристина пожала плечами:

— В последнее время здесь многое изменилось.

По большому счету только одно, подумала я. Птицы в загоне двигались так медленно, что казалось, они плывут по незримому озеру. Мягкий ветерок беззвучно овевал нас. Чувствуя, как кровь стучит в висках, я снова заговорила:

— А вы… вам не кажется, что это происшествие с бабушкой Хелен — вовсе не несчастный случай?

— Таллула, что ты говоришь? — низким от беспокойства голосом произнесла тетя Кристина.

— Чушь! Она никогда бы такого не сделала, — не задавая вопросов, сказала мама.

Я уставилась на сетчатую дверь, куда падал конус света от голой лампочки у нас над головой.

— Мы поругались, и она была очень расстроена.

— Даже не думай об этом, кукла, — произнесла мама легкомысленным небрежным голосом, давя сигарету.

— Но ты ее не знала.

Тетя Кристина молчала. Я ожидала, что она рассердится на меня, но она уперлась взглядом куда-то далеко вперед. Видимо, ей в душу тоже закрались подозрения.

— Что за наезды? Я, черт возьми, ее дочь! — воскликнула мама, словно после двадцатичетырехлетней отлучки это еще имело какое-то практическое значение. Она даже не заметила отсутствия бабушки Хелен на ранчо. Для нее все было так же, как в день ее отъезда: простирающиеся до самых гор волнистые пески пустыни, выкрашенный в бледно-бирюзовый цвет дом, громко хлопающая входная дверь. — Люди не меняются, — добавила она.

— А вот бабушка Хелен изменилась.

— Это правда, — подтвердила тетя Кристина.

Мама не стала спорить. Что она об этом знала? Тетя поерзала в кресле, приподнимая огромный живот, чтобы сесть поудобнее.

— В последнее время она была в плохом настроении. Только, Таллула, я не могу представить, чтобы она могла… — Тетя застыла. Ее что-то напугало, и меня осенило, что в мировоззрении тети Кристины самоубийство было большим, чем просто бегство от жизни, — оно было страшным грехом.

— Неважно, — быстро проговорила я. — Я просто… Думаю, я чувствую себя виноватой из-за того скандала накануне бабушкиной смерти. Зря я об этом упомянула. Забудьте, пожалуйста.

Тетя Кристина открыла было рот, но ничего не сказала.

— Наверно, я все надумала, — продолжала я, — не могу вынести мысли, что наш последний разговор обернулся ссорой. — Я и не подозревала, насколько это правда, пока не произнесла эти слова вслух. — Я хотела объяснить бабушке Хелен, что для меня значит новая работа, хотела, чтобы она порадовалась за меня.

Тетя похлопала меня по коленке.

— Мама не любила показывать своих чувств, но уверена, что она тебя поняла. И, что бы ты ни думала, твой отъезд не имеет никакого отношения к несчастному случаю.

Итак, мы снова называли произошедшее несчастным случаем. И хотя при этом выражении у меня по спине поползли мурашки, охватившая меня паника сошла на нет, когда снова прозвучала общепризнанная версия событий. Не стоило соваться со своими предположениями. Я взглянула на пустой стакан. Я просто пьяна.

— Я думаю, свалить отсюда — разумное решение, — сказала мама. — Только не понимаю, почему ты выбрала охрану лесов. Зверская скукотища. — Она закурила новую сигарету.

— Девон хочет, чтобы я осталась в Сомбре, — с благодарностью ухватилась я за другую тему, — устроилась работать на завод и съехалась с ним.

Тетя Кристина оживилась:

— О, Таллула, это так романтично.

Мама подняла брови, молча намекая: «А я тебе что говорю?», и отвернулась, притворяясь, что не участвует в разговоре.

— Правда? — Я представила, как мы живем с Девоном вдвоем в его тесной квартирке над прачечной.

— Конечно. — Тетя Кристина на мгновение замялась, кажется размышляя, стоит ли ей вмешиваться, но потом все же спросила: — А ты не беременна?

Мама дернулась в мою сторону.

— Нет, — категорично произнесла я. — Как тебе такое в голову пришло?

— Просто спросила, — сказала тетя, поднимая руки вверх. — Дети — это способ, которым Всевышний наставляет нас на путь истинный. Я покинула ранчо в положении, и твоя мама тоже.

— Ну а я не беременна.

Разговор увял, но тетя Кристина, большая мастерица поддерживать светскую беседу, спросила маму:

— Что ты делала после того, как уехала?

Мама никогда не отправляла родным открыток. Интересно, что думала тетя Кристина в детстве и юности, зная, что у нее есть сестра и племянница, но не имея представления, как они живут.

