1977

Глава 7

В 7:40 я уже стоял у дверей училища. Пустая улица лениво принимала первые шаги студентов, но пока было тихо, будто мир еще не проснулся. Аня не появлялась на горизонте – ничего страшного, времени еще полно, пять минут есть. Она, кажется, не из тех, кто опаздывает.

Я провел рукой по карману пальто, нащупывая беспроводные наушники. В голове еще раз проверил детали плана, каждый пункт, будто проверяя патроны перед вылазкой. Ошибаться нельзя.

Вчера вечером все-таки заставил себя подняться и заехать к Ветале за советом. Без него никак – человек он опытный, голова на плечах, а руки растут, откуда надо. Еще в грузино-осетинском конфликте знал, как с техникой управляться. Рассказал ему о нашей с Аней задумке, а он только хмыкнул, сел за стол и начал что-то кумекать. Минут через двадцать выдал решение: беспроводной наушник для Ани, а у меня в портфеле – компактная радиостанция. Связь по блютусу, но дальность всего метром пятнадцать. Значит, буду держаться ближе, где-то в коридоре, не дальше. Уже в разгар вечера перед самым закрытием магазина я приобрел нужную радиостанцию и рацию.

Портфель, кстати, – отдельная история. Старый, еще советский, 1980-го года. Виталя заметил, как я на него засмотрелся, и тут же отдал, мол, у него валяется без дела. И сказал, провожая: «На всякий случай бери запасные батарейки для радиостанции. Война учит не рассчитывать на удачу». Я сперва подумал, лишнее это, спорить не стал. Заряда должно хватить, но, как говорится, лучше перебдеть.

Что еще? Учебник по латыни нужен, конечно. Откуда-то ведь надо будет брать правильные ответы. У Ани его возьму. Ну а дальше – поживем, увидим.

Правая нога не давала покоя. В душе заметил, как колено слегка опухло, а каждый шаг отдавал резкой болью. Связки, наверное, потянул. Или, хуже, с чашечкой что-то не так. Ладно, к врачу зайду… когда-нибудь. Пока что обхожусь обезболивающим – помогает, но ненадолго.

Перед зеркалом в ванной тоже пришлось задержаться. Сегодня я должен был выглядеть как типичный студент. Контактные линзы оставил на полочке у раковины, вместо них надел старые очки в тонкой оправе. Вроде бы мелочь, а сразу другой образ – прямо студент медучилища. В голове всплыл кадр из «Брата-2», где Данила невозмутимо произносит: «Ай эм стьюдент, медицинский факультет».

Эта мысль, кажется, и подтолкнула меня залезть на верхнюю полку шкафа. Там, в самом углу, пылился зимний свитер – коричневый, грубая шерсть, высокий воротник. Точно такой же, как у Данилы в фильме. Надел его, и почему-то стало спокойно: сойду за своего, хоть в СССР, хоть где. Пиджак пришлось оставить, он явно не подходил. Брюки – те же, других все равно не было.

Пальто выбрал с осторожностью. То старое, советское, пришлось исключить: слишком примелькалось… Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из милиции меня в нем вспомнил. Пришлось надеть свое обычное, немного пижонское. Хоть и не то, что нужно, но сойдет.

Было неспокойно после вчерашней погони. Заявляться снова в СССР – рискованно. Искать меня могли, и наверняка уже ищут. Вчера, когда разбил окно в котельной, вполне мог нарваться на хулиганку. Наверное, дело уже шьют. Поэтому пальто надел другое, чтобы не привлекать лишнего внимания. А вот черная шапка… она была проблемой. Я понимал, что засветился с ней, и при любой возможности буду снимать и прятать в карман.

Но все же – искать меня, думаю, особенно сильно не будут. Не до того им. У милиции своих дел хватает. Да и лицо мое они вряд ли хорошо разглядели: темно было, все на бегу. Максимум, заведут дело, передадут участковому. А тот начнет свою рутину – по участку пройдется, в магазины заглянет, продавщиц поспрашивает. Те, может, и скажут, что видел кого-то похожего, но на этом все и закончится. Их слова ко мне ниточкой не привяжутся, а я и не дам повода. В том районе больше не появлюсь.

