142 страуса

ГЛАВА 7

Я решительно вошла через серую металлическую дверь и увидела завсегдатаев заведения, закончивших дневную смену на цементном заводе. С десяток мужчин устроились у барной стойки, обхватив руками кружки с пивом. Третьим с конца сидел Уолтер, столь же слившийся с интерьером, как голова рогатого зайца, висящая на стене над кассой.

Музыкальный автомат в углу светился оранжевым сиянием и тихо играл «When Doves Cry»[4]. Окон в помещении не было. Низко над бильярдным столом висела лампа, ряды зеленых и коричневых бутылок на полках были красиво подсвечены сзади. В полумраке я разглядела Пэта, который, склонившись над раковиной, мыл стаканы.

У края барной стойки, на своем обычном месте, расположился Девон, поставив один локоть на прилавок и обратившись лицом к сидящей рядом женщине. Он почти полностью заслонял свою собеседницу, но, заметив светлые волосы, я поняла, что это Стелла, дочь шерифа Морриса. Она была худенькой, миниатюрной, около ста пятидесяти семи сантиметров, и потому всегда ходила на невероятно высоких каблуках. Походка ее напоминала мне о бумажной кукле, которая не может ни поднять руки в стороны, ни сделать широкий шаг, а только наклоняется вперед-назад. Девушка оперлась на прилавок, изогнув туловище чуть выше талии, словно ребенок с пухлыми пальчиками посадил ее в такой позе. Ровно подрезанные прямые блестящие волосы спадали бледной массой.

Стелле было девятнадцать лет, и она флиртовала напропалую. Когда год назад она окончила школу в Викторвилле, ее отец воспользовался своими связями, чтобы устроить дочку на работу секретарем в приемную завода, подальше от тяжелых машин и неистребимой цементной пыли. Она знала, как ценятся в маленьком городке сплетни, а благодаря близкому родству с шерифом обладала самыми свежими сведениями о том, кто и почему попал в переплет. Стелла часто захаживала к Пэту, ярко вырядившись и пытаясь продать слухи за стаканчик безалкогольного напитка.

У хозяина заведения не хватало духу выставить ее. Он угощал девушку диетической колой и присматривал за ней, чтобы не ввязалась в неприятную историю. Шериф с претензиями не появлялся, и, хотя никто мне об этом не говорил, я заключила, что он догадывается, где Стелла проводит время. В большинстве городов местный бар — не особенно целомудренное место, но и шериф, и Пэт оба знали, что подростки в Сомбре, за неимением других занятий, обычно начинали баловаться метамфетамином, а потому, пока дочь приходила домой в трезвом уме, между владельцем бара и представителем власти сохранялся хрупкий мир.

Когда мои глаза привыкли к полумраку, я разглядела, что Стелла стучит пальцем с угрожающе красным ногтем по экрану мобильника Девона. Потом она чуть отодвинулась и игриво хлопнула его по плечу. Он наклонился ближе к ней, на чем-то настаивая.

— Таллула, — поприветствовал меня Пэт, улыбаясь своей зубастой улыбкой из-за стойки бара. — С возвращением. — Я не была здесь чуть больше недели, а казалось, что целый год.

Девон, услышав мой голос, выпрямился.

— Привет, — произнесла я как можно более оптимистично.

— Привет, Лу, — ответил он, виновато переводя взгляд с меня на Стеллу, однако быстро оправился от неожиданности и смахнул свой телефон в карман. — Как дела?

— Таллула? — в своей гнусавой манере протянула Стелла, снова опираясь на прилавок и выглядывая из-за Девона. — Мне очень жаль твою бабушку? — Она повышала интонацию в конце каждого предложения, превращая его в вопрос.

— Спасибо, — ровно произнесла я, желая, чтобы эта девица скрылась с глаз моих.

— Рад тебя видеть, Лу, — сказал Пэт, наполняя запотевший стакан «Будвайзером».

