1977

Глава 13

Наивно было идти на эту встречу. Чистая, незамутненная наивность, как слеза младенца, впервые увидевшего мир. Или как первая рюмка водки, после которой кажется, что все проблемы решаемы. Я не питал ни грамма доверия к Валентину. Веры в него было столько же, сколько снега в Сахаре в августе. Где гарантия, что он явится один? Ее не было. Вообще. Ноль целых, ноль десятых, абсолютный нуль. Идти на «стрелку» в одиночку – это все равно, что поехать сейчас в Москву, выйти на Красную площадь в одних трусах и с балалайкой, распевая частушки про Брежнева. Риск. Риск снова получить по морде и это как минимум. В лучшем случае. В худшем – лишиться всех денег. Ну и совсем уж «вишенка на торте» – поймать несколько ножевых ударов в брюхо от Цыгана. Цыган… от одного этого слова веяло чем-то темным, цыганскими гаданиями, крадеными лошадьми и запахом табака.

Поэтому я перестраховался. Как говорят мудрые люди: «Береженого Бог бережет, а не береженого – конвой стережет». Наблюдал за местом встречи из городского парка, который находился напротив «Марса». Это был не тот парк, где всякие там карусели, аттракционы, сахарная вата и прочие радости для детей и пьяных компаний. Ничего такого. Скорее это место было для тихого отдыха, для влюбленных парочек, которые бродят под луной, держась за руки, и шепчут друг друга всякие глупости. Лавочки, деревья, тротуары, вдоль которых столбы освещения окутанные мутным, желтоватым ореолом света. Еще тут были сосны, высокие, мрачные, словно часовые, беседки, закрытый на зиму фонтан, похожий на спящего каменного зверя. Где-то рядом высоченное белое здание городской администрации. Есть тут места освещенные светом, и места, погруженные в тень. Игра света и тьмы, вечная борьба, как добро и зло, как кошка и собака, как… да много чего. Мой наблюдательный пункт был на лавочке в полумраке. В самой гуще теней. Валентин меня вряд ли увидит. Я был невидим, как призрак, как трезвый человек на корпоративе. А вот я его – прекрасно. Тротуар около «Марса» освещался уличными фонарями отменно. Как на ладони.

Ветер поднялся. Словно взбесился, с цепи сорвался. Он нес по тротуарам колючий, злой снег и бросался им прямо в лицо, точно горстями. Завывал, будто жаловаться на что-то. Людей заметно стало меньше. Сдуло их, как пыль с дороги. И в парке, и напротив «Марса». Даже на миг мне стало жутко. Не то чтобы страшно, нет. Скорее… неуютно. Как будто ты один в пустом кинотеатре после последнего сеанса. Казалось, я был в этом парке совершенно один. Совсем один. Как последний человек на Земле.

Пришел он действительно один. Но я решил повременить. Лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорится. Валентин кружил на месте встречи, как неприкаянный, один, руки в карманах пальто, воротник поднят. Ежился от ветра. Минут через десять в поле зрения появился Цыган. Подошел к Валентину. Перебросился с ним несколькими фразами. Они озирались по сторонам. Затем подошел Рыжий. Я хмыкнул. Все-таки полезно иногда включать мозг. Меня явно ждала засада. Его дружки ждали где-то неподалеку. И явись я туда, они тут как тут. Гоп-стоп мы подошли из-за угла. Ага. Денег я бы точно лишился. Всех. А без них я здесь – считай, что труп.

Они постояли там еще минут пять, а потом ушли в «Марс». Я поднялся со скамьи и двинулся к кафе. Растопив себе горячим дыханием смотровое окно на стекле, заглянул внутрь. Там, в полумраке, копошились неясные, зыбкие тени.

Думай, Серега. Думай.

И тут из кафе вынырнул парень. Одетый в пальто, такое же бесформенное и серое, как бетонная плита, и в шапку-ушанку, из-под которой торчали клочки волос. На носу – очки в черной, массивной оправе, делавшие его поразительно похожим на Шурика из старого советского фильма. Но был один нюанс, одна жутковатая деталь, которая придавала этому сходству зловещий оттенок. Лицо. Оно было одутловатым, багровым, словно перезрелая слива, готовая вот-вот лопнуть. Лицо, которое кричало – нет, вопило! – о многодневном запое. Он отошел на пару шагов от двери, чиркнул спичкой – звук, резкий и сухой, – и закурил. Дым, сизый и вонючий, потянулся вверх, растворяясь в холодном воздухе. Я подошел к нему.

– Вечер добрый, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно непринужденнее. – Товарищ, не хочешь подзаработать?

Он посмотрел на меня мутными, покрасневшими глазами. В них плескалось… удивление? Вроде того.

