1977

Глава 8

Они напали сразу. Ну, почти сразу – достаточно, чтобы мозг застрял в этом дурацком моменте, пытаясь угнаться за двумя угрозами одновременно. Первый – цыган с быстрыми, расчетливыми движениями, как у дуэлянта. Его удар шел прямо на меня, и я инстинктивно выставил руку, чтобы отбить. Все бы ничего, если бы в этот момент толстый не решил включиться.

Он двигался медленно, как ломовая лошадь, но, черт возьми, удар как молот. Удар был грубым, бесцеремонным – прямо чуть выше уха. Не лицо, не челюсть, а вот это место, где тонкая кожа и кости резонируют с каждым толчком, как барабан. Боль ударила волной, горячей и мгновенной, голова мотнулась назад.

Я попробовал собрать мысли, вернуть себе контроль, но этот момент стоил мне всего. Я пропустил второй удар. Теперь от цыгана, и этот прилетел прямо в бровь. Мир сразу пошел под откос, будто кто-то накренил землю. Ноги предали меня, или, может, лед сделал свою часть работы – кто теперь разберет. Я полетел вниз, и тротуар встретил меня как старый враг, холодный и беспощадный.

Но они не собирались останавливаться. Рыжий, до этого маячил сбоку, как наблюдатель, вдруг выкинул ногу. Его ботинок вошел мне в ребра. Я не мог дышать, не мог двигаться, но знал: они еще не закончили.

– Все, хватит! Убьете! Поднимите, – скомандовал толстый.

Кто-то схватил меня за подмышки, и резко поставил на ноги. Ледяной тротуар шатался под ногами, или это моя голова отказывалась сотрудничать с реальностью? Меня грубо поставили к дереву – холодная кора впилась в спину. Они расположились напротив, их силуэты казались больше, чем были на самом деле.

Я поднял голову и сразу почувствовал, как что-то теплое и липкое скатилось в уголок глаза. Кровь. Она резала зрение. Я машинально стер ее рукавом, но неприятные ощущения остались.

Аня была неподалеку. Она стояла, замерев, ее лицо застыло в выражении чистого ужаса. Я видел этот взгляд раньше, когда на нее напала стая собак. Те же пустые глаза, тот же застывший крик, который так и не родился. Она ничего не могла сделать, только смотреть, как разворачивается спектакль.

Толстый шагнул ближе. Он остановился на расстоянии вытянутой руки. Его глаза были темные, тяжелые. Потом он ухмыльнулся – медленно, лениво.

– Ну как, понравилось? – сказал он с ленивой насмешкой, которую люди обычно приберегают для жертв. Для тех, кто уже не может ответить.

– Ага, очень. Думаю, записаться к вам на массаж. Спина болит часто, – прохрипел я, натянув на лицо усмешку.

Цыган поднял кулак.

– Можем повторить, – сказал он, наклоняясь чуть ближе, так что я почувствовал запах его дыхания: табак и дешевое пиво.

– А скидка будет? – бросил я.

Он улыбнулся, но это была не добрая улыбка. Кулак завис в воздухе, потом вдруг рванул вниз и, прежде чем я успел хотя бы напрячь мышцы, ударил меня прямо в солнечное сплетение.

Боль пришла мгновенно. Тупая, вязкая, она разлилась по всему телу. Воздух вылетел из легких, словно его откачали насосом. Я согнулся пополам, сдавленно закашлялся, глотая воздух ртом.

Я задыхался. Грудь сжималась, спазм не отпускал. Воздух был ледяным, резал горло, но я все равно пытался глотать его. Раз за разом. Потому что это все, что я мог сделать.

– За Анькой вздумал ухаживать? – произнес толстый, сунув руки в карманы пальто. Его ноги широко разъехались по льду. В моем мире это называлось «позой альфа-самца».

Я выдавил кашель и, собрав остатки воздуха, хрипло выплюнул:

– Тебе-то что?

– А то. Она моя.

– Она об этом хоть знает? – усмехнулся я и снова закашлялся.

– Скоро будет знать. Она. Моя. Понял? Еще раз. Увижу. Тебя с ней. Рядом. – Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть кто тут главный. – Пришибу. Понял?

Толстый говорил так, будто все вокруг принадлежало ему: деревья, тротуар, лед, Аня. Властно, нахально. И тут я догадался: это он сын члена горкомпартии.

– Слышу плохо. У меня справка есть. Что глухой. Забыл дома. Могу по почте прислать.