Я забралась на табурет рядом с Девоном, надеясь, что он отвернется от Стеллы, чтобы посмотреть на меня, но он выбрал среднее, навалившись обоими локтями на прилавок между нами.

Пэт придвинул ко мне стакан. Пена переливалась через край и текла по внешней стенке. Я отхлебнула пиво, чей вкус напоминал о конце длинного дня.

— Я запишу это на счет Девона, — насмешливо прошептал хозяин заведения и подмигнул мне.

Стелла похихикала над своим почти пустым стаканом.

— И мое тоже, ладно, Пэт?

Пэт налил ей еще диетической колы.

В неловком молчании я сидела, соприкоснувшись локтями с Девоном, и смотрела в зеркало за баром. Мне хотелось знать, почему после смены он поехал к Пэту, а не на ранчо, как обещал, но я не знала, как задать вопрос, чтобы это не прозвучало как обида. Да и все равно я сама не на ранчо, так что мои жалобы были бы пустыми. Я изучила свой стакан и стерла большим пальцем конденсат.

Почувствовав между нами напряжение, Стелла сползла с табурета.

— Пойду-ка я? — С колой в руках она направилась к музыкальному автомату.

Я отхлебнула пиво.

— Она на тебя запала.

— Да нет, — ответил Девон. В зеркале позади бутылок я увидела смущенную улыбку, расползшуюся по его лицу.

— Да перестань.

— О чем ты? — Улыбка исчезла.

— Я думала, ты после работы поедешь на ранчо. Почему ты не написал мне, не позвонил, чтобы сообщить, где ты?

— Я должен был спросить разрешения? — Беззаботный парень, с которым сидела Стелла, куда-то делся.

— При чем здесь разрешение? — возразила я. — Просто… Я не знала, почему так расстроилась, увидев его в компании Стеллы. Поискала ответ в пиве, но не нашла.

Мы посидели молча, плечом к плечу. Парни за столом позади нас засмеялись над чем-то, и Пэт налил еще пива сотрудникам Девона, сидевшим на другом конце прилавка.

— Слушай. — По тону Девона было понятно, что он мучительно хочет сменить тему. — Я сегодня поспрашивал на заводе — вроде бы в бухгалтерии открывается вакансия.

— В бухгалтерии?

— Да, и я подумал, ты можешь поступить на должность помощницы менеджера по обслуживанию клиентов. Там не надо знать налоговое законодательство и тому подобное.

— О чем ты говоришь? — Я была искренне озадачена.

— О работе, — ответил Девон. — О настоящей работе, а не о контракте у черта на рогах в Монтане. Ты можешь остаться в Сомбре.

— Не могу же я вкалывать на заводе, — сказала я и замерла, услышав отвращение в своем голосе: я была окружена заводскими рабочими. Разговоры вокруг нас затихли.

— А что в этом плохого?

— Я имела в виду, что не могу сидеть в офисе. Ты знаешь меня — я люблю быть под открытым небом.

Парни вокруг нас, по-видимому удовлетворенные ответом, вернулись к своим беседам.

— Тогда зачем ты продаешь ранчо?

— Потому что… — Но я не могла ответить. Не могла заявить, что хочу только одного: принимать решения, делать свой выбор, а не просто хватать то, что ближе лежит. Я не выбирала себе судьбу фермера-птицевода, но предполагалось, что я продолжу семейный бизнес. Так же как от меня ожидали, что я выйду замуж за Девона, поскольку по воле обстоятельств мы были вместе.

Мы с Девоном познакомились через пару недель после его переезда в наш город. В течение полутора лет он жил в цокольном этаже родительского дома в Викторвилле и катался на работу на цементный завод за шестьдесят километров, и за это время мы ни разу не встречались. Но как только Девон перебрался в съемную квартиру над прачечной в Сомбре, он присоединился к местным парням и пошел после смены выпить пива. В тот же вечер мы заметили друг друга. У него было доброе лицо и искренняя улыбка. Месяц мы флиртовали за дешевым пивом, а потом однажды он проводил меня до моей машины и поцеловал. И мы поехали к нему.

