78

1. Купе

Наверное, вечером прошел дождь — на стеклах поблескивали косые капли воды. За разговором я совершенно не замечал, что происходит за окном — где и с какой скоростью мы едем, как темнеют деревья и расплываются дома, как тонут в тумане озера. Позже, когда пустая болтовня мне осточертела, я подсел поближе к окну и, забросив наверх застиранную шторку, стал наблюдать.

Мой сосед по купе давно заснул, а я все сидел и смотрел на ночную пестроту мелькающих огоньков. У него, у соседа, была идиотская манера спать прямо в одежде и без одеяла. Сейчас, при неярком свете ночника было видно как поблескивает на животе металлическая пряжка. Сосед рассказывал, не умолкая, весь вечер, но я так и не выяснил, кто он и откуда. Помню только, что он постоянно подсовывал мне половинку жареной курицы, чем довел меня до белого каленья. Когда же он наконец угомонился, я вздохнул с искренним облегчением.

Обычно перестук вагонных колес действует на меня усыпляюще, но сегодня спать почему-то не хотелось. Через щель, проделанную мной в оконной раме (окно не открывалось, и мне пришлось приподнять его ножом), в купе залетал свежий ветер. После тяжелой зимы, после всего, что случилось эта весенняя ночь казалась подарком судьбы. Закутавшись в шерстяное одеяло, я внимательно всматривался в огоньки городов, в неясные силуэты построек и медленно, с наслаждением вдыхал тонкий аромат тающего снега.

Дверь отъехала так неожиданно, что я вздрогнул. Молоденькая девушка впорхнула в купе и в полнейшей растерянности уставилась на блестящую пряжку. Затем, переведя взгляд на меня, все поняла.

— Ой, извините!.. Я перепутала.

Я вежливо улыбнулся ей и даже что-то пробормотал. Свет из коридора, видимо, потревожил моего соседа; он зажмурился и, пыхтя, отвернулся к стенке. Судя по шевелящимся в носках пальцам, ему было холодно, но осознать этого он еще не мог, а прислуживать ему мне не хотелось. Я все еще чувствовал запах курицы, и меня с этого немножко мутило.

Огни за окном пропали и долго не появлялись. Я разглядел маленькие островки снега и чёрные рельсы параллельных путей. Если сохранился снег — значит, мы едем по лесу.

2. Коридор

Я поднялся и, сбросив с себя одеяло, вышел в коридор. Здесь все было по-другому. Колеса стучали сильнее, лампочки светили ярче, а свежий воздух свободно гулял из тамбура в тамбур.

В коридоре никого не было. Сначала я подумал, что замерзну, и решил вернуться в купе за свитером, но потом поленился и предпочел померзнуть немного так.

За моей спиной щелкнул дверной замок, и из соседнего купе выскочила давешняя девушка. Я невольно усмехнулся: уже глубокая ночь, а она носится по всему вагону. Неужели совсем не хочется спать?

Кивнув мне головой, девушка боком проскочила мимо и направилась в туалет. Она была в одном халате и имела при себе полотенце и мыльницу. Видимо, собиралась ложиться. Интересно, сколько сейчас времени?

Я повернулся к окну и, облокотившись на металлическую трубу, уперся лбом в стекло. Смутное чувство тревоги, которое всегда возникает в дороге, здесь ощущалось особенно остро. Наверное, этому способствовали холод и пьянящий аромат апрельского леса.

В конце коридора показалась проводница — заспанная усталая женщина. Повозившись с половиком, она скрылась, затем вышла с тремя пустыми бутылками и ушла в другой вагон. Щелкнула дверь — это возвращалась девушка. Вопреки ожиданиям, она не бежала вприпрыжку, а шла спокойно, серьёзно, сжимая в левой руке полотенце. Когда она поравнялась со мной, я спросил:

— Вы не знаете, сколько времени?

Попутчица посмотрела на свои часики и почти сразу же ответила:

— Три десять.

— А во сколько приходит поезд?

— Не помню… Вон там, в конце вагона, расписание. — И, видя, что я не понимаю, предложила: — Пойдемте, покажу.

В конце вагона расписания не оказалось. Девушка разочарованно развела руками:

— Сняли… Ну погодите, я сейчас у себя посмотрю, — С этими словами она не глядя кинулась в купе. Удивительно, что не в чужое.

Я остался стоять возле металлической трубы. Не то, чтобы я ждал эту стрекозу, просто не хотелось возвращаться назад к своему соседу.

— Вот! В четыре сорок, если, конечно, не задержимся… — Попутчица опять здесь. На этот раз она предусмотрительно накинула на плечи плащ.

— Не задержимся. Быстро едем, без остановок…

Девушка кивнула. И, подумав, добавила:

— Меня Элли зовут. Странное имя, правда?

Я представился. Некоторое время постояли молча. Наконец Элли не выдержала и повернулась ко мне:

— Хорошая сегодня ночь.

— Не спится?

Элли покачала головой.

— Я не мешаю вам?

— Нет.

В сущности, я уже отдохнул от общества своего собеседника, и теперь сам был непрочь с кем-нибудь потрепаться. Я спросил:

— А как долго мы едем?

— Вторые сутки, — Элли хихикнула. — А вы что же, не помните?

— Не помню. Я долго спал.

— А… Так это вас принесли на носилках!

Я кивнул. Мне совсем не улыбалось вспоминать подробности.