Цыган не выдержал и шагнул вперед. Его лицо перекосилось от злости.

– Ты у меня сейчас договоришься, – прорычал он, поднимая кулак.

Рыжий глядел на меня так, будто уже копал мне яму. Его нос распух, стал багрово-синим.

– Держите его крепче, мужики, – сказал он.

Они подчинились мгновенно. Вцепились в мои руки. Рыжий сделал шаг вперед, сжал кулак и ударил. Вложил в удар все: и свою боль, и злость, и унижение. Кулак вошел в мою скулу, и мир вспыхнул. Это было как будто кто-то прижег лицо раскаленным железом. В глазах заплясали искры, которые тут же погасли в густой пелене боли.

– Все? – спросил толстый.

Рыжий удовлетворенно кивнул, потирая костяшки. Они разжали руки, и я едва не рухнул на землю, но удержался на ногах.

Толстый полез в карманы моего пальто. Он вытащил мои деньги, быстро пересчитал и присвистнул. Сто рублей с небольшим хорошие деньги. Положив их к себе в карман, достал мой телефон, повертел его в руках, изучая.

– Что это? – спросил он.

– Тебе не говорили, что совать руки в чужие карманы нехорошо? Положи обратно. Где взял.

Цыган взял телефон, повертел его в руках, потом пожал плечами, и вернул толстому. Тот снова начал его изучать. В этот момент экран ожил тусклым светом.

– Хм… интересно! – воскликнул папенькин сынок.

Я смотрел на него спокойно. Он ведь понятия не имеет, что с ним делать. К тому же доступ к устройству был защищен графическим ключом.

– Раз молчишь, значит, это тебе не нужно, – пожал плечами «сынок» и сунул телефон в свой карман.

И тут раздался голос, острый и металлический:

– Так, молодые люди, что тут происходит?

Я перевел взгляд и увидел их. Патруль милиции. Двое. В шинелях, в шапках-ушанках, оружие скрыто под аккуратно застегнутой кобурой. А неподалеку стоял желтый «бобик».

Парни замерли. И через секунду, как по команде, отошли от меня. Бросили, будто я был чем-то грязным, к чему лучше не прикасаться.

– Да так товарищ сержант, просто балуемся, – сказал толстый, легко, почти беззаботно.

Сержант молча смотрел на него. Высокий, лет тридцати, с черными усами, он не выглядел тем, кого легко обвести вокруг пальца. Затем он перевел взгляд на меня. На секунду его глаза сузились, словно он пытался меня вспомнить. Мое сердце заколотилось где-то в горле.

Может, это не тот патруль? Может, это просто совпадение? Но если это они… если это тот самый сержант из того самого вечера… Холод пробежал по позвоночнику, неприятный, липкий. Все может закончиться здесь и сейчас.

– Значит, балуетесь, да? – наконец проговорил он, теперь уже обращаясь ко мне.

Что сказать? Признаться, что меня били? Это значит поехать в отделение. А отделение для меня – все равно, что смертным приговор. Кто-нибудь из милиционеров обязательно вспомнит кто я такой. Вспомнит и наденет на меня наручники. Нет, отделение не вариант.

Но и просто молчать нельзя. Телефон все еще у толстого. Сказать, что у меня украли вещь? Отличный план, Сережа, просто гениальный. Как раз то, что нужно, чтобы подписать себе приговор.

– Да, товарищ сержант, балуемся, – наконец выдавил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее.

Он окинул нас взглядом, а потом спросил, сдержано, но так, что стало не по себе:

– Почему не на работе? Тунеядцы?

– Никак нет, товарищ сержант. Студенты, – быстро ответил толстый.

– Где учитесь?

– В медучилище.

– В медучилище… – протянул сержант, словно пробуя эти слова на вкус. – А с лицами у вас что?

Он кивнул на рыжего.

– Упал. Сколько нынче. Зима пришла, – сказал рыжий, ухмыляясь.

Сержант перевел взгляд на меня:

– А ты? Тоже упал?

Я почувствовал, как рыжий сверлит меня взглядом. Мгновение я колебался, а потом просто кивнул. Это было проще, чем пытаться говорить.

– Ясно, – заключил сержант. – Поедем в отделение. Там разберемся.

– Но, товарищ сержант, – начал лепетать толстый.

– Никаких «но»! – резко перебил патрульный. – В отделение! Может, вы чего натворили? Проверим по ориентировкам. Если все будет хорошо, если за вами ничего нет – пойдете домой.

Это «если» зависло в воздухе, тяжелое и непреклонное, как бетонная плита.