Сегодня, например, специально пошел в город другой дорогой. Окольный путь, конечно, но зато надежнее. Шанс нарваться на милицию сегодня – минимальный. Надо только быть аккуратным.

А вот жена вчера устроила опять скандал…

– Здравствуй, – раздался голос Ани. Она выдернула меня из мыслей.

– Привет, – ответил я.

– Не знала, что ты носишь очки…

– Я для маскировки. Выучила?

Аня пожала плечами и вздохнула.

– Нет.

– Не страшно. Я помогу. У меня все готово. Ты только мне учебник дай, чтобы ответы искать.

Она достала из сумки учебник по латыни, неуверенно протянула мне.

– Ты… ты точно уверен?

– В чем?

– Что все получится?

– Уверен, – кивнул я. Затем опустил руку в карман и достал наушник. – Это наушник. Вставь его в ухо. Будешь меня слышать. Кстати, и говорить со мной тоже сможешь.

Аня поместила наушник на ладони и стала его пристально рассматривать.

– Никогда ничего подобного не видела… – проговорила она. – Откуда это?

– У дяди попросил. Он ученый. Такие наушники делают для… космонавтов, – нагло соврал я.

– Постой… а как он будет работать? У него же даже провода нет?

– Провод и не нужен… там, в космосе, то есть на космической станции, чем меньше проводов, тем лучше.

Она вставила в ухо наушник не той стороной. Я усмехнулся, убрал ее волосы за ухо и поправил его.

– Вот так будет лучше. Только прикрывай его волосами.

Кивнула. И тут же сделала так, как я сказал.

– Ну, так что, готова? – спросил я.

Аня, слегка помедлив, снова кивнула, на этот раз менее уверенно.

Мы направились в училище. Сначала гардероб. Сдали верхнюю одежду. Дальше двинулись по коридору, бесконечной ленте, ведущей в неизвестность. Стены, словно страницы старой книги, хранили в себе бесчисленное множество историй. Студенты скользили между рядами дверей, их лица выражали смесь тревоги и надежды.

Аня остановилась, указав на одну из дверей.

– Наша аудитория.

Ее одногруппники, молодые люди, полные энергии и нетерпения, уже собрались там. Я заметил, как румянец вспыхнул на ее щеках.

– А ты где будешь? – спросила она.

До меня дошло, что это был за румянец. Аня не хотела, чтобы я был рядом. Будут ли у одногруппниц к ней вопросы, кто я? Конечно!

– Буду где-то рядом, – ответил я. – Давай так: ты иди к аудитории, а я тут осмотрюсь. Как все будет готово, выйду на связь.

Она кивнула и пошла к аудитории. А я окинул ее взглядом с ног до головы: теплые колготки, черная юбка до колен, белая блузка, кожанные сапожки. На миг засмотрелся. Было на что.

Я осмотрелся. Вариантов, где расположиться – чертовски мало. Можно в коридоре – сесть на лавочку, рацию в руки, учебник на колени. Но это слишком рискованно. Рацию могут заметить. Улица? Около окна аудитории? Вариант получше. Но холодно. Судя по всему, только он и остается. Я прошел вперед, мимо Ани, даже не глянул в ее сторону. Через одну дверь наткнулся на туалет. Мужской. Это был хороший вариант. К аудитории близко, тепло, и не так много студентов. Прикрыв за собой дверь, я оказался в небольшом помещении. Здесь было что-то вроде кабинок, только без дверей. Я вошел в самую дальнюю и с сомнением посмотрел на унитаз. Хотел сесть сверху, но у него не было крышки. Голая керамика.

– Ладно, постоим, – проговорил я себе под нос.

Расстегнув портфель, включил радиостанцию. Затем и рацию. Поднес ее к губам и негромко проговорил:

– Аня, как слышно?

Ответ последовал не сразу, но последовал. Она дала понять, что все в порядке – связь хорошая. Я прислонился затылком к перегородке и стал ждать начало зачета…

На все про все ушло часа два часа. Чувствовал я себя немного глупо, когда искал нужный ответ в учебнике. Просто странно было заниматься этим в туалете. Нормальные путешественники во времени по историческим местам себе экскурсии устраивают, а я вот... Ага, смешно.

