1977

Глава 5

Рано утром, стоя на балконе с сигаретой в одной руке и телефоном в другой, я набрал шефа. В голове крутились планы: два дня отгула, чтобы решить все разом – открыть ИП, найти помещение, снова смотаться в СССР. Позвонить Ане. Возможно, она передумала сдавать сама.

Шеф ответил на третьем гудке. Его голос был холодным.

– Эта неделя для тебя последняя, – сообщил он, проигнорировал мою просьбу дать отгул.

Я замер. Сигарета дымилась, забытая в пальцах.

– Понятно, – выдавил я. – Почему я? Почему первый?

– У тебя крупный залет. Если бы ты не разбил машину, мы бы не стали тебя сокращать. По крайней мере, не первым.

Кровь застучала в висках, но я продолжаю, стараясь держать голос ровным:

– Тогда я вообще не выйду, – бросил я в трубку, сам не понимая, зачем я это делаю.

– Будешь уволен по статье за прогул, – отпарировал шеф и потребовал: – Заплати за ремонт машины. Сегодня.

Я сбросил звонок. Не подумав, не проанализировав, просто поддался злости. Как они могли?! Я отдал этой компании больше пяти лет. Всегда работал безукоризненно, был тем, на кого можно положиться. А меня выбросили, как старую тряпку, из-за первой же серьезной ошибки. Какая ирония. Форд, развалина на колесах, которая вот-вот должна была отправиться на свалку, стал причиной моего сокращения.

Год назад на должность главного бухгалтера был избран племянник учредителя. Мальчишка, едва окончивший ВУЗ. Этот «главбух» в первый же месяц умудрился перевести крупную сумму не туда – ошибся в реквизитах. Деньги, конечно, вернулись, но только через пару месяцев. И что? А ничего. Даже не было выговора.

А я оступился один раз – и вот вам, спасибо за все, собирайте вещи. Никаких шансов, никакой пощады. Как будто кто-то взял большой канцелярский нож и вырезал меня из своего мира. В такие моменты начинаешь понимать, что уроды не всегда ходят в масках и с ножами за спиной. А улыбаются тебе при встрече в офисном коридоре, и вы чуть ли не друзья.

Я долго стоял на месте, вглядываясь в предрассветные сумерки. Думал о жизни, о судьбе, о том месте, которое я занимаю в этом мире. И понял, что может быть, портал появился в моей жизни не просто так? Может, сама судьба, предвидя мое сокращение, дала мне новый путь?

Решил не идти на работу из принципа. Это был мой личный бой, и я выйду из него победителем. Шеф меня не переиграет. Не будет никакой статьи в трудовую за прогул. Сдерживая злую ухмылку, я набрал номер Тани. Она двоюродная сестра Юльки. Без лишних вопросов Таня согласилась помочь. Работала она в поликлинике окулистом.

«Больничный с сегодняшнего дня? Без проблем», – сказала она. Связи у нее были.

Затем уведомил кадровичку, что заболел. Говорить об этом шефу нет никакого желания. Вот и все. После больничного, заберу свою трудовую с формулировкой - сокращен или что-то вроде этого. Никаких черных пятен в виде уволен за прогул.

Как ни в чем не бывало, вышел с балкона, и скромно позавтракал: кофе с печеньками. Юле о своем сокращении ничего не сказал. Жена сидела напротив, погрузившись в телефон. Молчали.

Вчерашний вечер оставил привкус горечи. Когда я вернулся домой, Юлька набросилась на меня с допросом, как прокурор, который знает, что обвиняемый виновен. Где был? Почему не отвечал на звонки? Я, как всегда, прикрылся старой доброй легендой: мол, у Сани в гараже, с машиной возился. Но ей, конечно, этого было мало. У Юльки был какой-то дар, жуткий, почти сверхъестественный. Она чувствовала ложь. И в этот раз она ее почувствовала. Я видел это в ее глазах, но стоял на своем.

А если бы я сказал правду? Если бы признался, что был в СССР? Как бы она на это отреагировала? Подумала бы, что я тронулся умом? Или, что еще страшнее, поверила? Ведь в этом случае наша жизнь никогда не была бы прежней. Ага, поверила бы. Смешно. Как говорит в таких ситуациях Юра: «Тогда я, мать его, Стивен Сигал!».