Ребята в баре, сотрудники Девона, любили шутить, что наш роман был неизбежен, поскольку мы остались единственными во всем городе несемейными людьми моложе пятидесяти; но у нас на первый взгляд было много общего. Нам обоим нравились пиво «Пабст Блю Риббон» и острые куриные крылышки, мы вместе играли в бильярд и смотрели бейсбол, так что наше сближение не казалось вынужденным.

Быстро пролетели три года, и я невольно задумывалась, что, возможно, товарищи Девона не так уж и ошибались. Проводить вместе время было приятно, но, знай я, что мой партнер настроен на серьезные отношения, возможно, воздержалась бы от этой связи. Потому что «приятно» — подходящее слово, однако не более того. Девон не имел никаких стремлений увлечений. Как любовнику ему недоставало спонтанности или фантазии. Он так долго возился с застежкой моего бюстгальтера, что я в конце концов стала сама расстегивать его.

Он всегда выбирал путь наименьшего сопротивления. Я часто шутила, что, если кто-то положит на табурет рядом с ним сто долларов, а в другом конце бара — тысячу, он возьмет сотню и будет счастлив. Он отвечал, что сто баксов тоже на дороге не валяются и почему бы не забрать деньги, когда они сами плывут в руки. Таков был Девон. В его обществе я отчетливо поняла, что мне таких отношений мало. Мне нужны большая страсть, большая уверенность в партнере, больше, чем просто барный табурет, на котором я так и просижу до самой старости. Я никогда не собиралась связывать с Девоном всю жизнь.

В работе в пожарной команде меня привлекла, кроме прочего, возможность находиться подальше от бойфренда. Сообщая ему об отъезде, я смягчила удар, заверив, что между командировками буду приезжать в город и мы сможем поддерживать отношения, даже если станем видеться лишь время от времени. Но если честно, то уже тогда я надеялась, что мы постепенно расстанемся и окончательный разрыв окажется менее болезненным. Или один из нас найдет другого партнера, и все закончится быстро, словно с раны сорвали пластырь. Не исключено, что без слез не обойдется, зато потом я начну жизнь заново где-нибудь в Монтане. Может, я продавала ранчо, чтобы порвать с Девоном? Он сидел на барном табурете, глядя на меня своими большими голубыми глазами, и ждал ответа.

— Мне надо ехать, — сказала я и, одним длинным глотком осушив стакан, со стуком опустила его на прилавок и поспешила к выходу.

Девон, однако, не оставил меня в покое. Я выскочила из бара, преследуемая им по пятам. Луна еще не была полной, но так ярко освещала вечернее небо, что только несколько самых крупных звезд сияли над головой. Я резко повернулась к нему, теряя равновесие на гравии:

— Чего ты добиваешься, Девон?

— Тебя, — ответил он без колебаний. — Почему тебе так трудно принять мое предложение?

— Ой, ну я не знаю, — саркастически произнесла я. — Может, потому, что я не та девушка, с которой ты сидишь после работы в баре. Не заметь я твою машину, я бы вообще тебя сегодня не увидела, да?

Он опустил плечи и сказал:

— Извини. Я собирался заехать на ранчо, просто… Наверно, мне нужно было отдохнуть. У тебя дома жуткий напряг.

— Да, Девон! — закричала я, в ожесточении вскидывая руки. — Именно напряг! А тебе не приходило в голову, что мне тоже требуется отдых? Может быть, я хочу сидеть с тобой рядом в баре и… — Я презирала свой истеричный тон: не хотелось выглядеть ревнивицей, которая устраивает бойфренду сцену на парковке у бара.

— Не злись, — сказал он, — и не уезжай в Монтану.

— Я должна ехать, — ответила я, шаря в кармане в поисках ключей от машины.

