1977

Глава 16

Гостиная.

Воздух здесь был тяжелым, пропитанным запахом еды, старого дерева и чего-то неуловимого – может, прошлого, может, чужих воспоминаний. В центре комнаты на ковре стоял накрытый белой скатертью стол, похожий на корабль, готовый отправиться в плавание по волнам праздничного застолья. Уже сервирован, все на своих местах.

Над столом висела люстра с висюльками. В темноте, они, наверное, дрожали, отбрасывая призрачные блики на стены. Почти такая же люстра висела в ювелирном магазине. Только там она была огромной, а здесь – уменьшенная копия, но эффект тот же.

У стены громоздился шкаф с посудой. Через стекло блестел аккуратно расставленный сервиз, как в музее, где вещи стоят не для пользования, а просто чтобы быть. Рядом окно с белыми занавесками, два кресла и журнальный столик. А у другой стены – школьное пианино, молчаливое, почти забытое. Около него книжный шкаф.

Телевизора не было. На зато был радиоприемник. Огромный, такой же, как у моей бабушки. Эти штуки будто бы дышали – теплым ламповым звуком, гулкими голосами дикторов, легким потрескиванием эфира. Большой, тяжелый, размером почти с комод. Он словно следил за тобой, даже будучи выключенным.

В углу елка, украшенная игрушками и серебряным дождем. Свет от люстры отражался в стеклах шаров.

– Сергей, – представила меня Аня перед матерью.

– Здравствуйте. С наступающим вас, – сказал я.

Аня была похожа на нее. Черты лица, взгляд, даже манера держаться. Мать при полном параде: серое платье, тщательно уложенные волосы, аккуратный макияж – все, как надо.

– И вас с наступающим, – ответила она. Голос ровный, нейтральный, но в нем была легкая нотка чего-то…чего? Недоверия?

Мать поставила на стол большую тарелку с оливье, но тут же начала нервно поправлять вилки и тарелки. Они и так были на местах.

Может, это просто привычка.

А может, что-то другое.

– Анна, принеси с кухни селедку под шубой, – сказала она. В голосе слышалась еле уловимая нотка строгости, та самая, что не требует повторений.

Аня ушла, и мы остались одни.

Тишина повисла в комнате, плотная, как декабрьский снег за окном. Я ощущал себя чертовски не в своей тарелке. Будто вторгся в чужой мир, в который меня не приглашали. Не знал, куда себя деть, чем занять руки, куда смотреть.

Нашелся.

Подошел к книжному шкафу и стал бегло скользить взглядом по корешкам книг. Книги – это безопасно. Книги не задают вопросов.

И тут меня как током прошибло. Мое кольцо! Одним движением я снял его с пальца и спрятал в карман.

– Не стесняйся, Сергей, присаживайся за стол. Все свои, – сказала мать, аккуратно раскладывая салфетки.

Я сел, но не в главе стола. Так, на краешек табурета, словно в любой момент был готов сорваться и исчезнуть.

– У вас много книг, – произнес я. Просто чтобы что-то сказать.

– Библиотека моего супруга. Он любит читать, – ответила она, продолжая раскладывать салфетки, словно это был какой-то ритуал. – А вы давно с Аней… дружите?

– Два года уже получается. Учимся вместе.

Она подняла голову и посмотрела на меня. Внимательно. Чуть прищурившись, будто пыталась увидеть то, что я скрывал.

– Странно… Ты, конечно, извини, но выглядишь гораздо старше второкурсника. Сколько тебе лет?

Тишина.

Такая тишина бывает перед грозой. Или перед тем, как ты осознаешь, что сделал что-то, за что тебе придется отвечать.

– Мама! – воскликнула Аня с легким упреком.

Она вошла в комнату с тарелкой салата, и я уловил в ее взгляде просьбу не придавать словам матери значения.

Я улыбнулся. Легкая, ни к чему не обязывающая улыбка.

– А что здесь такого? Это у женщин спрашивать возраст некрасиво, а мужчин – можно, – сказала мать.

– Это семейное что ли… Вся моя семья выглядит старше. Такие вот гены. Мне двадцать два, – произнес я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Соврал.

Не скажу же, что мне скоро стукнет тридцатник. Да и вообще, сам я не местный, а приезжий, в смысле, путешественник во времени. Тогда точно примут за алкаша с белой горячкой в активной стадии. Рожа-то у меня как раз– разбита. Остается надежда, что пудра Юльки не потекла и еще держит грим...