Я отправился в налоговую. Нужно было зарегистрировать ИП. Ничего особенного, никаких таинственных ритуалов – просто пара документов, немного нервного ожидания, и вот, госслужащая на другом конце стола скучающим тоном сообщает, что в течение пяти дней все будет готово. Пять дней. Целая вечность. Но я не стал зацикливаться.

Из налоговой в банк. Там воздух казался тяжелее. Может, это кондиционер работал не слишком усердно, а может, просто тень сомнения начала шевелиться где-то глубоко внутри. Я подал заявку на кредит в пятьсот тысяч. По расчетам, этого должно было хватить: закупка продуктов, пара холодильников, аренда помещения. Все выглядело логично и просто, пока не появилась мысль – что, если сотрудник банка потребует справку о доходах? Мне совсем не хотелось снова видеть знакомое лицо в бухгалтерии моей уже бывшей работы, слышать вопросы, ловить взгляды. Но опасение оказалось напрасным. Этот банк охотно выдавал кредиты до миллиона без каких-либо справок. Все, что им нужно – твой паспорт и подпись.

Кредит одобрили за полчаса. Абсурдно быстро, почти пугающе. Пока ждал решение, скоротал время в кафешке напротив банка. Взял кофе, но вкус оказался слишком горьким, даже для обычного американо. Как будто в напитке отражалась вся эта сделка. Три с половиной года, 26% годовых, ежемесячный платеж – 18 096 рублей. Проценты? Грабеж среди белого дня, но куда деваться. У всех банков сейчас ставки одинаково жадные, а мне нужны деньги, и нужны быстро. Не идиот ли я? Не знаю.

На счет деньги поступят в течение двух дней. Я вышел из банка, щелкнул взглядом на наручные часы. 14:40. Впереди новые дела. Нужно договориться насчет аренды помещения. А потом – обратно в СССР.

Там тоже хватало работы. Во-первых, позвонить Ане. Может, она передумала сдавать сама. Во-вторых, пройтись по местным магазинам. Осмотреться, понять, где и что можно закупать. Возможно, даже что-то приобрести. Это было важно. Не только ради планов, но и ради эксперимента. Как продукты поведут себя при переносе через портал? Вдруг их структура изменится, или они станут непригодны?

И третье. Тысяча советских рублей. Спрятать в сарае.

Я припарковал свою потрепанную «Девятку» у обшарпанного дома, где сдавалось помещение, и выключил зажигание.

По дороге я уже созванивался с арендодателем – короткий разговор, почти формальность. Карен, с акцентом, который проскальзывал в каждом слове, заверил, что помещение свободно. Его голос, тяжелый и низкий. Таких, как Карен, я не любил. Люди, у которых в голосе всегда слышится что-то скрытное, будто они знают что-то, чего ты не знаешь – всегда вызывают недоверие.

Помещение оказалось серым. Гулкое эхо шагов безлико отражалось от стен. Здесь даже воздух казался пустым – ни запаха краски, ни плесени, ни затхлости.

Карен, стоя рядом, назвал цену. Сорок пять тысяч в месяц. Плюс оплата сразу за первый и последний. Девяносто тысяч. Я на миг задумался, не пытается ли этот человек, с его хитрым взглядом и сверкающим золотым зубом, меня ободрать. Еще я почему-то подумал, что у него обязательно должен быть свой павильон на городском рынке. Девяносто тысяч – не то чтобы смертельно, но больно.

Я решил торговаться. Карен ухмыльнулся. Знал, что это произойдет, и позволил мне «выиграть». В итоге мы сошлись на тридцати тысячах в месяц и разрешении сделать небольшой ремонт. У меня уже была идея – советский дух. Полки, прилавки, вывески – все как в магазинах СССР. Мы ударили по рукам, но неприятное ощущение осталось.

Карен, предупредил: не потороплюсь с оплатой – он найдет другого арендатора. Я пообещал перевести нужную сумму вечером, или, в крайнем случае, завтра. Конечно, тянуть я не собирался. Но что-то в его ухмылке и слишком мягком согласии заставило меня почувствовать, что я не до конца понял, на что только что подписался.