Сержант кивнул: вперед. Второй патрульный, с лицом хищной птицы, демонстративно положил руку на кобуру. Шутки здесь неуместны, мол. Парни переглянулись, глотнув тревогу, и двинулись за сержантом. Я тоже шагнул следом. Хотя где-то внутри, в самом мрачном уголке сознания, шевельнулась мысль: а может, бежать? Сейчас, пока никто этого не ждет.

Но что-то – интуиция или голос страха – с силой ударило по этой мысли, заставив остановиться. Не стоит. Не сейчас. Второй раз удача мне не улыбнется, а сержант… Сержант, судя по всему, из тех, кто не выпускает добычу, пока она не перестанет дергаться.

До «бобика» оставалось всего ничего – пару шагов, может, три. Но тут ледяной воздух прорезал голос, тонкий и звонкий, как стекло:

– Товарищ сержант! Виктор Андреевич!

Мы замерли, все, как один, и обернулись. На заснеженной улице, на разъезжающихся ногах, к нам мчалась Аня. Ее ботинки скользили по льду, шаги напоминали отчаянную пляску.

– Вы меня не узнали, Виктор Андреевич? – голос Ани звучал почти буднично, но в нем слышалась тонкая нить напряжения. Она остановилась рядом с сержантом и отбросила челку с глаз.

Сержант прищурился, будто перед этим всплыло воспоминание из давно забытого сна. Казалось, он листает картотеку лиц в своей голове.

– Теперь узнал, – кивнул он наконец, голос его стал мягче, почти дружелюбным. – Не признал сразу, Аня.

– Виктор Андреевич, не нужно в отделение. Его не нужно. Он ничего плохо не сделал. – Ее взгляд скользнул в мою сторону.

Сержант молчал, что-то прикидывал. Произнес:

– Может, расскажешь, что случилось?

– А как же! Расскажу! Он провожал меня домой, а эти трое напали на нас.

– Она врет! – выкрикнул цыган. – Он первый начал! Ударил! Мы только хотели…

– Помолчи! – рявкнул Виктор Андреевич. Его взгляд мог сломать железо. Затем снова повернулся к Ане, лицо суровое, но заинтересованное. – Значит, он тебя провожал. А эти молодые люди напали. Как напали? Что делали?

Аня вздохнула, собираясь с духом.

– Кидали в нас льдом. Чуть меня не пришибли. Сергей меня уберег. А потом ему попало. Ледышка прямо в голову. А когда он сделал им замечание, они бросились его бить.

Сержант слушал внимательно, будто собирал мозайку. На лице его читалось что-то опасное, похожее на решение, которое еще только формируется.

– Неправда! Он первый Саню ударил! – выпалил толстый, вспыхнув красным.

Я уже был готов увидеть, как он залезет в карман, вытащит мой телефон и начнет демонстрировать сержанту. Мол, глядите, странный тип. Но толстый даже не пошевелился. Видимо, у него в голове вертелись дела поважнее.

Сержант перевел на меня взгляд. Нет, не просто на меня – на мою разбитую бровь и скулу, которая пульсировала, будто кожей дышала. Я чувствовал, как гематома набухает. Скоро глаз превратится в щель. Потом его взгляд метнулся к рыжему – к его носу.

– Это он тебя так? – спросил сержант.

– Да. Подошел и ни с того ни с сего ударил.

– Это ты подошел. Рука у тебя была в кармане, – сказал я, не дожидаясь вопросов. – Может, там нож? Хотел меня пырнуть?

Рыжий раскрыл рот, но не успел ничего сказать, потому что я добавил:

– Или, может, вы ее изнасиловать хотели? Откуда мне знать, зачем вы к нам привязались?

Воздух между нами стал тяжелее. Все замерли, даже сержант, хотя его глаза за это время казались еще цепче, чем раньше.

– Покажи, что в карманах, – приказал сержант.

Рыжий подчинился без лишних слов. Он вывернул карманы своего пальто, и на снег посыпалась мелочь его жизни: смятая пачка сигарет, спички, связка ключей, которая громко звякнула.

– Вот видите, ничего у меня нет, – проговорил он и начал поднимать свои вещи.

Толстый бросил на меня взгляд, полный липкой злорадности, и его губы расползлись в довольной улыбке, как у человека, который только что обвел кого-то вокруг пальца.

Я прочувствовал момент до последнего нерва. Все шло не в мою пользу. Выглядело так, будто я начал драку. И сержант, конечно, это понимал. Ситуация рассыпалась, как карточный домик, и каждый упавший кусок больно бил меня по голове.