И тут раздался звонок в дверь.

Внутри все оборвалось. Будто на горло наступили, а потом резко отпустили, но легче не стало.

Звонок. Один короткий, потом еще один, настойчивый.

Черт.

Они же не ждали гостей. Не говорили об этом.

Ее отец вспомнил ориентировку?

Милиция?

Я медленно повернул голову, сердце начало колотиться где-то в районе горла. Николай уже направлялся из кухни к двери.

Вот оно. Если бы это были просто гости, зачем тогда именно он пошел открывать?

Я отчетливо услышал, как щелкнул замок. Скрипнули несмазанные петли.

Задержать дыхание.

Ждать.

Если менты, то куда бежать? Опять в окно? Я бросил туда взгляд. Высоко.

В следующее мгновение в квартиру ворвалось шумное, веселое:

– С НАСТУПАЮЩИМ!!!

Отлегло.

Не менты.

Я все еще был на свободе. Пока что.

Мать пошла встречать гостей. Аня поймала мой взгляд – испуганный, натянутый, полный плохих предчувствий. Но она интерпретировала его по-своему.

Села рядом, мягко коснулась моей руки.

– Все хорошо, – прошептала.

А я только молча кивнул. Потому что не был в этом уверен. Совсем.

– Извини за маму, – шепнула Аня, наклоняясь чуть ближе. – Просто ей непривычно. Я никогда никого не вожу домой.

Она замялась, будто выбирая слова.

– Мои родители… На самом деле они хорошие. Добрые. Просто… относятся к тебе с опаской.

Я кивнул. Что тут скажешь? Да я бы и сам себе не доверял.

Из коридора донесся голос. Быстрая тарабарщина, от которой у меня едва не закружилась голова. Как будто кореец говорил на отличном русском, но так быстро, что слова превращались в поток звуков.

– Кто пришел? – спросил я.

– Ахметовы. Соседи.

Ну да, в СССР заявиться без звонка в гости – обычное дело. Под Новый год – тем более.

Сели за стол.

Азамат – чернявый казах в черном костюме, улыбчивый, говорливый. Его супруга Татьяна – русская, молчаливая, в красном платье. Полная противоположность.

Спасибо тебе, Азамат.

Рот у него не закрывался, и это было моим спасением. Он говорил обо всем подряд: о погоде, о работе, о каких- то знакомых, которые якобы должны были сегодня тоже прийти, но не пришли. Затем он стал говорить о своих планах открыть службу такси, жаловался, что в СССР это невозможно сделать.

И с каждым его словом я чувствовал, как внимание Аниных родителей все больше перетекает на него.

Но не совсем.

Они поглядывали на меня. Иногда.

А мать все подкладывала оливье.

Ложка за ложкой.

Как будто в этом был какой-то скрытый смысл.

Как будто если я съем достаточно, то стану своим.

На столе, помимо оливье и селедки под шубой, стояла запеченная курица, пюре, соленья, колбасная нарезка. Шампанское, болгарское вино, водка «Столичная». Все, как и должно быть.

Разговоры сменяли тосты, тосты разговоры и день плавно перетек в вечер. Ели много, пили мало – рано напиваться, нужно еще Новый год встретить. В какой-то момент я стал забывать, где нахожусь и поддался этому общему веселью. Даже стал улыбаться шуткам Азамата. И сам не заметил, как оказался на кухне с отцом Ани. Он протянул мне папиросу, распахнул форточку, чиркнул спичкой о коробок и закурил. Азамат тоже был с нами. Курил молча. Наверное, впервые за все время он не произносил ни слова.

Отец Ани посмотрел на меня, а затем спросил:

– Ты правда с Аней на одном курсе? Или эта версия для нас, чтобы мы много вопросов не задавали?

– Правда, – кивнул я.

Отец тоже кивнул. Сам себе. Вроде поверил.

Или нет?

– Смотри у меня! Не обижай ее. Узнаю – уши надеру.

– Мы просто друзья. Я ей не парень.

– Дружбы между парнем и девушкой не бывает, – вставил Азамат.

– Вот то-то же, – согласился отец. – Сам того не заметишь, как дети родятся. Ты у меня смотри! – погрозил мне пальцем. – До свадьбы ни ни!

Азамат хохотнул.

– Я все понял, – сказал я.

– С лицом-то что у тебя?