– Кто ж не хочет-то? – ответил он. Голос был прокуренный, с металлическим звуком.

Ешкин крот! Этот Шурик или как его там зовут – алкоголик, с его опухшим лицом и пустым взглядом, казался сейчас единственной ниточкой, за которую можно было ухватиться в этом кошмаре, чтобы все разрулить.

Я кивнул на дверь кафе.

– Там, возле входа, есть телефон. Рабочий?

– Рабочий, – проскрипел Шурик, выпуская струю дыма. – Только если звонить надо, на кассе разрешение спроси. Они его, бывает, отключают, чтобы всякие… чтоб не баловались по пьяни.

– За столиком трое парней сидят, – продолжал я, чувствуя, как внутри нарастает холодная, липкая тревога. – Один рыжий, другой цыган, третий… полный. Думаю, ты их сразу узнаешь. Вот этого, полного, можешь позвать к телефону? А за это я тебе… – я зашарил рукой в кармане, нащупав смятые купюры. – Пятьдесят рублей дам. – Сразу же зашел я с козырей.

Шурик недоверчиво усмехнулся, кривя рот в подобии улыбки. Он затянулся.

– А что ж ты, товарищ, сам его не позовешь?

– Да тут такое дело… На днях я тут… подрался, ну, в кафе этом. И там мне лучше не показываться. А с этим товарищем нужно вопрос решить, ну, чтобы он заявление в полиц… в милицию на меня не писал. Понимаешь?

Он скользнул взглядом по моему лицу, задержавшись на синяке под глазом.

– А вдруг ты его ножом… того самое?

Я усмехнулся, стараясь придать своему лицу как можно более невинное выражение.

– Да брось, друг. Ну, подрались, из-за бабы, с кем не бывает. Но за это ножом… нет, это перебор. Меня, наоборот, совесть мучает. Много плохого ему наговорил. Хочу извиниться. Сплю плохо. Помоги мне. Всего-то к телефону позвать. Я тебе за это заплачу.

Я достал деньги, отсчитал нужную сумму – пятьдесят рублей, словно плата Харону за переправу через Стикс – и протянул Шурику. Но он не торопился их брать. Какое-то время он смотрел на деньги, словно на ядовитых змей, что-то обдумывая, взвешивая на невидимых весах. В его глазах мелькнуло что-то – жадность? Страх? Или желание гульнуть на эти деньги? Я не смог разгадать. Затем, будто приняв какое-то важное для себя решение, он взял купюры и тут же спрятал их в карман.

– Вижу, ты не пьянь какая-то. Пьянь такие деньги с собой не носит. И одет ты хорошо, хотя… – он ткнул пальцем в сторону моего разбитого лица, – рожа разбита. Но ты не из тех, кто готов на мокруху. Так и быть, поверю. Что сказать-то?

– Скажи, что ему звонит Ким Викторович, – ответил я, сообщив имя и отчество отца Валентина. – Он поймет, кто это.

– А если он мне не поверит?

– Тогда все равно деньги твои.

Шурик сделал пару глубоких затяжек, и выбросив окурок, двинулся к «Марсу», но тут же замер и обернулся.

– А баба-то хоть красивая была?

– Шикарная.

Шурик хмыкнул и пошел к двери, за которой исчез через миг. Я следом, как тень, преследующая своего хозяина.

Бежевый, потертый телефон стоял на тумбочке у входа, рядом с вешалкой для верхней одежды. Все это – в небольшом, тесном тамбуре. Я встал в углу, рядом с дверью, чувствуя, как адреналин закипает в крови, а сердце стучит все громче.

Сейчас все решиться.

Или нет.

Если выйдет, главное не затупить.

Где-то через минуту, или около того – время тянулось медленно, как патока, – дверь распахнулась, впуская в тамбур гомон голосов из кафе, и… вышел Валентин. Дверь захлопнулась за ним, отрезая нас от зала, словно гильотина, запечатывая нас в этом тесном коконе, погружая в звенящую тишину. Он меня не заметил, подошел к телефону. Понял, что трубка не снята. Хмыкнул.

– Эй, – шикнул я, словно змея, готовая к броску.

Он резко обернулся, и в этот же миг мой кулак, будто кувалда, обрушился на его лицо, впечатавшись точно в нос. Хруст костей разнесся по тамбуру. Валентин рухнул назад, как подкошенный, выпучив на меня глаза, полные ужаса и непонимания. От носа к подбородку по его лицу потекли две жирные, багровые линии крови. Кровь капала на пол, оставляя темные, зловещие пятна. В этот момент я почувствовал не удовлетворение, не триумф, а лишь холодную, липкую пустоту внутри.