После – поехал на дачу. Солнце припекало, асфальт источал сладкий запах разогретого битума. Не смог проехать мимо ларька с шаурмой. Забрав свой заказ, сел за уличный столик под зонтом. Шаурма, жирная и сочная, лежала на подносе. Газировка шипела, пузырьки щекотали нос. Пока ел полез в интернет. Поиски нумизматов вывели на скудный результат: два человека, у них жалкие крохи старых банкнот. Всего пятьсот рублей. Мало, очень мало. Но я решил довольствоваться и этим. Завтра встреча.

Мысль о советском паспорте защекотала воображение. Он был будто бы ключ к другой жизни, к тайнам прошлого. Бумажный талисман. На барахолке предложений было раз-два и обчелся, но аукцион… Чистый бланк паспорта, 1975-1980 годы. Будто бы приглашение в забытый мир. Начальная цена лота – восемь тысяч рублей. Сущие пустяки за возможность прикоснуться к истории. Один участник и еще я.

Я должен был выиграть эти торги! Они будут длиться еще две недели. Две недели, которые растянуться в бесконечность. Я не церемонясь, назначил новую цену за лот –8 500.

На веранде дачи, где воздух стоял тяжелый и неподвижный, я наткнулся на рюкзак. Черный, с темной молнией, он лежал в углу. Я вспомнил, как оставил его здесь после наших недавних посиделок, когда ночь была гуще обычного, а разговоры затягивались до рассвета.

Рюкзак выглядел обычным, если не сказать скучным. Никаких нашивок или ярких деталей. Однако, в СССР даже таких вещей еще нет.

Но продукты ведь нужно было как-то тащить через портал. Сложить их в пакет из «Пятерочки»? Ага, смешно. Мне кажется, рюкзак – идеальный вариант. Да, он может привлечь внимание советских граждан или чего хуже патруля милиции. Может, даже слишком много внимания. Но выбора у меня не было. Буду избегать людных мест и перемещаться исключительно дворами.

Когда я разорвал бумагу, в которую были упакованы мои покупки, и вытащил пальто, мне показалось, что оно как бы жило своей жизнью. Оно терпеливо ждало меня на диване и теперь наконец-то дождалось своего часа. Я надел его и прислушался к ощущениям. Теплое, но тяжелое. Однако тяжесть можно было простить – под него необязательно надевать пиджак. По крайней мере сегодня. У меня другие цели, никаких ресторанов, никаких встреч.

Я решил, что футболки будет достаточно. Джинсы пришлось сменить на брюки. Потом я влез в новые зимние ботинки. Сразу ощущалось, что они мне велики. Чувствовал себя в них глубоководным пловцом в огромных ластах.

Положив в рюкзак все деньги СССР, которые у меня были (тысяча с небольшим), после чего салфетку с номером Ани опустил в карман, поднялся на чердак, надел шапку и шагнул в портал.

Спрятать деньги оказалось сложнее, чем я думал. В пустом сарае с этим было туговато – каждый угол казался либо слишком очевидным, либо слишком ненадежным. Я перебирал варианты, пока пальцы рук не начали зябнуть от холода. В конце концов, решился. Оставив себе двести рублей, остальные спрятал на перекладине над входной дверью. Решение было далеко не лучшее, но другого места для тайника просто не было. Если не знать, что над дверью спрятаны деньги, туда бы никто и не догадался заглянуть. Даже хозяин сарая.

Я отступил на несколько шагов вглубь, бросив взгляд на свой тайник. С этого расстояния деньги не видно. Перекладина как бы говорила: «Нечего тут искать, парень». Поднявшись на второй ярус, я проверил, не видно ли мой схрон сверху. Оттуда вообще на входную дверь никакого обзора не было. Вид со второго яруса выходил совсем в другую сторону сарая. Спустившись, я поправил на плече рюкзак и толкнул скрипучую дверь.

Снаружи сгущались сумерки. Скорее всего, дело ближе к ночи, а не к рассвету. По крайней мере, по моим ощущениям. Воздух был морозным. Я бросил быстрый взгляд на дачный участок, проверил дверь дома – все без изменений. Хозяин, похоже, так и не появлялся.