— Почему? — поинтересовался он. — Ты устроена лучше всех, кого я знаю, Таллула. У тебя есть все необходимое — работа, люди, которые о тебе заботятся. Что такого особенного ты хочешь найти в Монтане?

— Тебе не понять, — отмахнулась я.

— Так объясни мне.

Объяснить Девону, что он скучный любовник? Что отсутствие устремлений делает его дружелюбным, но туповатым собутыльником? Что я хочу от жизни большего, чем он способен предложить? Нет. Правда слишком жестока. Я просто развернулась и убежала. Слезы застилали мне глаза, когда я села в пикап и рванула по шоссе, оставив Девона около бара.

В пути я кипела от злости. Если он так сильно меня любит, то почему сидит в баре со Стеллой? Я была обижена и растеряна, но больше всего по дороге в темный дом, где никто меня не ждал, страдала от одиночества и пожалела, что перед отъездом не включила на крыльце свет. Хотя в последние годы мы с бабушкой отдалились друг от друга и разговаривали все меньше и меньше, однако, когда я возвращалась домой, свет на крыльце горел всегда. Вечерами, когда мы ругались, лампочка сияла, как маленький белый флаг. Меня всегда ждали на ранчо, и на следующее утро разногласия предыдущего вечера не упоминались. Мы просто жили дальше. Такой была моя бабушка — столь же надежная и далекая, как пустынное солнце.

Я подумала о последних годах, когда мы работали вместе. Решив не подавать документы в колледж и остаться с ней в пустыне, я предполагала, что она сделает меня партнером. Бабушка всегда проявляла большой интерес к моим школьным занятиям, и я почему-то ожидала, что он распространится и на мою роль на ранчо. Я надеялась, что она научит меня вести бухгалтерию, может быть, доверит мне нескольких клиентов — как минимум будет рада иметь помощницу. Но повернулось все иначе.

Вместо этого я брала на себя все больше и больше обязанностей в загоне, в то время как бабушка оставалась в доме и выходила только помочь мне с тяжелой работой. Она утверждала, что ведет счета и платит налоги, но чаще всего, когда я возвращалась со двора в конце дня, то находила ее сидящей за столом, в заботе в основном не о документах, на которые бабушка лишь бессмысленно смотрела, а о стакане виски. Я спрашивала, что случилось, она отвечала: все в порядке, — но бизнес шел как обычно, так что делами она, видимо, все-таки занималась.

За несколько месяцев до смерти бабушка Хелен стала рано ложиться спать и поздно просыпаться. Когда тетя Кристина с девочками приезжали на ужин, бабушка аккуратно причесывалась и садилась со всеми за стол, но всегда витала мыслями в облаках, отрешенно потягивала свой виски и, несмотря на веселый переполох, который устраивали мои двоюродные сестры, находилась с нами только телом.

В тот период бабушка выглядела довольной, только когда выходила по утрам здороваться с птицами. При ее появлении Леди Лил высоко вскидывала свои огромные крылья и торопилась поприветствовать хозяйку, и бабушка Хелен, улыбаясь, подходила к загону, чтобы повидаться со старой подругой.

Эта искра давала мне надежду. Я думала, что мой отъезд заставит ее снова работать в загоне с птицами, поможет ей выйти из состояния апатии, но возможности осуществить мое намерение так и не представилось.

Я все еще думала о бабушке Хелен, когда пикап накренился. Раздался громкий хлопок, и передний бампер справа внезапно рухнул на землю. Уши резанул ужасный скрежет металла по дороге, и в боковое стекло я увидела фонтан искр. Схватившись за руль обеими руками, я сильно дернула его, вывернув машину на обочину. Она затормозила и остановилась.

Я сидела, застыв, за рулем, глядя, как в свете фар вокруг пикапа поднимается пыль. В голове снова всплыло слово «авария». Автомобили на дороге ломаются сплошь и рядом.