– Ты?! – воскликнул он. А потом до него дошла боль, он прикрыл разбитый нос рукой, из-под пальцев сочилась кровь, окрашивая светлый свитер в багровый цвет. Он застонал – звук жалкий и слабый, как скулеж раненного пса.

Я опустился на колено напротив него, схватил его за ворот свитера.

– Где телефон? – выпалил я.

– Телефон? Какой телефон? – простонал он.

– Моя вещь. Где она?

– Дома.

«Ну да, кто бы сомневался», – пронеслось у меня в голове с горечью.

– А говорил, что продал…

Я обшарил карманы его брюк. Вдруг соврал? И этот проклятый телефон при нем? Вытащил паспорт и студенческий билет. Телефона нет. В паспорте нашел страницу с пропиской. Запомнил адрес. Как оказалось, Валентин жил недалеко от Ани. Вроде, всего в двух кварталах.

– Тебе это так с рук не сойдет, козел! – зло пробормотал Валентин, вытирая с подбородка кровь. – Ты, сука, сядешь!

– Ага, – буркнул я, пропуская его слова мимо ушей. Мне больше интересовали его паспортные данные.

«Что теперь? Ломиться в квартиру?» – мелькнула мысль, но тут же отступила. Есть вариант куда тоньше по исполнению…

– Короче, так, – отрезал я, глядя ему прямо в глаза – в них плескался страх, чистый, животный страх. – Пункт первый: паспорт забираю себе. Будем меняться. Ты мне мою вещь, я тебе паспорт и студенческий. Пункт второй: даже не думай заявлять в милицию. Иначе твой паспорт найдут рядом с трупом. Мне терять нечего. Смекаешь, что в этом случае будет? Сядешь.

– Что? Да ты больной!

– Да. Я дурак, бросай оружие, – вспомнил я фразу из старого боевика про ментов. Улыбка тронула мои губы – кривая, зловещая улыбка.

– Что это значит? – пробормотал он, глядя на меня с ужасом.

– Тебе не понять… – прошептал я. – Советую тебе сегодня ночью быть дома. Я приду. Обменяемся. Вздумаешь куда-то деть мою вещь, позвать в засаду милицию или своих дружков – смотри второй пункт. Понял?

– Козел! – прошипел он.

Я сунул его документы во внутренний карман пальто. Толкнул ладонью Валентина в лоб – жест грубый, бесцеремонный. Он повалился на спину, как мешок с картошкой, его глаза пустые и бессмысленные – уставились в потолок. Через миг я вышел из кафе в бушующую метель. Снег хлестал в лицо, как тысячи мелких иголочек, ветер выл, как голодный зверь. Сердце бешено колотилось в груди, адреналин бурлил в крови, обжигая изнутри. Ноги были ватными, руки ледяными. В голове царил сумбур, мысли метались, как крысы в лабиринте. Лишь спустя пару кварталов, когда «Марс» остался далеко позади, растворившись в белой мгле, я остановился. Прислонился к стене дома, чувствуя, как дрожат колени. Зачерпнул пригоршню снега и умыл лицо – холод обжег кожу, словно кислота, он немного привел в чувство. Выдохнул – воздух вырвался из легких с хрипом. И я пошел медленно, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце.

«Вроде все неплохо получилось, – подумал я, стараясь убедить себя в этом. – Нигде не косякнул. Документы у меня, теперь никуда не денется. А не жестко я с ним? Да не, нормально. За Аньку ему это. Да и за все остальное».

Не думаю, что он полный идиот, чтобы обращаться в милицию. Мое предостережение с паспортом и трупом… должно сработать. Готов ли я пойти на такую крайнюю меру? Нет, конечно! Я не убийца. Просто… я видел такой психологический прием в кино. Должен сработать.

«Должен», – повторил я про себя, словно заклинание, пытаясь отогнать грызущие изнутри сомнения.

Заскочил в гостиницу, забрал свой портфель и сразу же на улицу. Ожидание автобуса в этот поздний час растянулось в бесконечность. Я чертовски продрог, пальцы на ногах окоченели. Но, наконец, вдали показались тусклые фары, и вскоре, с шипением пневматических тормозов, автобус остановился у остановки. Почти пустой. Я оплатил пять копеек, и усевшись у окна, зарылся поглубже в пальто и уставился во тьму за окном.

Уже через полчаса я стоял перед нужным домом – типичная панельная пятиэтажка, серая и безликая. Пустой, темный, промерзший двор. Вот его подъезд, первый по счету. Я быстро прикинул по номеру квартиры расположение окон. Четвертый этаж. В кухонном окне горел свет, остальные два – темные. Остальные окна – во тьме, дом спит. Лишь с десяток окон бодрствуют. Я вошел в подъезд. Он был пропахший кошками и затхлостью. Паспорт и студенческий билет спрятал за батареей между вторым и третьем этажами – на случай если меня повяжут наверху. Будет, чем торговаться.