Пора было выдвигаться в город. Как и предполагалось, двигался исключительно дворами, прячась в их тенях. Последнее, чего я хотел – привлекать внимание граждан СССР своим видом. К счастью, морозный вечер разогнал людей по домам. Пустые дворы приветствовали меня тишиной и редким скрипом веток.

Теплое пальто и зимние туфли придавали комфорт моему путешествию во времени. В кармане я нащупал салфетку – напоминание о том, что нужно позвонить Ане. Но как? В этом чужом времени, у меня не было понятия, где искать телефонный автомат. Самая простая вещь в мое время – такая как телефонный звонок, стала для меня сейчас почти невозможной. И судьба сама дала мне подсказку. Между пятиэтажками, в просвете, я заметил знакомый гастроном. Там мог быть телефон. Попрошу продавщицу о помощи. Один телефонный звонок. Заодно, прикуплю чего-нибудь. Я свернул в просвет и решительно двинулся к гастроному.

Продавщица была другая. Полная женщина, лет под пятьдесят, со взглядом, который мог остановить поезд. На ней был белый фартук, едва натянутый поверх теплого пухового свитера, седые волосы скрывала белая шапочка. Другая продавщица – это то, что меня слегка встревожило. Девушка, которую я видел здесь раньше, вела себя дружелюбно, и я был почти уверен, что она без вопросов даст мне позвонить. Но эта дама… Мой внутренний голос кричал: «Поворачивайся и уходи», но я заставил себя остаться. Свое беспокойство скрыл за доброжелательной улыбкой, по крайней мере, постарался. В ее глазах, кажется, я уже провалил проверку.

– Добрый вечер, – сказал я.

– И вам не хворать, – ответила она глухим, как будто прокуренным голосом.

Для порядка – окинул взглядом прилавок. Ассортимент все тот же. Колбасы опять нет. Кефира тоже. На его месте стояла сметана в треугольной упаковке.

Продавщица смотрела на меня. Ее взгляд был тяжелым, как свинец, и с каждым мгновением мне казалось, что воздух в гастрономе становится плотнее, как перед грозой. Нельзя было тянуть. Скажи что-нибудь, сейчас же.

Мой взгляд лихорадочно блуждал, пока не остановился на пачках сигарет за ее спиной. Кивнув в их сторону, сказал:

– Можно мне пачку вон тех сигарет.

Она молча повернулась, взяла сигареты и бухнула на прилавок пачку «Космоса» – черную как ночь.

– Сколько с меня?

– Пятьдесят.

На миг я застыл. Пятьдесят чего? Рублей? Копеек? В какой-то жуткий момент мне показалось, что она назвала цену моей жизни. Но потом, конечно, понял – копеек.

Монеты с глухим звуком упали на прилавок, и сигареты скользнули в мой карман. Теперь осталось самое сложное – ради чего я, собственно, и пришел.

Я выдохнул, собрал остатки смелости и заговорил, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:

– Можно от вас позвонить?

– Нет, – коротко отрезала она.

– Просто… сестра родила на днях, – соврал я так нагло что сам чуть не поверил. –Не представляю, как она там. А из дома позвонить не могу. Телефон сломался.

Она прищурилась, как бы разглядывая меня через линзу, способная проявить любой обман. Ее голос стал еще холоднее:

– Езжай в роддом.

Я быстро накинул следующий слой лжи:

– Так ее должны были сегодня выписать… ну, пожалуйста, всего один звонок. Я недолго. Могу заплатить. Только скажите, сколько?

Женщина уперлась в меня тяжелым взглядом, и я услышал, как она раздраженно сопит. Я ожидал самый худший вариант, начиная от трехэтажного мата в мой адрес, заканчивая появлением в ее руках охотничьего ружья, чье дуло будет наставлено в мою наглую физиономию. Дуло, черное, как воронка небытия, сверкнуло бы в тусклом свете. Ладно, с ружьем, это я, конечно, фантазирую. Наконец, женщина молча кивнула в сторону двери в подсобку.

– Даю тебе три минуты. Денег не надо.