Так же нелепо ощущал себя, когда искал в стволе ели гвоздь с помощью магнита из динамика.

Иногда приходилось диктовать в рацию шепотом, потому что через кабинку кто-то был. Один раз я напугал какого-то студента. Он явно не ожидал, что в последней кабинке кто-то есть. Да еще с рацией в руке… Я напутствовал его одним словом: «Помалкивай».

В общем, зачет был сдан.

Забрав в гардеробе верхнюю одежду, мы вышли на улицу и неспешно пошли по тротуару. Аня заметно волновалась. Была вся раскрасневшаяся, то ли от пережитого стресса, то ли от стыда, что сжульничала. Возможно, сразу все вместе. Шли молча, я сжимал в кармане шапку. Начинало ныть колено.

Морозный воздух пришелся на пользу Ане. И она стала рассказывать без остановки, как волнительно все прошло. Никогда еще не видел ее такой разговорчивой. А я молчал, внимательно слушал, позволяя ей выговориться. Когда наконец-то это произошло, а уши мои совсем стали от холода как две деревяшки, я предложил ей отметить сдачу зачета в кафе. Прямо сейчас. К удивлению, она сразу же согласилась.

– Знаешь какое-нибудь кафе поблизости? – спросил я.

– Есть одно… правда, я там никогда не была.

– Будешь. Веди.

А затем, я оглянулся. За нами шла троица парней. Увязались они следом сразу после училища. И что-то мне подсказывало, вряд ли они были будущими врачами. Слишком хулиганские лица. Мы вошли в кафе, они тоже. Я не подал виду, что заметил их. Ане не стал ничего говорить. Помог ей снять пальто, повесил его на вешалку около входа, следом свое, и мы подошли к прилавку.

Витрина пестрела сладкими обещаниями: булочки, пирожные, трубочки с кремом, словно выстроились на парад перед сладкоежкой. Глаза разбегались. Я окинул взглядом это изобилие и, обращаясь к Ане, произнес:

– Выбирай, что хочешь. Я угощаю.

Она недолго думала:

– Булочку с маком. И чай.

– Только и всего? – удивился я.

– Да, – кивнула она.

Не стал настаивать. Взял ей булочку, усыпанную маком, как будто кто-то щедро посыпал ее звездами, и стакан чая. Себе же набрал целую гору: трубочку с заварным кремом, розовое пирожное, плюшку. И, конечно, чай. В стеклянном стакане, помещенном в металлический подстаканник – классика жанра, как в поезде дальнего следования.

Мы расположились за столиком у окна. Кафе было небольшое, простое, со скромным интерьером. Белые стены, круглые столики со снежно-белыми скатертями, занавески на высоких окнах, словно невесомые облака. И все же, в этой простоте, в этой советской аскетичности, было что-то притягательное, уютное. Кажется, время здесь замедлило свой бег, и мы оказались в маленьком оазисе спокойствия посреди шумного мира.

Я поднял стакан с чаем.

– За зачет! – произнес я тост и отпил чай.

Между глотками скользнул взглядом по нашим соседям – тем самым парням. Они расположились через стол от нас, который стоял за спиной Ани. Она едва заметно кивнула, отхлебнула чая и, уткнувшись подбородком в ладонь, уставилась в окно. В ее глазах читалась не радость, а какая-то странная обреченность.

– Все позади. Забудь этот день, как страшный сон, – сказал я.

Аня вздохнула, звук вышел короткий, горький.

– Грустно немного. Не честно сдала. Это нехорошо.

–А было бы лучше не сдать? – спросил я, стараясь разрядить обстановку.

Пожала плечами.

– Теперь можно спокойно заняться латынью. Без спешки. Тогда твоя совесть будет чиста, – сказал я и попробовал трубочку. Не дурно.

– Где только взять на это время.

Я усмехнулся. В ее словах слышалась неподдельная усталость.

– Ты говоришь как министр – вся в делах, – заметил, наблюдая, как она потягивает чай.