Живот свело, я почувствовала желчь во рту и открыла дверцу, ожидая, что меня вырвет, но тошнота отступила. Пошатываясь, я вылезла из пикапа и положила руки на капот, чтобы унять головокружение и сориентироваться. Метрах в четырехстах впереди светился в темноте, как маяк, белый знак с надписью «Ранчо „Уишбон“». По крайней мере, я застряла недалеко от дома.

Я достала из бардачка маленький фонарик и, направив луч на колесо, увидела, что колесо с лысой покрышкой сорвало с оси и вмяло в колесную арку. Со спущенной шиной я бы справилась, но это повреждение было мне не по зубам. Огладывая горизонт, я вздохнула. Совсем близко от меня, сверкнув бледными крыльями, с неба упал филин, схватил с земли какое-то маленькое несчастное существо и улетел прочь.

Мне не очень хотелось оставлять пикап на шоссе на ночь. Угона я не боялась, но недавно у нескольких сотрудников Девона украли с припаркованных у завода машин задние борта кузовов, и еще я знала, что некоторые запчасти автомобиля представляют для воров ценность.

Мне требовался буксир. К счастью, у Рубена Мартинеса имелся эвакуатор. К тому же сосед настаивал, чтобы я ему позвонила, если понадобится помощь. Обрадованная этой мыслью, я достала телефон, но приема не было: я находилась далеко от города. Придется звонить с фермы.

Заперев машину, я помедлила, подумав о мешках с витаминными добавками в кузове. На каждом было изображено по три яйца, напомнившие мне о цели моей сегодняшней вылазки. Досадно, что я застряла так близко к дому.

Не желая провалить свою миссию, я попыталась поднять сразу три мешка, но не смогла их удержать, и они выскользнули из моих ладоней. Решив сменить тактику, я стиснула жесткий пластик в кулаках и потянула мешки. Мышцы свело от непосильного веса, и я бросила груз, не успев даже вытащить его из кузова. Тогда я подняла один мешок на руки, как носила своих сестер, и попыталась взять другой точно так же, но тут первый мешок выскользнул из рук, а за ним упал и второй. От злости я пнула тот, что лежал ближе ко мне. Некоторое время я смотрела на мешки, стараясь изобрести способ доставить их на ранчо, но ничего не придумала. В расстройстве я затащила их на прежнее место и захлопнула борт кузова. Придется все-таки оставить биодобавки здесь.

Я двинулась по обочине дороги, где темный асфальт встречался с бледным песком. Днем в июле даже короткая прогулка по пустыне без воды грозит тепловым ударом, но ночная прохлада милосерднее к человеку, чем полуденное солнце. Я выключила фонарик и сунула его в карман, любуясь освещенным луной пейзажем.

Было уже поздно. Добравшись до ранчо, первым делом надо накормить птиц, пусть даже и без добавления витаминов, иначе они начнут бесноваться. До приезда проверяющего от Джо Джареда оставалось три дня. Я надеялась, что, если отложить подкормку страусов до утра, это особой роли не сыграет: главное, чтобы во вторник в инкубаторе оказались свежие яйца. Нужно потерпеть еще совсем немного: мне предстоит самостоятельно управлять фермой всего пару недель, а в конце месяца, завершив сделку, я отправлюсь в путь.

Звезды мерцали, их сияние размывалось оставшимся от дневной жары маревом, словно посылая лучи обратно в космос. Вдалеке уже виднелся силуэт амбара. Я проверила почтовый ящик. Металлические петли скрипнули. Среди обычной рекламы и счетов в пачке писем обнаружились конверты чуть большего размера с соболезнованиями. Очевидно, весть о смерти бабушки Хелен достигла ее родного города Элк-Гроув — четыре открытки, пришедшие за последние несколько дней, были проштампованы почтовым отделением этого небольшого населенного пункта, расположенного севернее, в Калифорнийской долине.