– Спасибо!

Я проскользнул в приоткрытую дверь, стараясь не шуметь, и оказался в тесной, зажатой между стенами комнате. Чахлая сороковатная лампочка старалась разогнать темноту. Воздух здесь был пропитан запахом мокрого картона. Вдоль одной из стен возвышался массивный деревянный стеллаж, нагруженный ящиками и консервами. На другой стороне подсобки красовался красный телефонный аппарат на изрядно обшарпанном столе.

Столешница была покрыта толстым стеклом, под которым скрывались листы документов – отчеты, таблицы, ведомости… Я медленно провел рукой по стеклу, прежде чем достать из кармана салфетку. Посмотрев номер Анны, осторожно поднял трубку, как будто боялся потревожить тишину. Барабан телефона защелкал, когда я набирал номер.

Три гудка. На четвертом в трубке раздался голос. Грубый, резкий, с оттенком жесткости и дисциплины.

– Слушаю.

Словно в милицию попал. Хотя, стоп. Отец Ани был милиционером…

– Здравствуйте. Аню можно к телефону? – слова давались с трудом. Чувствовал себя мальчишкой, который звонит однокласснице, чтобы сделать вид, что это из-за уроков, а не из-за того, что влюблен.

– Кто спрашивает?

Голос с той стороны был отточенным, твердым, будто протянулся по проводам прямо из милицейского кабинета.

– Сергей. Одногруппник. По поводу завтрашнего зачета… – соврал я, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно.

– Одну минуту.

Шорох. Затем где-то вдалеке послышался его окрик: «Анна! Подойди к телефону! К тебе… друг». Последнее слово он произнес так, что было не по себе. То ли насмешка, то ли скрытая угроза. В ответ где-то за кадром пробился ее голос, теплый, знакомый, слова были неразличимы.

Я успел подумать, что он сейчас вернется к телефону и скажет: «Она занята. Перезвоните позже». И это было бы хуже всего. Сердце на мгновение застыло, затем раздался недолгий шорох, и я услышал ее голос.

– Алло.

– Привет, это Сергей. Узнали? – произнес я.

Через трубку я почувствовал, как Аня замялась, а ее щеки, наверняка, вспыхнули, будто обожженные ледяным ветром.

– Вы с ума сошли звонить в такое время! – ее голос сорвался на шепот, приглушенный. Так и представилось, что она прикрыла трубку рукой. – Отец дома!

– Извините, не знал. А вы не рады, что я позвонил?

Наступила короткая пауза, во время которой я лишь слышал ее дыхание. Затем она мягко произнесла:

– Вообще-то… рада.

Я обернулся. На мгновение мне показалось, что продавщица слышала каждое слово. Мой разговор с Аней точно не выглядел как беседа с сестрой – тем более недавно родившей. Наша манера говорить: это официальное «вы» было слишком странным, слишком чужим. Я пожал плечами, пусть слушает.

Вернувшись к разговору, я сказал чуть тише:

– Вы ведь не передумали насчет завтра?

– В каком смысле? О чем вы?

– Зачет все еще сами будете сдавать?

– Как раз учу.

– И как успехи?

– Честно? Не очень, – устало призналась она и тут же добавила: – Всю ночь не спала.

– Мое предложение в силе.

– Нет, я все выучу сама! – упрямо ответила Аня.

Вот же! Что за характер?

– Ну-ну, всю ночь будете зубрить, а утром на зачет явитесь, как вареная лапша.

Она фыркнула, скрывая улыбку.

– Зато честно. Сама все сдам.

– Вы уверены?

– Уверена! – выпалила она так резко, что я сразу понял: это всего лишь слова. Сказано, чтобы не уступать.

– Ладно. Но давайте так: назовите адрес вашего университета. Утром я буду ждать вас у входа. Это наш запасной план. Зачет во сколько?

– В восемь.

– Не успеете выучить – не страшно. Помогу. Диктуйте адрес.

– Сама справлюсь!

– Но все-таки… – не отступал я.

Аня взяла паузу для раздумий и в итоге сдалась под тяжестью моего напора. Вздохнула:

– Ладно. Улице Свердлова, 79. Только это не университет, а училище.