Поднялся на четвертый этаж. Вот она, нужная дверь. Я постучал – три коротких, настойчивых удара. Почти сразу послышались шаги, щелкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге стоял Валентин. На нем были треники с отвисшими коленями и белая майка. На лице читался испуг, нос слегка распух, на переносице наливался синяк, готовый вот-вот расцвести под глазами.

– Ну? – оборвал я тишину, требуя свой телефон.

Валентин шагнул через порог, вышел в подъезд, прикрыв за собой дверь. Словно боялся, что его домашние увидят эту сцену.

– Сначала паспорт покажи, – заявил он, и в его голосе снова появились властные нотки. Он снова почувствовал себя в своей тарелке, словно запрыгнул обратно на своего воображаемого коня.

– Паспорт ты увидишь, когда вещь отдашь, – отрезал я, глядя ему прямо в глаза. – Или сядешь, забыл?

Напоминание о мрачной перспективе немного остудило его пыл. И он уже не так уверенно, с некоторой опаской, проговорил:

– Я тебе не верю. Что если ты его выбросил или под труп подбросил?

– А не надо было мою вещь забирать, – ответил я, чувствуя, как внутри нарастает холодная ярость. – Тогда бы этого не было. Давай мою вещь сюда, или я пошел. Сообщать в милицию о трупе.

Он вцепился в меня взглядом. Маленькие, свиные глазки смотрели на меня испытующе, пытаясь учуять, блефую я или нет. Но меня его взгляду было не пронять. Слишком много всего произошло за последние дни. Чего только один беспилотник стоит…

– Хорошо, – сдался он, опустив взгляд. В его голосе звучала обреченность. – Сейчас.

Он скрылся за дверью. Вернулся быстро. Протянул мне телефон. Я повертел его в руках, нажал на боковую кнопку. Ноль реакции. Батарея села.

«Ну да, что ему еще оставалось делать», – подумал я.

Сунув телефон в карман, я отчеканил:

– Ждешь десять минут и спускаешься к окну между первым и вторым. Посредник оставит там паспорт и студенческий.

– Что? Мы так не договаривались! – взвизгнул он.

– А ты думал, я тебе из рук в руки все отдам? Чтобы меня внизу уже ждали? Через. Десять. Минут. Между. Первым. И. Вторым.

И, не говоря больше ни слова, я развернулся и стал спешно спускаться по лестнице, чувствуя, как его взгляд буравит мне спину. Я задержался на нужном пролете, нацарапал ключом на стене стрелку, указывающую в сторону батареи, и большими, неровными буквами вывел: ТАМ.

Снаружи меня никто не ждал. Я скользнул тенью под окнами первого этажа, стараясь не привлекать внимание. Свернул за угол и только тогда побежал по безлюдной улице со всех ног, сквозь поздний вечер, сквозь бушующую пургу. Сбавил ход лишь через квартал, оглянулся. Хвоста не было. И тогда я взял курс на дачи.

«Лишь бы сейчас меня не тормознул патруль», – пронеслось у меня в голове с липким страхом. – Ага, вышло бы смешно».

Но ничего подобного не случилось. Я добрался до дачи. Сарай. Второй ярус. Портал. Но входить не торопился. Слишком важный был момент. Слишком тревожный. Я бы даже сказал, пугающий до дрожи. А что, если не сработает? Что, если я упустил какую-то мелкую, но важную деталь? Поколебавшись немного, собрав остатки мужества, я отогнал дурные мысли и шагнул в портал.

Меня выплюнуло на пол. Удержал равновесие.

«Прогресс», – мелькнуло в голове с кривой усмешкой.

Кинулся к дверце, выглянул наружу…

Лето.

Солнечный, солнечный день.

Голубое небо.

Отлегло. Словно тяжелый камень упал с души.

Зеленая трава, родная крапива у забора. Щебечут птицы – звуки такие чистые и звонки, словно я не слышал их целую вечность.

Спустился вниз. Вышел на участок. Осмотрелся. Все было привычное, все на своих местах: ель, домик, банька, моя «Девятка».

На глаза навернулись слезы. Мне хотелось упасть на колени и поцеловать эту землю.

Переодевшись, сел в машину и поехал домой. По дороге жадно всматривался в город. В живой город. Полюбил пробки, суету, жару – все то, что еще недавно меня раздражало.

Мой двор, мой дом. Мой этаж. Открыл дверь. Вошел. Прихожая. Юлька на кухне с кем-то болтает. Дошло: теща приехала. Я был готов их расцеловать. Я был… счастлив. Счастлив, словно вернулся из мертвых.