Читать на дороге под луной было темно, а потому я сунула пачку писем под мышку и двинулась к дому по узкой полоске земли между подъездной дорогой и ограждением загона. Бдительный Тео подбежал со своей стороны забора и пошел рядом, но я шагала так медленно, что он потерял ко мне интерес и вернулся к своему гнезду.

Самцы, имеющие темную окраску, заботились о яйцах по ночам, подсовывая белые кончики крыльев под свои тела, так что оперенье сливалось с ландшафтом и птицы становились почти незаметными; с рассветом их сменяли самки, маскируя гнезда своими перьями цвета песка. Такое распределение обязанностей поровну всегда меня восхищало.

Я подлезла под перекладины забора, подошла к элеватору и открыла заслонку. Зерно зашуршало по желобу. Самки повернули головы и медленно, даже грациозно направились к кормушке. Самцы словно соткались из воздуха, поднявшись с гнезд и обнаружив белые кончики крыльев.

Я воспользовалась возможностью потихоньку обследовать лунки, не особенно рассчитывая найти там яйца, но все равно была разочарована их отсутствием.

— Зачем вы сидите на пустых гнездах? — спросила я у одного страуса, когда он приблизился, притянула его к себе за клюв и прижалась лбом к его голове. — Это не имеет никакого смысла. — Он высвободил клюв и, обогнув меня, отправился ужинать.

После смерти бабушки Хелен все на ранчо пошло вкривь и вкось. Самостоятельно я не справлялась. Мне не нравилось жить одной в пустыне, а теперь я еще и поссорилась с Девоном, единственным человеком, который хотел быть здесь вместе со мной.

Одна из самок последовала за мной к воротам, с любопытством ткнувшись мне сначала в правое, а потом в левое плечо. Ее внимание ко мне привлекло других птиц. В этом смысле страусы как дети. Даже во время приема пищи они легко отвлекаются, и как только один чем-то заинтересуется, остальные тут же присоединяются к нему.

Когда я дошла до угла загона, примыкающего к ореховому дереву и находящемуся за ним дому, меня сопровождали уже не меньше пятнадцати самок. Шугнув их, я приоткрыла калитку настолько, чтобы протиснуться в щель. Остановленные забором, птицы продолжали качать головами и соперничали за место, дающее хороший обзор, создавая впечатление многоголового чудовища.

Поскребывание когтей о песок, казавшееся таким громким, когда они преследовали меня по загону, стихло. По пустыне разнесся шорох крыльев, поднимающихся и ищущих удобное положение. Я протянула руку, и одна самка, с необычным кольцом темной кожи посередине шеи, перегнулась через забор. Бабушка Хелен звала ее Упанова в честь героини мультфильма «Фантазия» — страуса-балерины, носившей галстук-бабочку. Упанова обнюхала мою ладонь, и короткие пушистые волоски пощекотали мне запястье.

Бабушка и дедушка стали давать страусам имена после того, как перешли с производства мяса на продажу яиц, — тогда они начали понимать, что у каждой птицы есть свои индивидуальные особенности. Я знала только некоторые из имен.

— Спокойной ночи, Упанова, — прошептала я, дружески пожав клюв страусихи, и пошла в дом.

Вспыхнувший на кухне яркий свет резанул мне глаза. Я бросила почту на разделочный стол и разложила веером по плитке, сунув туда же коричневый конверт, который Джо Джаред оставил в день поминок. Две буквы «Д», напечатанные в углу изысканным курсивом, намекали на респектабельность фирмы. Джо Джаред продавал большую часть мяса и кожи в помпезные казино, позиционируя свой продукт как экзотический, дорогой и эксклюзивный товар. «Эффективный брендинг», — называла это бабушка Хелен. Логотип ранчо «Уишбон» не был столь претенциозным — простое «У» внутри круга соответствовало бабушкиным идеалам — безопасности и добротности, лежавшим в основе нашей маркетинговой политики, а сбывали мы товар на рынках органической продукции и в кооперативах.