– Не министр я, а просто студентка. Времени и, правда, нет. Мне и на гимнастику надо, и на фортепиано, и на практику. Где ж тут время на латынь взять?

– Ничего себе график! И впрямь много всего. А что за гимнастика?

– Спортивная. У меня первый разряд. Отец хотел, чтобы я стала кандидатом в мастера спорта, но я выбрала учебу.

– А я вот боксом занимался. Правда недолго, всего полгода. Но кое-что научился. А ты не думала что-то убрать? Например, гимнастику? Чего-то ты уже добилась в ней. Если не планируешь расти дальше, зачем ходить?

– Вот и я так считаю. И мама. Но мой отец… у него другое мнение. Он говорит, что хочет сделать из меня советского человека. Чтобы я не была такими, как те… которые ему по работе встречаются, – вздохнула Аня, с тоской глядя куда-то в сторону.

– Он же у тебя в милиции работает?

– Да.

– А кем?

– Следователем.

– Просто он желает тебе добра.

Аня кивнула и откусила кусочек от булки.

– Вкусно. Спасибо, – поблагодарила она.

– Не за что. Прости за вопрос… а сколько тебе лет?

– Двадцать. А тебе? – спросила она в ответ. Ее вопрос прозвучал для меня как выстрел в тишине. Я чуть не вздрогнул.

Что ей ответить? Сказать, как есть – 27? Или лучше соврать?

– Двадцать семь, – слова сами слетели с губ. Зачем врать? Лучше говорить правду.

– По тебе и не скажешь. Выглядишь моложе.

Помолчали. Казалось, что темы для разговоров закончились. Иногда такое бывает на первом свидании. Это неловкое молчание. Аня вытащила из уха наушник и стала рассматривать.

– Он все это время был у тебя? – удивился я.

Она подняла на меня взгляд, улыбнулась, и тут же вернулась к наушнику.

– Забыла о нем. Он такой маленький, – прошептала она, будто боясь спугнуть какое-то хрупкое существо. – Совсем не чувствуется. И без проводов. А где работает твой… дядя?

– В Москве. В НИИ. Недавно был у него в гостях, – сказал я, стараясь звучать как можно более убедительно. – Вот он мне и подарил его.

– Даже не верится, что такое можно изобрести! Без проводов… Как в нем голос слышно? Это же невозможно!

– Как видишь – возможно. Светила советской науки трудятся не покладая рук днями и ночами, чтобы на свет появлялись вот такие штуки! Можешь оставить себе на память. Дарю.

Не знаю, зачем я так сделал. Просто ее глаза, полные детского восторга, заставили меня улыбнуться внутри. В моем мире, перенасыщенным технологиями, подобные устройства уже никого не удивляют. Но в ее глазах я увидел нечто большее – отражение той эпохи, когда каждое изобретение было чудом. И в этот момент я понял, что подарил ей не просто безделушку, а частичку будущего.

– Спасибо! – пролепетала она. Насмотревшись на наушник вдоволь, она убрала его в сумочку. И, наверное, в первый раз за сегодня отважилась встретиться со мной взглядом. В нем не было ни стеснительности, ни застенчивости. Интерес? Да, пожалуй.

Аня скользнула взглядом по моей фигуре, задержалась на моем обручальном кольце, словно на странном символе. Затем ее глаза остановились на вешалке, где висело пальто. И в этом неспешном осмотре было что-то такое, что заставило меня насторожиться.

Неужели… неужели она догадалась, что я из будущего?

– Что? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал равнодушно. Она усмехнулась, и в этой улыбке мелькнуло что-то такое, чего я не мог понять.

– Так странно, – произнесла она, не отводя от меня взгляда. – Мы в этом кафе, хотя даже не знакомы. Второй день только. А ты меня опять выручаешь.

– Вообще-то мы знакомы третий день.

– Нет, второй.

– А разговор по телефону?

– Не считается.

– Считается, – кивнул я и улыбнулся. Этот спор меня забавлял. И ее – тоже. Своего рода игра. Она улыбнулась и отпила чай.

– Ты, наверное, не местный? – спросила Аня.