Анин отец посмотрел точно туда, где должен быть фигнал. Видимо пудра Юльки заканчивала свое действие. Ну да, не вечно же ей маскировать фонарь под глазом. Всему есть свой предел. Я затянулся и выпустил дым в форточку.

– Повстречался с дворовой шпаной, – туманно ответил я.

– Со шпаной? Это где это так?

Я тут же выдал первое, что пришло в голову:

– На мясокомбинате. К дру… к товарищу ходил. Поздно обратно возвращался. Ну и напоролся.

– Хм, странно. Вроде на мясухе всегда спокойно было, – от удивления Анин отец мотнул головой и затянулся.

Дальше курили молча. Азамат протараторил:

– А сейчас такое время. Молодежь много себе позволяет. Это все деструктивное влияние запада. Американцев. Черный рынок не спит. Западная музыка, культура – уже здесь. Наша молодежь впитывает ее в себя. А что дальше? Дальше, что будет? Чувствую, перемены будут. Еще лет пять или десять и будут. Точно будут.

Я посмотрел на казаха и подумал, что верно он все чувствует. Разговоры про перестройку из уст высших эшелонов власти – уже скоро. Но вряд ли он может себе представить, что СССР скоро не станет…

Может, сказать ему?

А поверит?

Вряд ли.

Анин отец хмыкнул:

– Тебе плохо живется? Что менять?

– А нет у нас развития. В тупик зашли. Стоим на месте. Нового ничего не изобретаем, КГБ получает больше полномочий… Чем сильнее репрессии, тем ближе конец государства. Запомни это, Коль.

– Тише ты! – шикнул Николай. – Сдурел, что ли, такое на моей кухне говорить?!

– Вот видишь? Ты даже на собственной кухне боишься говорить о некоторых вещах.

– Критиковать легко. А предложить конкретный план действий всегда труднее. Как нам выйти из застоя?

– Дать больше свободы. Той же молодежи. Ведь что им не запрети, они еще сильнее этого хотят. Разрешить им слушать ту музыку, которую они хотят. А если рассуждать в общем, то для развития государства нужно взять лучшее от запада. Технологии. Автомобилестроение. Да те же их гастрономы!

– У них магазины. Супермаркеты. Самообслуживание, – сказал я.

– Вооот, молодой человек в курсе что там у них и да как. Подтверждает мои слова – молодежь впитывает культуру запада. И ей она все больше нравится.

Николай зло прицыкнул:

– КГБ по тебе плачет, провокатор! Не знай я тебя много лет, давно бы сообщил о тебе куда положено. Говоришь, свободы дать больше? Тогда знаешь, что получится? А ничего хорошего! Нам больше работы будет. Вот, например, пару недель назад обнаружился фальшивомонетчик. Черт его знает, откуда он взялся на мою голову, но подделки его хрен от настоящих купюр отличишь. Профи. И вот спрашивается, откуда оборудование взял? Ведь не вручную рисует, это факт. Это невозможно. Следовательно, у него станок. Краски. Специальная бумага. А ты предлагаешь нам сюда западные технологии? У нас и без них местных кулибиных хватает, мать их. Работы невпроворот. А если технологии хлынут, так вообще, загнемся. В висяках будем сидеть. Свое надо развивать.

От этих слов внутри меня все похолодело. И я осторожно спросил:

– Фальшивомонетчик? А что там с ним? – мой голос предательски захрипел от страха. Я кашлянул, прочищая горло и добавил: – То есть, прям вообще купюры не отличить?

– Да. Кстати, это у нас тут, в смысле, в нашем районе, ну в гастрономе этом, что на окраине, купюра эта обнаружилась. Продавщица внимательная оказалась, выручку в конце дня пересчитывала, ну и заметила, что номера у двух купюр одинаковые. У рублевых.

Гастроном. Тот самый гастроном, где я купил кефир и сигареты.

Неужели речь обо мне?

Но я ведь ничего не подделывал! Не рисовал купюры долгими ночами, стараясь подделать советские деньги. Тогда какого черта вообще?

Нет, речь явно не обо мне. Просто совпадение. Что, в СССР фальшивомонетчиков не было?

Я затянулся, стараясь успокоить нервы.