Давным-давно, когда конкуренция за клиентов затрагивала оба ранчо, бабушка с дедушкой рассматривали возможность стать партнерами Джо Джареда, но визит на его ферму положил конец этим замыслам. Кормил Джо свою стаю хорошо, чтобы птицы быстро росли, но загон был переполненным и грязным. Птицы стояли крыло к крылу по щиколотку в помете, никогда полностью не высыхавшем. Поскольку в природе страусы живут в засушливых районах, постоянная влажность вызывала кожные заболевания и инфекции, которые лечили интенсивными курсами антибиотиков, приводившими, в свою очередь, к нарушению пищеварения, что только усугубляло проблему. Входя в загон, Джо прокладывал себе дорогу шваброй, разгоняя птиц.

Я села за стол, открыла конверт и вытащила бумаги, на которых потенциальный покупатель изложил свои условия. Размышляя, как скоро после продажи наше безмятежное ранчо превратится в такой же, как у него в Юме, конвейер по производству мяса, я стала читать написанные аккуратным квадратным почерком комментарии на полях.

Урна с прахом бабушки Хелен все еще стояла на кухонном столе рядом с лилиями. Потемневшие, увядшие цветы засыхали, бросая на стол густую пыльцу, и урна рядом с ними выглядела сиротливо. Я отложила документы и выкинула лилии в мусорное ведро.

Вытерев урну подолом рубашки, я поставила ее на книжную полку в гостиной. Потом начисто вытерла стол, где она стояла, стараясь не думать о том, как бы ужаснулась бабушка, узнай она о моей сделке с Джо Джаредом. Она всегда с такой добротой относилась к птицам.

Наверно, это выглядело как предательство, но других покупателей не предвиделось: в наших краях было немного страусиных ферм. Если бы бабушка дала себе труд задуматься о последствиях своих действий, она бы поняла, что я продам ранчо, и, учитывая обстоятельства, немудрено догадаться, кому именно. Ей следовало остаться здесь, чтобы ухаживать за птицами самой.

Голодная как волк, я съела остатки лазаньи перед телевизором. Шла передача о том, как приемные дети ищут своих настоящих родителей, — довольно скучная, однако я продолжала смотреть один выпуск за другим. Через несколько часов я было собралась ложиться спать, но тревога приковала меня к креслу. По вечерам бабушка Хелен часто оставляла меня одну в гостиной, но, даже когда мы находились в разных комнатах, я чувствовала ее присутствие в доме и не испытывала такого одиночества.

Теперь я по привычке ждала, что услышу ее шаги наверху или журчание воды в трубах, когда она умывается. Мой слух напряженно пытался различить звуки, а их все не было.

Я не могла собраться с силами и подняться наверх, пройти мимо ее комнаты. Гриффит свернулся калачиком на диване, положив серую голову на переднюю лапу.

— Мы с тобой вдвоем, котик, — произнесла я, беря его на руки. Он взглянул на меня скептически. — Давай посидим здесь немножко, — сказала я, чувствуя себя дурочкой из-за того, что разговариваю с животным, но, с другой стороны, хорошо еще, что не сама с собой.

Тепло его тела меня немного успокоило. Я почесала ему за ухом, и кот заурчал. Он положил переднюю лапу мне на подбородок, и, почувствовав прикосновение крошечных подушечек, я крепче прижала к себе Гриффита коленями и стала гладить ему макушку.

На экране девочка-подросток впервые набирала номер телефона родной матери. Она отвернулась от камеры и сгорбилась, волнистые каштановые волосы закрыли ее лицо. Потом она заговорила таким тихим голосом, что авторы программы добавили субтитры: «Я ищу свою маму» — и ответ: «К сожалению, она умерла в прошлом году. Рак груди». После чего бедная девочка одиноко опустилась на стул с телефоном в руке и заплакала.