Я уже видел, как все закончится. Толстый и его дружки выйдут из отделения с чистой совестью, потому что у кого-то папа член горкомпартии. А вот я… Мне придется посидеть. И не просто посидеть – за горизонтом уже маячил срок. Хулиганка, драка. Отличное начало для нового этапа жизни, не правда ли?

Но Аня даже не думала сдаваться. Вот уж характер!

– Сергей журналист, – заговорила она. – Приехал к нам из Москвы, чтобы написать статью о нашей промышленности. Вот как ему теперь быть с разбитым лицом? Что ему теперь писать о нашем городе?

Ее слова повисли в воздухе. Сержант оглядел меня с ног до головы. Его взгляд зацепился за мое пальто, задержался на шапке, скользнул вниз – к портфелю, что валялся на снегу.

– А у меня отец в горкоме. Савельев Ким Викторович, – вдруг заявил толстый. – Думаю, вам эта фамилия известна, Виктор Андреевич.

Сержант чуть заметно кивнул, не отворачиваясь от меня:

– Известна.

Потом снова обратился ко мне, в голосе – едва уловимый оттенок усталости.

– Какая газета?

– Московский комсомолец, – ответил я, вытирая с края глаза свежую каплю крови. Она была горячей, на морозе это ощущалось особенно остро.

Виктор Андреевич вздохнул, тяжело, выпуская изо рта теплый воздух. Затем сдвинул шапку на затылок и потер лоб пальцами.

– Что же мне с вами делать, – протянул он задумчиво.

Толстый хмыкнул, и нагло кивнул в мою сторону:

– Как что? В отделение его! Я вам приказываю! Хулиган. На людей кидается. Хотите, я заявление напишу?

– Я тоже напишу. На вас троих, – сказал я.

– И я, – тут же поддержала меня Аня, шагнув вперед.

– Так, хватит! – рявкнул сержант.

Но я знал, что сейчас нельзя останавливаться. Ситуация катится вниз, как разбитая телега, и если не взять все в свои руки, то останусь я на дне.

– Патовая ситуация у нас получается, Виктор Андреевич, – начал я, впиваясь в него взглядом. – Ну, вы понимаете, о чем я?

Он посмотрел на меня, но молчал, и я почувствовал, как в этом молчании тлеет интерес. Значит, слушает.

– Вам ведь не нужно, чтобы в статье я упомянул этот инцидент? – продолжил я. – Что в Армавире разбушевалась преступность? Что гостям города нельзя пройтись без приключений?

Сержант хотел что-то сказать, но я его опередил:

– С другой стороны, я понимаю, вам не нужно неприятностей с горкомпартией. Тут все понятно. Поэтому я предлагаю компромисс. Мы закрываем этот инцидент из-за примирения сторон. Я претензий к этим ребятам больше не имею.

Он молчал, но я видел, как он взвешивает слова. Лицо сержанта было неподвижным, но в глазах что-то шевелилось, как тень. Наконец, Виктор Андреевич хмыкнул, коротко и сухо. Это был его способ признать: да, ты знаешь, как играть эту игру.

– Верно, все говорите, Сергей, – протянул он. – Но как же закон? Был нарушен общественный порядок. Драка, в центре города. Что мне с этим делать? – Его взгляд был тяжелый. – Понимаете, какая выходит ситуация? Если закрыть инцидент, то я становлюсь преступником. Потому что закрыл глаза на нарушение закона. Если вы мне скажете, что с этим делать, тогда так и быть – разойдемся.

Крыть мне было нечем. Слова сержанта висели в воздухе, как гильотина. Предложить взятку? Нет, это даже не обсуждается. Не здесь, не сейчас. Я чувствовал, как земля подо мной трещит. Кажется, все. Приехал.

Но тут в разговор встрял цыган. Его голос прозвучал неожиданно, как шорох мыши в пустой комнате:

– Одна бабка самогоном торгует. Из окна. Вся семья в деле. Недалеко отсюда. Покажем место. А вы нас за это отпустите.

Сержант взглянул на него, проверяя, не врет ли. Потом медленно разгладил пальцами усы, явно взвешивая это неожиданное предложение.

– Сообщение о преступлении – это, конечно, благородный поступок гражданина, – сказал он наконец. – Этим вы себя перед законом реабилитируете.

Казалось он уже решил, но затем добавил, жестко:

– Но ваша драка… С ней что-то нужно делать. Закрыть на нее глаза я не могу.