Николай смял в хрустальной пепельнице сигарету и достал из пачки еще одну. Прикуривая от спички, пробубнил в губы:

– А потом его почти взяли, – Анин отец выпустил дым в форточку. – Как-то вечером его наряд тормознул. А он давай драпать. Ранец свой скинул и драпать. Ребята за ним. Но ушел, зар-раза. Они в ранец заглянули, а там деньги. Фальшивки оказались, ты представь! Мы номера их две недели проверяли, ну то есть, искали такие же цифры. Все гастрономы, кабаки проверили, магазины одежды... И нашли! У двух купюр совпадение по номерам! Значит и остальные деньги тоже липа. Дальше – еще интересней. Спустя неделю он опять чуть не попался. Два патруля за ним по району бегали, третий на подходе был. Окно в котельной разбил, гад. И ушел. Представь только: сиганул со второго этажа котельной и во дворы. Его наши в подъезде зажали, на пятом этаже, а он там лампочки все побил и в темноте фонарем наряд ослепил. Снова ушел. Неуловимый!

– Слышал я эту историю. Его ж взяли? На днях. В газете заметка была, – сказал Азамат, откупоривая открывашкой стекляшку пива.

– Взяли, – горько хмыкнул Николай. – Если бы. Это по нашей инициативе заметка вышла. А то он на дно залег. Насторожился. Носу не высовывает. Глядишь, заметку прочтет, расслабится, на дело пойдет. И тут мы его тепленьким – р-раз! – и возьмем. Все гастрономы на районе предупредили, его приметы сообщили. Попадется, как пить дать, попадется! Лично его допрашивать буду! Этот гаденыш мне всю статистику испаганил под новый год! Руководство мне дало неделю закрыть дело. Мол, давай, Коль, чтобы в новый год вошли без висяков. Закроешь уж тут... Если этот гад неуловимый такой. Два раза его чуть не взяли, а ему хоть бы что! Сухой из воды! Тьфу, ты! – Анин отец жадно затянулся.

Я туго сглотнул. Это все было про меня.

Но как так вышло с купюрами-то?

И тут до меня стало туго доходить…

Все просто: купюра из будущего легла в кассу рядом с собой из прошлого. Просто совпало. Просто фатальное невезение. Просто внимательный продавец.

– А ты говоришь технологии запада, – проворчал Николай. – Потом сопли на кулак наматывать будем! Попомни мои слова!

– А как он выглядит-то? – вдруг спросил Азамат.

– Кто?

– Негодяй твой.

– Средний рост, лет этак двадцать пять. Лицо… обычное, без примет, что бы понимал. А вот, кстати, – Николай вдруг ткнул зажатой между пальцами сигаретой в мою сторону, – вылитый Сережа наш. – И добавил, уже смеясь. – Только вот… без фонаря.

Внутри меня будто кто лед накрошил. Николай этот, следователь доморощенный, глянул на меня внимательно. И рассмеялся. Видать, рожа у меня была… еще та.

– Ты чего это, Сергей? Я ж пошутил. А то вон… побледнел весь. Хотя, если вдуматься… и правда, под описание подходишь. Один в один, можно сказать.

– Вот так новости… – выдохнул я, голос сел, стал хриплым, будто я пару часов уголь грузил.

– Не дрейфь, – Николай подмигнул мне. – Если патруль задержит, скажи, чтоб мне звонили. Я ж тебя знаю. Не он ты. Отпустят сразу.

– Глянь на пацана, – кивнул на меня Азамат, обращаясь к отцу. – Напугал будущего зятя, он бледный, как мел. Давайте лучше выпьем! Ну ее работу. От работы кони дохнут.

Переместились за стол. Выпили. Водка жгла горло. За столом было жарко, душно, как в парной, хотя форточка приоткрыта, и тянуло декабрьским холодом. Я все никак не мог прийти в себя. Мысли роились в голове, как назойливые мухи, и среди этого жужжания отчетливо звучало одно: «Анин отец ведет мое дело».

Она же говорила, что он следователь. Ну, разве не удачно? Судьба, сучка с больным чувством юмора, усадила меня ужинать прямо напротив человека, который рано или поздно должен будет щелкнуть на моих запястьях холодным металлом.

Аня скользнула ко мне ближе и тихо спросила:

– Все хорошо? Отец ничего плохого не наговорил?

– Все в порядке, – голос предательски осел. Во рту пересохло, будто я только что пожевал вату.

– Ты бледный…

– Это от водки. У меня так бывает, – соврал я, заставляя себя улыбнуться. Даже подмигнул – авось сойдет за правду. Кажется, сработало. Она откинулась на спинку стула, губы дрогнули в едва заметной улыбке.