Записывать не пришлось. Я и так знал этот адрес. В моем времени там тоже было медицинское училище.

– Запомнил. В семь сорок пять буду у входа. По рукам?

– По рукам.

Из торгового зала донеслись голоса, резко напомнив мне, что пора сворачиваться.

– А когда вам можно звонить? – спросил я.

– Днем. Отец на службе. А зачем?

– Да так… На всякий случай. Ладно, до завтра.

– Можно вопрос?

– Конечно.

– Вы все это затеяли, чтобы со мной познакомиться?

Я коротко усмехнулся:

– Допустим, да.

– Поняла.

– Так может, сразу перейдем на «ты»?

– Не знаю… Если вам так проще, то давайте.

– Договорились. Тогда завтра жду тебя.

– Буду иметь в виду.

Я молча положил трубку. В груди вдруг стало чуть теплее, будто кто-то открыл окно в душу, впуская в нее солнечный свет.

Выйдя из подсобки, поблагодарил продавщицу. Она что-то небрежно пробурчала в ответ, увлеченная спором с мужчиной лет пятидесяти в сером пальто, ушанке и роговых очках. В одной руке у него была авоське, в которой лежала бутылка водки.

На крыльце я нащупал в кармане пачку «Космоса». Вытащив, покрутил в руке. Ни спичек, ни зажигалки. Не покурю. Сунув сигареты обратно, я снова пошел во двор в надежде найти какой-нибудь магазинчик, где ассортимент будет побогаче. Надо закупиться продуктами и пронести их через портал.

Магазичник отыскался без труда, затерявшись в лабиринте серых домов. Его витрины, заиндевевшие изнутри, напоминали застывшие кадры из давно забытого фильма. Внутри пахло чем-то сладковато-кислым, отдаленно напоминающим детство.

Я купил: бутылку кефира за 30 коп., треугольник сметаны 1,50 руб., палку предпоследней колбасы «Любительская» 2,90 руб., 500 грамм сыра «Российский» 1,5 руб., водку «Столичная» по 3,12 руб., и коробок спичек за 1 коп. За все отдал 9 рублей 33 копейки.

Положив все это в свой рюкзак, под настороженный и удивленный взгляд продавщицы, закинул его за плечо и вышел на улицу. Снаружи, в окутанном сумерками городе, царила тишина, нарушаемая лишь скрипом снега под ногами. Закурив сигарету «Космоса», я вдохнул густой табачный дым, словно пытаясь ухватить хоть какую-то частичку прошлого. В отличие от никотиновых палочек из моего времени, вкус у сигареты был терпкий, с легкой горчинкой. Я шел по тротуару, собираясь дойти до края дома и свернуть во дворы, а там взять курс на дачи.

Мороз сковал город, превратив его в безмолвный кристалл. Звезды, холодные и далекие, словно наблюдали за происходящим с безразличным любопытством. В этот тихий вечер, когда время будто остановилось, я услышал знакомый, до боли родной звук мотора. Милицейский «бобик»… Это слово вызывало в памяти целую вереницу образов из 90-ых, запахов, ощущений. Прошлое и настоящее сплелись в причудливый узор. Я шел дальше, чувствуя, как за спиной нарастает невидимая стена. Она внушала страх и отчаяние. Я старался идти спокойно, не оглядываясь.

Звук мотора, завывающий и настойчивый, преследовал меня по пятам. Я чувствовал, как «бобик» приближается. «Бобик», с его бездушными глазами-фарами, был воплощение системы, которая определила меня, как инородное тело.

Он настиг меня. Желтый, пыльный. Синяя полоска на борту и маячок на крыше – который, казалось, следил за мной. Машина стала плавно сбрасывать скорость, а затем скрипнула тормозами. Я понял, что это конец. Как мотылек, летящий на свет, я бросился в темноту дворов. Рюкзак, не то, что тяжелый, но неудобный, сковывал движения, но я не хотел его выбрасывать. Стук металлических дверей, эхом разнесся по сумеркам улицы, заставив меня ускориться. Я бежал, задыхаясь, но чувствовал, как силы покидают меня. Мир сузился до одного ощущения – преследования.