– Я не сказал отпускать всех. Только нас троих. А этого журналиста забирайте. И глаза закрывать не придется.

Сержант скривился, словно кусок кислого лимона застрял у него между зубов. На мгновение стало тихо, только ветер шуршал по снегу, как невидимый свидетель этой сделки.

– Что ж… так и быть, – наконец произнес он. – Проедемся на адрес. Куда ехать?

Цыган назвал улицу, дом, подъезд, квартиру.

Виктор Андреевич повернулся к напарнику и коротко кивнул:

– Грузи их в клетку. Всех. Девушку оставь.

Напарник молча шагнул к пятой двери «бобика» и резко распахнул ее, открывая взору тесную металлическую клетку. Она выглядела как пасть зверя – темная, холодная, и оттуда веяло чем-то неестественно затхлым.

– Э, мы так не договаривались! – вскрикнул цыган, подаваясь назад, будто хотел убежать.

Сержант повернулся к нему.

– Думал, я тебе на слово поверю дурилка картонная? Проедемся на адрес. Если все будет так, как ты сказал, отпущу.

– Я не врал!

– Вот мы это и проверим. Все, хватит разговоров, – рявкнул Виктор Андреевич. – Игорь, грузи их!

Напарник уже было шагнул вперед, но сержант остановил его резким движением руки.

– Хотя, стой. Карманы их проверь. Чтобы ничего такого не было. А то порежут друг друга по дороге.

Напарник понимающе кивнул и подошел к нам, его движения были медленными, но в них ощущалась угроза. Казалось, все происходящее – это начало какого-то темного, необратимого процесса, который невозможно остановить. Толстого он обыскивал больше для видимости, чем для безопасности. Скользнул руками по карманам пальто и на этом все. Лишь только поэтому мой телефон остался незамеченным. А вот нас обыскивал чуть придирчевее, но тоже без особого фанатизма. Убедившись, что колюще-режущего при нас нет, он коротко кивнул, показывая грузиться.

Я наклонился, поднял с земли портфель и очки. Очки сунул в карман, а портфель зажал подмышкой. Троица парней уже скрылась в темном проеме двери «бобика». Я сделал шаг вперед, собираясь забраться внутрь, но патрульный у двери вдруг выставил руку, как шлагбаум, останавливая меня.

– Что в портфеле?

– А что там может быть? Рабочие заметки. Оружия и ножей в командировку не беру.

Он уставился на меня, пытаясь найти трещины в моей уверенности. Потом кивнул, давая добро залезть внутрь.

Внутри было темно и тесно, воздух пах железом и холодом. Я сел на обшарпанную скамейку у самого проема. Она была ледяной и твердой.

Снаружи вдруг раздался голос Ани.

– Я с вами!

– Аня езжай домой, – устало сказал Виктор Андреевич.

– Нет, я не поеду. Забирайте меня вместе с Сергеем. Я тоже участвовала!

Я невольно усмехнулся, тепло разлилось внутри, как внезапный огонь в заброшенном доме посреди зимы. Аня не хотела отпускать меня одного. И в этом было что-то настолько правильное, настолько человеческое, что даже мрачные стены «бобика» на миг показались чуть менее давящими.

– Хорошо, поедешь с нами, – наконец сдался Виктор Андреевич. – Только садись в салон.

Он махнул рукой, и дверца нашей камеры захлопнулась с глухим металлическим лязгом. Вмиг наступила тьма, лишь косой, призрачный луч света проникал сквозь зарешеченное окошко в дверце, дрожащий, будто он сам боялся заглядывать внутрь.

Снаружи заскрежетал замок. И я почувствовал, что отныне я не хозяин своей судьбы. Двери хлопнули, отрывисто и глухо, и на мгновение повисла тишина.

Потом «бобик» вздрогнул, двигатель заработал низким, утробным рычанием. Машина дернулась, толчок чуть было не скинул нас со скамейки, и мы тронулись с места.

Тесное пространство наполнилось слабым дребезжанием, гулким, как в пещере, и на какое-то время казалось, что весь мир сузился до этих холодных стен, воняющих металлом и грязью. Машина везла нас на адрес, но и не только туда. Моя станция следующая. Отделение милиции. И как мне выпутаться из истории, я не знал. Даже не было идей.

От автора:

–Здравствуй! Начал вырисовываться график. Проды будут во второй половине недели по несколько штук. Первая же половина - своего рода затишье. Приятного чтения.