Нужно отсюда валить! Валить из СССР и никогда не возвращаться. Все намного серьезней, чем я думал.

Фальшивомонетчик! Надо же.

Как звучит. Будто название дешевого детектива, который кто-то найдет на тумбочке в забытой богом гостинице. Только я не герой этой книги. Я в ней – неудачник.

Мать снова потянулась с ложкой через стол, укладывая на мою тарелку селедку под шубой. Я смотрел, как движется ее рука, и в голове, как будто в радио, звучал голос Николая: « Все гастрономы на районе предупредили, его приметы сообщили».

Что если не только гастрономы?

Ювелирные? Магазины одежды? Ведь я и там был. Сорил деньгами. Причем, несколько часов назад. Что если они под наблюдением. Что если меня засекли, оперативники сели на хвост, что если прямо сейчас…

Холодный, вязкий страх пополз по позвоночнику. Нужно уходить. Сейчас же.

Я поднялся так стремительно, что стул скрипнул и качнулся назад.

– Мне пора! Нужно к родне зайти. Спасибо, все было очень вкусно!

За столом на секунду воцарилась тишина, как будто я поставил паузу в комнате. Рука Аниной матери зависла в воздухе с вилкой оливье, Николай уставился на меня, держа в руке рюмку водки.

Тишину нарушил Азамат, протараторил:

– Напугалпацана, теперьвексюда не зайдет.

– В каком смысле? – насторожилась Аня, взглянув на отца.

– Да не в этом дело, – я заставил себя говорить как можно спокойней. – Просто нужно успеть еще к родне заехать. А дело уже к ночи идет.

– Это дело святое, – сказал Николай и приподнял рюмку. – Давай на дорожку.

Выпили.

В прихожей я возился с ботинками, шнурки сплелись в узел. Аня была рядом. Молчала. Мы одни.

– Чем тебя отец напугал? Я что-то не поняла…

Я наконец-то разобрался со шнурками, распрямился и отмахнулся от вопроса, как от назойливой мухи.

– Да ничем. Просто Азамат все не так понял.

Наши взгляды встретились. В ее глазах тревога. В моих… А черт его знает. Муть какая-то.

Аня нахмурилась, но голос остался мягким:

– Он же не пытался отговорить тебя встречаться со мной?

Я вскинул брови:

– Азамат?

Она усмехнулась.

– Мой отец.

Я покачал головой.

– Нет. Такого точно не было.

Она прикусила губу, на секунду задумалась, а потом вдруг улыбнулась.

– Заходи четвертого, – сказала тихо. – Родителей не будет. Я тебе приготовлю подарок.

– Подарок?

– Я же ничего тебе не подарила на Новый год. Вот и подарю.

– А где будут родители?

– Уедут к родне в Лабинск на пару дней.

Я медленно надел пальто, взял с тумбочки шапку-ушанку.

– Тогда зайду, – сказал я.

Нет. Не зайду.

Возвращаться в СССР – самоубийство. Здесь стало слишком опасно. Это наша последняя встреча, Аня.

Прощай.

Она шагнула ко мне, обвила шею руками, быстро чмокнула в щеку. Ее губы были теплыми, пахли чем-то сладким, чуть терпким. Аня хихикнула, смахнула ладонью след от помады.

Я посмотрел на нее, подмигнул – легкомысленно, так, что вроде ничего не случилось, что ничего плохо не происходит за кулисами.

А потом вышел в подъезд. Дверь закрылась за спиной, защелкал замок. Я замер на миг на ступени, горько вздохнул и стал спускаться дальше, давалось мне это тяжело, словно сейчас я весил целую тонну.

***

Мой чердак.

Я сидел на полу, прислонившись спиной к стропиле, и курил. Дым лениво плыл вверх, растворяясь в теплом воздухе. В одной руке бутылка пива, в другой – сигарета. Вокруг меня бутылки – мои стеклянные друзья, расставленные в хаотичном порядке. Некоторые завалились на бок, будто тоже были пьяны.

Над головой зияла дыра в крыше. Словно глаз, подглядывающий за мной с интересом.

На чердаке было жарко. Пот стекал по груди, по спине, но мне было нормально. Пиво ведь холодное. Я по пояс голый, на мне лишь старые, выцветшие джинсы.

Вчера я узнал, что Юлька мне изменяет.