— В таком случае вы замечательно выглядите. Когда я увидела вас в первый раз, вся голова была забинтована. Проводница испу…

Черт подери! Ну неужели так трудно промолчать? За последний месяц я не видел вокруг себя ничего, кроме марли и ножниц, а жуткий аромат хлорки преследует меня по сей день. Почему я не могу забыться хотя бы сейчас?

— Что с вами?! — Элли придвинулась ко мне и заглянула в глаза. — Вам плохо?

— Нет, нормально. Только не надо больше о прошлом.

Девушка бесшумно отошла.

— Извините.

Волна свежего воздуха пронеслась по коридору и где-то в конце щелкнула замком. Я сделал глубокий вдох — чтобы проглотить не к месту появившийся призрак морга. Элли негромко предложила:

— Если вам не холодно, мы можем постоять в тамбуре. Там окно разбито.

Я решил, что это неплохая идея, но тогда нужно взять свитер.

…В купе было по-прежнему тихо и темно. Сосед снова блестел своей пряжкой, а шторка, задранная мною, свалилась вниз и слегка дрожала от стука колес. Взяв свитер, я с усмешкой посмотрел на спящего и вышел вон. Где-то через час поезд прибудет на место, и я решил сюда не возвращаться.

3. Тамбур

Элли ждала меня в тамбуре. Дверное окно было выбито полностью, и весенний ветер бил в лицо не на шутку. Натянув свитер, я улыбнулся своей попутчице:

— Страшно?

Элли весело удивилась:

— О чем вы?

— О дороге. Мы ведь приедем скоро.

— Это хорошо, — серьезно ответила девушка.

— Нас встретит кто-нибудь?

Вместо ответа Элли высунулась в окно, и развевающиеся на ветру волосы закрыли от меня ее лицо. Впрочем, очень скоро она замерзла и отодвинулась назад.

— Весна… Больше всего люблю это время года, — девушка взяла меня за руку: — Выгляни, посмотри на звезды!

Я подошел к двери и аккуратно просунул голову в дырку. Посмотрел наверх.

Небо было сплошь усеяно сверкающими точками. Не скажу, чтобы они были очень крупные или яркие, но их было действительно много. Линия леса, постоянно меняющаяся, то проглатывала часть звезд, то открывала новые. Я задыхался от ветра и холода. Грохот колес где-то под ногами оглушал, сотрясал мозги, а тепло руки Элли воскрешало старые, давно забытые воспоминанья. Я убрал голову.

— Хорошо. Соснами пахнет.

Девушка кивнула.

— Как в детстве. У нас в деревне было так. Мы жгли костры в соснах, — Элли улыбнулась, зажмурилась. — Знаешь, здорово было. Нас мальчишки по вечерам пугали — изображали Смерть. Возьмут старую косу, завернутся в простыни и ухают. А мы визжим, дурехи…

…За окном показались редкие огоньки — отдельные дома. Я выглянул наружу, но поселка впереди не оказалось, поезд мчался в черноту. Пояснил попутчице:

— Думал, к городу подъезжаем.

— Нет, здесь не должно быть городов… Вокзал скоро.

Неожиданно Элли умело обхватила меня за шею и прижалась щекой к груди. Я почему-то не удивился, я чувствовал, что это произойдет. Простояв так минут десять, девушка отняла голову и прошептала:

— Мне так хорошо сейчас… Совсем как тогда, в детстве.

Я молча кивнул.

— Нет… Ты меня не понимаешь, — сказала Элли. — Ты боишься чего-то…

— Это воздух. Апрельский воздух. Он всегда обостряет у меня чувство опасности.

— А ты не бойся, — нараспев произнесла девушка, проведя ладонью по моему свитеру. — Страшнее, чем было, не станет. Кстати, — она лукаво посмотрела мне в глаза: — Ты так и не рассказал мне, отчего ты умер.

Опять она за старое! Вот упрямая.

— Разбился на машине. Дорога была скользкая — на повороте вынесло на встречную полосу. А там грузовик — не помню с чем, с песком или гравием. Я вырулил из-под него, но чуть-чуть не рассчитал, сорвался. Там насыпь была, метров двадцать вниз. А в самом низу мою машину перевернуло…

Элли слушала и рассеянно улыбалась. Она все еще держала ладонь на моей груди — там, где сердце. Где оно должно было быть.

— Я ударился головой о крышу салона, свернул шею. Хирург сказал, что у меня перелом основания черепа. Не знаю, сколько я у них пролежал с этим переломом…

— А я отравилась. Просто так, по собственному желанию, — все с той же улыбкой сообщила попутчица. Я решил, что она начнет долгий рассказ, но Элли замолчала и опять высунулась в окно.

Поезд постепенно замедлял ход. Говорить ничего не хотелось. Вспомнился сосед; наевшись своей курицы, ворочается сейчас с боку на бок, мерзнет. Интересно, догадается одеяло натянуть?

— Подъезжаем, — объявила Элли. — Конечная.

Девушка уступила мне место, и я трусовато просунул голову наружу. Темнота была страшная. Темно было настолько, что я перестал понимать, где мы едем: по лесу или по полю? Только звезды на небе светили нахально и самоуверенно. Это ничего, что темно; через несколько часов взойдет солнце, и тогда все станет ясно и просто. Все-таки хорошая получилась у нас ночь.

…Наконец поезд поехал совсем тихо, стук колес сделался более тяжелым и значительным, а звезды наверху выстроились в ровные тусклые ряды. Я понял: это были арки огромного купола.

— Все, — сказал я, убирая голову. — Вокзал.

Элли отошла вглубь тамбура и притихла. Поезд остановился. Из коридора послышались приглушенные шаги проводника.