Мама оперлась о столб и, приняв позу человека, который рассказывает об увлекательном приключении, поведала тете Кристине, как я появилась на свет в больнице Святого Антония в Голливуде после тридцатичасовых родов. Потом она стала перечислять одного бойфренда за другим, иногда упоминая меня. Мне эта история была известна слишком хорошо, а потому я ушла в свои мысли, наблюдая, как непринужденно болтают мама и тетя.

К тому моменту мама уже достаточно напилась, чтобы снять оборону. Нетрудно было представить их детьми, хотя при разнице в возрасте в десять лет они, скорее всего, прежде вряд ли так общались. Мама, как всегда, очень быстро все переводила в шутку, но тетю Кристину я никогда не видела в таком расслабленном состоянии.

По правде сказать, я никогда не видела ее без девочек. Мне она напоминала центр маленькой солнечной системы: ведомые гравитацией, дочери притягивались к ней, чтобы их обняли, помазали коленку йодом или наложили пластырь, а потом снова возвращались на орбиту вокруг матери. Как ни странно, Ной никогда не был частью этого круговорота.

Разговаривая, тетя Кристина теребила обручальное кольцо бабушки Хелен, висящее на тонкой цепочке вокруг шеи. Все украшения бабушка оставила младшей дочери. Их было немного: кроме обручальных колец, несколько пар сережек, нить жемчуга и пара браслетов. Бабушка надевала украшения только в особых случаях. При работе в загоне они приносили много неудобств — птицы склонны клевать все блестящее. Когда я отдала тете Кристине обручальное кольцо ее матери, она сперва хотела надеть его на палец, но на распухшую руку украшение не налезло, поэтому пока она повесила его на цепочку. При каждом резком движении кольцо с тонким звоном стукалось о висящий там же золотой крестик.

Длинный перечень разнообразных маминых бойфрендов навел меня на мысли о Девоне. Я снова удивилась, что он не позвонил. Казалось, мы не закончили какой-то важный разговор, поскольку нас постоянно перебивали. Возможно, это объяснялось действием виски, но я не могла вспомнить, за что разозлилась на него, и мне захотелось услышать его голос.

Пока мама и тетя квохтали, как две старые курицы, я извинилась и вошла в дом, чтобы позвонить ему. Я знала, что его смена на заводе уже закончилась и Девон либо дома, либо у Пэта. Набрав номер его мобильного, я заулыбалась в трубку.

— Алло? — Женский голос на фоне гула голосов, временами сопровождаемого стуком бильярдных шаров. — Таллула? — снова прозвучал голос, на этот раз со знакомым смешком. Это была Стелла, дочь шерифа.

Я положила трубку, налила себе стакан воды и выпила его, стоя около раковины. Вот так. Девон сидел в баре со Стеллой. Снова.

Когда я вышла на крыльцо, мама и тетя Кристина смеялись.

— Что с тобой? — спросила тетя.

Я пожала плечами:

— Пойду спать.

Они ждали, что я скажу больше, но меня вдруг страшно потянуло в сон. Я поднялась по лестнице, на цыпочках прошла мимо комнаты бабушки Хелен, где спали девочки, и повалилась на свою неразобранную кровать прямо в сапогах и в одежде.

Голос Стеллы мутировал в моем мозгу, превратившись в крик дяди Стива. Пытаясь заснуть, я видела кровь, текущую по его руке, стиснутые от боли зубы. Комната слегка пошатнулась. Я сползла на край кровати и поставила одну ногу на пол — когда-то я слышала, как мама, шутя, рассказывала об этой уловке друзьям. Сработало. Комната перестала крутиться.

Уже в полусне я вспомнила о камнях, которые собрала на подъездной дорожке, нашарила их в кармане и включила лампу. На подоконнике лежали в ряд похожие камни, от самого светлого до самого темного.

Слева с краю был осколок белого кварца, бледный, как летнее облако. Рядом с ним шероховатый розовый камень, а дальше — большой кусок песчаника неопределенного красно-оранжевого цвета, напоминавшего неуловимый оттенок заката. Далее шли один за другим еще несколько экземпляров, от оранжевого до желтого, а затем другие куски породы, включая серо-зеленый и ярко-синий. Здесь было около шести оттенков коричневого, каждый темнее предыдущего, и наконец завершал ряд кусок обсидиана, черный и блестящий, как разлитое масло. Все эти камни я нашла в радиусе ста метров от дома.

Камень, который я достала из кармана, имел серые вкрапления, и, подвигав его вдоль цепочки на окне, я нашла ему место — третьим с конца.

Коллекцию горных пород я собирала больше года и поражалась, что пока нашла только два камня одинакового цвета. Прежде чем на моем окне появилась эта радуга, я считала, что пустыня имеет цвет кофе с молоком, но, подобрав под ногами двадцать совершенно разных камней, поняла, что она может быть и сиреневой, и розовой, и оранжевой, и зеленой, стоит только присмотреться внимательно. Я оглядела радужную цепочку еще раз, потом рухнула на кровать и провалилась в сон.