Как узнал? Да просто. Я ведь не из тех, кто копается в телефоне или выслеживает за углом. Санек таксовал вечером, и тут ему подворачивается картинка: новенький «Мерседес» плавно подруливает к дорогому ресторану. Из машины вышла пара – Юлька, расфуфыренная, с букетом в руках, и какой-то лысый качок в дорогом костюме. Они переглянулись, посмеялись, и дальше их вечер продолжился уже в ресторане.

Санек – парень соображающий. Щелк-щелк, пара кадров, и вот мне летит сообщение.

«Брат, пруфы, как ты любишь».

Я сделал еще глоток пива. Жара давила на голову, но в груди было холодно.

Так это все и должно было закончиться. Можно сказать, я был морально готов.

Что дальше?

О разборках с Юлькой думать не хотелось. О чем тут думать? Развод – и точка. Меня занимало сейчас другое. Вернее, кто-то другой.

Мистер Портал.

Вот он, собственной персоной. Или товарищ. Или сэр. Или господин. Или демон, решивший сыграть со мной в наперстки.

Он ровно напротив меня.

Я глотнул пива.

– Вот скажи мне, мистер Портал, зачем тебе это все?

– А тебе зачем? – ответил я за него.

– Ну… интересно было. Вот и пошел посмотреть, что там.

– И как? – снова я спросил, как будто это был Он.

– Знаешь, нормально. Бабу там хорошую нашел. Красивая, умная, воспитанная. Баба-мечта.

Я снова глотнул. Жарко.

–Только вот менты меня там ищут, – продолжил я, а он слушал терпеливо, как личный психотерапевт. – Так что нормальной жизни мне там нет.

Помолчали.

– Я там преступник, прикинь? Хотя ничего криминального не делал. Так, по ерунде: окно разбил, да морду набил сынку чувака из горкома. Все там как-то не так пошло, как хотелось. Твои проделки?

– С чего это мои? Сам окно бил, сам по морде съездил. А я виноват. Ок, спасибо. Я, между прочим, тебе денег дал поднять. Побрякушки сдал? Получил двести тысяч? И где благодарность?

Я усмехнулся, прикрыл глаза. Потом глянул на него, сфокусировался:

– Но взял-то ты у меня больше, не так ли?

– Ишь ты, как заговорил. С хрена это больше?

Я расхохотался. Он молчал.

– Давай по порядку. Вот признай, как только ты появился в моей жизни у меня пошла черная полоса. Смотри за пальцами, загибаю. С Юлькой все пошло под откос, это раз. Сократили на работе, это два. Машину служебную укокошил – три. И теперь я безработный чувак, по уши в долгах. Слишком много всего, тебе не кажется?

– Ну, конечно! Я виноват кто ж еще! Всегда должен быть виноват кто-то другой, правда?

– Ты у меня чуть мой мир не забрал, это четыре.

– Здрасте, приехали. Сам свой телефон туда принес. Сам дал отобрать. А я виноват. Ага, смешно.

– Теперь вот еще и с женой буду разводиться. Черт, слишком много всего плохого! Раньше такого не было. До тебя не было. Это ты все виноват. Ты.

– Нет, ты.

Я выдул остатки пива и открыл новую бутылку. Бросил взгляд на чемодан с деньгами СССР. Он лежал рядом.

– Скучаешь по ней? – спросил мистер Портал.

В ответ я лишь перевел на него молчаливый взгляд, по которому и так все было ясно.

– Деньги у тебя есть, мозги тоже. Иди на ту сторону и живи счастливо, – предложил Он.

– Иди к черту! На ту сторону больше не пойду!

– Хорошо, вот тебе другой вариант. Двадцать семь миллионов, верно? Хорошие деньги. Тебе пригодятся. Бери чемодан, иди на ту сторону и скупи золото. А тут сдашь. Верная сделка.

–Не искушай, лукавый, – я небрежно глотнул пива. – Рвануть в другие города на такси. В тот же Лабинск, Ростов. Там меня вряд ли ищут. Скупить золото на все деньги. Но опять же – дорога. Это проблема. Придется проезжать через посты. А если на меня ориентировка? Если меня повяжут? Я не стану рисковать.

– Не бойся. С чего ты взял, что твое такси вообще остановят на посту?

– Потому что со мной всегда происходит все самое худшее. С твоей помощью.

– Опять ты за свое. Я тебе дело предлагаю, а ты обвиняешь меня во всех грехах. Не благодарный ты.