Я почувствовал, как за моей спиной нарастает невидимая стена напряжения. Опять эти вопросы! Может, она все-таки догадалась, кто я? Только боится об этом сказать? Нет, вряд ли. С чего бы ей догадаться?

– Не пойми, не правильно, – продолжила она. – Просто на наших ребят ты не похож…

Я отпил чай, обдумывая ее слова. Затем спросил:

– А на каких похож?

– Не знаю, просто ты какой-то другой, – пожала плечами. – На наших ребят точно не похож. На москвича, наверное. Просто у нас такое пальто никто не носит.

Надо было срочно сочинить легенду. Здесь и сейчас. Москва – хорошая идея. Командировка в Армавир? Возможно. Даже почти правда. Мое путешествие во времени, чем не командировка?

– Я приехал из Москвы. Журналист. Готовлю материал о достижениях армавирской промышленности, – проговорил, чувствуя, как ложь расползается по моему языку сладким ядом.

Аня смотрела на меня с восхищением. Еще бы! Перед ней «журналист» из Москвы. Для нее это что-то мифическое, существующее где-то там, далеко, словно звезды на небе. Я и сам-то никогда вживую журналиста не видел. А что бы еще он был из столицы… Надо было попроще что-нибудь придумать. Но поздно. Поезд уехал, самолет улетел. Слова, однажды произнесенные, обретают собственную жизнь.

– Какая газета? – спросила Аня.

Я вспомнил, что недавно купил в ларьке номер Комсомолки, чтобы посмотреть год:

– Московский комсомолец.

– Отец иногда читает. А как твоя фамилия?

– Смирнов, – сказал я, и это была чистая правда.

– Значит Сергей Смирнов? Буду искать твои статьи.

Я улыбнулся и, кивнув, отпил чай. Краем уха зацепился за разговор парней.

– В нашем училище все девчонки проститутки. Только притворяются правильными. И эта такая же. Бокал шампанского и делай с ней, что хочешь.

– А если не сработает?

– Сработает. Не захочет – заставим. Эта даже с очкариком гуляет. А с виду вся такая правильная. Знаем мы их.

Гогот.

Разговор явно шел про Аню. Сказано это было то ли нарочно громче, чем следовало, чтобы меня задеть, то ли парни забыли, куда пришли. Аня тоже это слышала. Я поймал взгляд одного из них, рыжего с веснушками. Тот вызывающе кивнул и оскалился. У меня вспыхнул гнев, как зажженная о коробок спичка. Сейчас они ответят за слова. Все трое. Аня почувствовала интуицией мои намерения, положила на мою руку свою ладонь, когда я уже был готов подняться с места. Ее ладонь – холодная, сухая, но мягкая. А вот мои руки – огонь. Уже в боевой готовности начать мордобой. Ведь если не начать – он обязательно будет, но чуть позже. Знаю, плавали.

– Не нужно, Сереж, – едва слышно сказала она.

– За слова надо отвечать!

– Их трое.

Я усмехнулся:

– Бывало и хуже.

– Сергей, пожалуйста, не надо. Не ходи никуда.

Аня уперлась в меня глазами. В них страх, а еще читалось огромное желание, чтобы я к ним не ходил. Я пока еще не решил окончательно – идти к ним или нет. Спросил:

– Знаешь их?

– Только одного. Учится со мной вместе. На курс старше. Плохой парень. Сын члена горкома. Он всех девочек у нас замучил уже. Много чего нехорошего сделал. Но ему все сходит с рук из-за папы. Не нужно тебе с ним связываться.

Я усмехнулся, но эта усмешка скорее походила на оскал:

– Золотая молодежь, значит.

– Что это? – спросила Аня, чуть нахмурившись.

– Ну как тебе сказать… Это те, у кого родители чего-то добились – в карьере, деньгах или связях. А их детки считают, что теперь им все можно и ходят, словно мир у их ног.

Аня задумалась.

– Ну да, наверное, так, – пробормотала она.

Я посмотрел на тех троих. Рыжий что-то буркнул своим дружкам, и они расхохотались. Смех был громким, как дверные хлопки в пустом доме. По-хорошему надо было проучить этих засранцев. Как минимум сделать замечание. Хотя, о чем я? Для таких, как они, слова – пустой звук.