– А я тебе еще и спасибо должен сказать, так получается?! За все, что ты сделал с моей жизнью? Да кто ты вообще такой? Что ты такое?! – сказал я с нажимом.

Молчит.

Я усмехнулся и выплюнул:

– Да пошел ты! В жопу!

Я схватил пустую бутылку и швырнул в Него. Бутылка свистнула в полумраке и врезалась в наклон крыши с глухим ударом, будто кость о кость. Не попал. Я уже ждал звона разбитого стекла, но нет. Проклятая бутылка осталась цела, лишь отскочила назад и завертелась на полу, точно бешеная юла. Или рулетка в гнилом казино, где ставка – твоя собственная душа, а выигрыш – пустота. Я смотрел, как она крутится, завороженный, и мне казалось, вот-вот она замрет, и я увижу, что именно приготовила мне судьба.

– Послушай, Портал. Я тут заметил одну хрень. Каждый раз, когда я прохожу через тебя туда и обратно, в моей жизни начинается сраное дерьмо. Это типа комиссия за проезд?

– Ты пьян. Иди спать.

– Я-то пойду. А вот ты тут и останешься. Один. Я в тебя больше ни ногой.

И, чтобы уж точно дать понять этому засранцу, что наши отношения окончены навеки, я показал ему средний палец. Дерзкий и глупый жест, но в тот момент он казался мне верхом храбрости и независимости.

Серьезно. С этим пора завязывать. Нужно выкарабкиваться с этой ямы, в которую я сам себя и загнал. Начать жить заново. С чистого листа. А это значило – больше никаких походов в СССР. Ни за что на свете. Я твердо это решил. Раз и навсегда.

С трудом поднялся на ноги, чувствуя, как мир качается вокруг. Прошоркал к дверце чердака. Прежде чем ступить на ненадежную лесенку, обернулся на Портал. Не проронив больше ни слова, начал осторожно спускаться. Но лесенка – эта старая предательница – не простила мне пьяной неуклюжести. Она заскрипела, качнулась под ногами, словно живая, и в следующий миг я потерял равновесие и полетел спиной вниз. Только и успел закрыть глаза, ожидая удара о землю. Ион последовал – жесткий, беспощадный. Я бухнулся в крапиву, как мешок с дерьмом.

Воздух выбило из легких. Закашлялся, пытаясь глотнуть хоть каплю кислорода. Подышал. Мутный взгляд зацепился за медленно плывущие по небу облака, похожие на рваные клочья ваты. Наверное, нужно было вставать, ползти в дом, добраться до дивана. Негоже валяться пьяным в крапиве, как последний бомж. Но тело не слушалось, отказывалось подчиняться. Слишком много пива было выпито сегодня.

Так и остался лежать, глядя в небо. И в какой-то момент, провалился в темноту.

***

Аня. Имя, словно эхо из давно забытого сна, царапало память, не давало покоя. Я ни раза за все это время не задавался вопросом, как сложилась ее судьба. Не знаю почему. Может, боялся открыть ящик Пандоры, полный жутких «а что если». Кем она стала? Бабушкой в цветастом халате, склонившейся над грядками на даче? Или одинокой тенью, затерявшейся в лабиринте старой квартиры? Вышла ли замуж за какого-нибудь унылого инженера, или так и осталась вечной невестой? Родила ли детей?

Я застыл напротив ее дома, словно пригвожденный невидимой цепью, и уставился на окна. Нет, я не был сейчас в СССР. Время было мое, настоящее, а ее окна были на той стороне дома. Не знаю, какого черта я здесь торчал. Может, просто кишки были жидковаты, чтобы сделать решающий шаг – войти в подъезд, где обитали тени прошлого, и постучать в дверь, за которой могла скрываться правда, хуже любого кошмара.

Время клонилось к четырем дня. На скамейке у входа болтали бабульки.

Наконец, собрав в кулак остатки храбрости я двинулся к подъезду. Чего бояться? Что самое страшное может случиться? Аня вряд ли меня узнает. Прошло сорок лет – целая вечность, пропасть, разделяющая нас теперь. Ей сейчас должно быть шестьдесят с хвостиком…

Ее этаж. Ее дверь. Я остановился как вкопанный. Дверь была не та. Она теперь была железная, надежная, современная. А не та простецкая и деревянная. Сердце стучало в горле, мешая дышать. Туго сглотнув, я поднял руку, постучал к соседям.