– Ладно, не сегодня, – произнес я.

Аня смотрела на меня, как бы проверяя, действительно ли я решил отступить, а потом медленно убрала свою руку с моей.

– Давай уйдем отсюда? – сказала она.

Я кивнул:

– Пройдемся по аллее.

Я взял ее пальто с вешалки, помог надеть, затем оделся сам. Перед тем как выйти, бросил взгляд на парней. Все трое уставились на нас, нагло, без стыда. Что-то в их позах и ухмылках говорило, что история на этом не закончилась. Нет, с такими, как они, никогда не заканчивается сразу. И эта мысль – она шла со мной рядом, как чужая тень, пока мы с Аней неспешно шагали по аллее. Я не выдержал и натянул шапку. Солнце светило ярко, мороз кусал лицо, как злой пес. Градусов двадцать пять точно, а может и больше. Снег под ногами скрипел, будто старые пружины, и блестел в солнечных лучах, словно кто-то рассыпал по нему крошечные осколки стекла.

Мы шли молча. Только ее дыхание слышалось рядом, легкое, прерывистое, как будто она переживала что-то внутри. Я чувствовал этот момент – все вокруг замерло, ожидая, что будет дальше.

Телефон в кармане. Опять его положил. Привычка. И тут в голову пришла мысль. Абсурдная, почти детская. Один наушник Ане, другой мне, включить что-нибудь вроде Стинга. Какой-нибудь медляк. Потанцевать прямо здесь, среди скрипучего снега и пустой аллеи. Когда-то я так сделал с Юлькой. Это было во время нашего первого свидания. Она засмеялась, сказала, что это глупо, но все равно танцевала.

Но Юлька – моя жена. А Аня… Аня – просто девушка, которая вдруг оказалась рядом в случайный момент. Так я себе это объяснил.

Я мысленно выругался. Танцы под Стинга – плохая идея. Не для женатого мужчины. Даже эта прогулка уже балансировала на границе дозволенного, и я знал, что Юлька, если узнает, не оставит этот танец без внимания. Для нее это было бы изменой, без вопросов. Она бы так решила.

Так что Стинг и медляк отменяются. Мы просто прогуляемся.

С каждой минутой наше молчание становилось тяжелее. Я обернулся через плечо, но сзади никого не было. Парни, кажется, потеряли к нам интерес, а может, просто исчезли, как приведения, оставив после себя неприятное послевкусие.

Чтобы разрядить эту нарастающую тяжесть, я спросил:

– Какие планы на сегодня?

– В шесть часов у меня гимнастика, – ответила Аня. – Наверное, мне пора домой. Который час?

Я взглянул на наручные часы.

– Почти двенадцать.

– Проводишь меня до остановки?

– Конечно.

Молчание вернулось, тягучее и странное. Мы шли рядом, но ее мысли было где-то далеко, это чувствовалось. И вдруг она спросила, почти шепотом:

– Где ты живешь?

– В гостинице, – ответил я, бросив на нее взгляд.

Она снова замолчала. Внутри нее явно шла какая-то борьба – между желанием спросить, и страхом задать этот вопрос. Это было написано на ее лице.

– А что? – спросил я, решив сам дать ей толчок.

– Просто… не пойми неправильно, – начала она, ее голос дрогнул. – Просто хотела узнать твой телефон. Вдруг мне нужно будет тебе позвонить.

Она сказала это, не глядя на меня. Боялась, что увидит в моих глазах осуждение? Возможно. Я усмехнулся про себя. Какая же глупышка.

– Есть что-то еще кроме латыни? – я улыбнулся, надеясь разрядить обстановку.

Аня усмехнулась, почти весело:

– Нет. Дальше я сама все сдам.

– У меня нет телефона, – я пожал плечами.

– Ну да. Ты же в гостинице.

– Могу позвонить завтра. Найду, откуда.

Она чуть наклонила голову, и челка из-под шапки упала на ее лицо:

– Завтра иду с друзьями кататься на коньяках. Пойдешь?

– Почему бы и нет. Во сколько?

– Вечером, – она смахнула челку в сторону. – Точное время я еще сама не знаю.

– Тогда я позвоню тебе ближе к шести. Нормально будет? Отец еще на работе?

– Нормально.

Затем – резкий, тупой удар в спину. Я обернулся. На аллее остался кусок промерзшего, как камень, снега. Это был не снежок – в такую погоду его нельзя было слепить даже с усилием.

Я огляделся, и взгляд тут же нашел хулиганов. На противоположной стороне улицы шли те самые парни. Рыжий – тот самый, с веснушками – метнул еще один кусок снега, с явным прицелом на нас.

– Придурки, – пробормотал я.

В этот раз он промахнулся, но ухмылка на его лице сказала мне все, что нужно. Это была не просто дурацкая шутка. Нет, тут был вызов, открытый, наглый.

Аня притихла рядом, но я почувствовал, как ее плечи напряглись.

– Осторожно! – выкрикнул я, резко дернув Аню в сторону.

Ледышка ударилась о тротуар в сантиметрах от ее ног и покатилась, оставляя не снегу дорожку. На мгновение все замерло – воздух, испуганное лицо Ани, моя рука на ее плече.

Когда я посмотрел на ту сторону улицы, парней там уже не было – они перебегали дорогу, как голодные волки, чуя добычу.

– Пойдем отсюда, – прошептала Аня и потянула меня за руку.

Я поддался. Ее пальцы сжали мою руку сильнее, чем я ожидал. Спиной я чувствовал их взгляды. А потом в затылок что-то глухо ударило. Не больно, но унизительно. Я замер. Под ногами вертелась небольшая ледышка.

Выдохнул. Отпустив руку Ани, развернулся.

Я вырос в девяностых. Я знал, что делать, когда такие, как они, переходили грань дозволенного. А вот знали ли они, что я сделаю? Навряд ли.

Они остановились, как волки, заметив опасность, но еще не решили, нападет добыча или нет. Ухмылялись.

Я оглядел их, оценивая. Трое. Всем по двадцать, не больше. Черные пальто, шапки-ушанки. Один – невысокий, худой, чернобровый, напоминал цыгана. Второй – плотный, приземистый, с глазами, что смотрели из-под лба, как у старого быка. Третий – рыжий, самый высокий, с толстыми губами и широкими плечами. У них была одна общая черта, которая сразу бросалась в глаза. Взгляд. Наглый, хищный, беспощадный. И почему-то я вспомнил ту немецкую овчарку, она однажды смотрела на меня так же – за секунду до того, как броситься.

По одиночке они не представляли для меня угрозы, а втроем…

– Кто это сделал? – спросил я, медленно переводя взгляд с одного на другого.

Они пожали плечами. Тогда я решительно направился к рыжему. Встав перед ним, задал вопрос:

– Ты?

– Нет, – ответил с ехидной ухмылкой.

Я переложил портфель в левую руку, правую сжал в кулак…

Неожиданно для рыжего я резко замахнулся и вложил в удар все, что накопилось. Мой кулак встретил его лицо глухим звуком, от которого по руке прошла почти приятная боль. Кровь брызнула из его носа, тяжелыми каплями окрасив белый снег в темно-красное. Рыжий пошатнулся, сжал лицо рукой и зашипел, как раненный зверь.

Сзади я услышал короткий взрывной вскрик Ани, но уже было поздно останавливаться.

– Э, ты че! – выплюнул чернобровый, напоминая змею перед броском. Он шагнул вперед и ударил правой, но я успел увернуться.

Толстяк вытащил свои кулачки из карманов пальто и двинулся на меня, его лицо покраснело от гнева. Они шли на меня, готовясь к слаженной атаке. Или ждали, пока рыжий поднимется?

Ну, что ж, погнали!

Я бросил портфель в снег, туда же полетели очки. В голове прозвучала лишь одна мысль: «Я вырос в девяностые. Меня так просто не взять!».

Снег скрипел под их ногами, но я этого уже не слышал. В ушах гудела кровь. Зрение сузилось, оставив только их троих в центре внимания. Я знал, что будет больно. Но в такие моменты боль – это пустяк. Главное – выстоять.