Афганский рубеж 4

Глава 17

Стоял гул от работающей вспомогательной силовой установки. Мы приступили к запуску левого двигателя. Едва начали расти обороты, как винты вертолёта стронулись с места и начали раскручиваться. Ми-8 ожил.

— Коверкот, 102-му, информация есть? — спросил я в эфир.

— На Мирвансе молчат, — ответил руководитель полётами, называя позывной аэродрома в Кандагаре.

Время тянулось. Каждая минута — снижение шанса вытащить группу.

В кабину заглянул майор Липкин, который уже надел гарнитуру и коричневый подшлемник. Он нагнулся, чтобы докричаться.

— Саныч, там реально тяжело. Они не вывезут. Я когда на свой Центр Боевого Управления доложил, там все в шоке были. Говорят, такого быть не может, но сразу дали команду выдвигаться.

— А у меня в Кандагаре почему-то до сих пор проверяют, согласовывают.

В этом и была проблема моей эскадрильи. Мы были официально в составе кандагарского полка, и все действия должны были согласовывать с командиром. То есть, были приданы 681-му отряду на словах.

Обороты несущего винта достигли расчётных. Оборудование на борту уже полностью в работе. К взлёту готовы, но разрешения так и нет.

— Коверкот, 102-му.

— 102-й, пока нет добра на вылет. Оценивают обстановку, — с ходу ответил мне руководитель.

Я посмотрел на лётчика-штурмана. Лейтенант Максим Самсонов — молодой парень с маленькими усами смотрел перед собой, дёргая ногой в такт вибрации вертолёта. Его лицо не выдавало напряжения, но скатившаяся капля пота на кончик носа давала понять — нервы у парня на пределе.

А ведь мой ведомый — командир второго звена, ни разу не летал в кромешной тьме в эпицентр боестолкновения. Да и пара Ми-24, которая будет прикрывать, не выглядит сплавом уверенности и опыта.

Очередной выбор опять предстоит сделать мне. Поступить по закону или по совести. И ведь бой в 35 километрах от Шахджоя. Рукой можно подать!

— Максим, тебе координаты группы дали? — спросил я.

Лейтенант дёрнулся, и несколько капель пота разлетелись во все стороны. Бортовой техник Заур Бакаев тоже не выглядел глыбой. Что-то шептал себе под нос, щёлкая пальцами.

— Да. Так точно! Курс отхода 100°, подлётное время 13 минут, — протараторил Максим.

— Хорошо. Секундомер, — ответил я, готовясь выйти в эфир. — Коверкот, 102-му, мы взлетаем. Времени нет.

— Понял. Разрешил, — ответил быстро руководитель полётами. — «Глобус» подсказывает, что группа по-прежнему в огневом контакте.

Эту информацию он получил с ЦБУ разведчиков. Значит, придётся попотеть не меньше, чем Максиму.

Первыми со стоянки взлетели два Ми-24 и резво пронеслись перед нами, уходя в сторону хребта Сургар. Я начал медленно поднимать рычаг шаг-газ. В эфире уже начали активно разговаривать «шмели», определяясь с порядком действий в районе цели.

Ми-8 слегка качнулся из стороны в сторону и медленно оторвался от ребристой поверхности стоянки. Одновременно взлетел и ведомый с позывным 109.

— Скорость 100, пошли влево, — дал я команду и плавно отклонил ручку управления влево.

Аккуратно облетели антенну приводного радиомаяка.

— Коверкот, 102-й парой отошёл по маршруту, — доложил я.

— Справа на месте, — вышел в эфир ведомый.

— Понял. Давай прибор 220. Побыстрее, — сказал я и слегка отклонил ручку управления вперёд.

Стрелка указателя скорости задрожала и устремилась к нужному значению.

Ми-8 послушно маневрировал над мелкими сопками, легко поднимался над гребнями и опускался в низины, словно чувствуя каждый изгиб этой земли. Вибрация корпуса передавалась через ручку управления.

Быстро пересекли трассу на Газни, продолжая следовать к хребту Сургар.

— Здесь уже не получиться пройти на предельномалой высоте, — сказал по внутренней связи Максим.

— Набираем 1500, — дал я команду ведомому, занять безопасную высоту вслед за мной.

Впереди был небольшой перевал, который можно использовать для пролёта над горной грядой. Ми-24 шли уже далеко вперед, забираясь всё выше и выше. Сумерки продолжали перерастать в сплошную темноту. Ещё немного и ночь полностью вступит в свои права. Тогда забрать разведчиков будет гораздо сложнее.

— Ставр, 117-му на связь, — начал вызывать командира группы ведущий Ми-24.

Однако, это был позывной авианаводчика в рядах разведчиков. Значит, пара «шмелей» уже наблюдает место боя. Мы же продолжали набирать высоту, готовясь перемахнуть хребет.

— Отвечаю! Ведём бой. Западная окраина Джабра… Крада… здоровенный кишлак! — запинался авианаводчик.

Было слышно, как на заднем фоне что-то сильно стучит.

— Наблюдаю, но вас опознать не могу. К вам парой «полосатых» и двумя «пчёлками». Дайте целеуказание.

Пока авианаводчик в грохоте разрывов, шуме помех и стрельбе выводил на цель пару Ми-24, мы с ведомым перемахнули хребет. Картина боя была перед нами и напоминала лазерное шоу. Со всех сторон летели пунктиры трассеров. Едва видны разрывы от гранат и стрельбы из пушки Ми-24. В наступающей темноте вся низина на западе большого кишлака была во вспышках выстрелов. Где тут свои, а где духи — сразу не определить.

— 102-й, я 117-й, работаем по целям.

— Понял.

Крутить виражи ночью над столь враждебным районом опасно. Пришлось отойти подальше от кишлаков, скрываясь за небольшими сопками.

— 117-й, я Визит. Отошли к отметке 2302. Уйти отсюда не можем. Со всех сторон насели, — появился в эфире и командир группы.

Эта господствующая высота находилась как раз западнее кишлака Джабаркала. Значит, оттуда и будем забирать. Осталось найти место, куда сесть. Восточный склон больше всего подходит.

— Визит, 102-му. Сможем на восточной части сесть?

— Я Визит, восточный склон обстреливается. Не сядете 102-й, — подсказал в эфир командир разведгруппы.

Выходим из виража. Видим что на восточном склоне идёт самый мощный накат духов, которые бьют из РПГ и ДШК. Когда только успели подтянуть!

— 102-й, мы отработаем по склону. Есть площадка на южной стороне, — услышал я предложение от ведущего Ми-24.

Только это предложение поступило в эфир, как тут же на южном склоне завязалась перестрелка. Ещё и в нашу сторону полетело.

— Ухожу влево, — доложил я, отвернув от горы и пройдя вдоль высохшего русла реки. — 109-й, пока не подходи.

— Понял, — ответил мне ведомый.

Так мы будем долго крутиться. Духи тоже не дураки. Подпустят поближе и обстреляют из всех стволов. И мы убьёмся, и парней не вытащим.

Разговор в эфире продолжился. Были предложения группе отойти на малую высоту на северной части отметки 2302. Но куда именно, понятия не имею. Сама гора представляла собой некий неправильный и неровный, чуть нагнутый на юг, конус. Сесть рядом с ней или на каменистое плато у подножия было невозможно. Ну, как минимум, трудно.

Симпозиум в эфире, где садиться и забирать группу ни к чему не привёл.

— Максим, смотришь справа. Я слева. Заур — готовься дверь открыть. Будем садиться на «козырёк» и оттуда забирать, — сказал я, направляя вертолёт к вершине горы.

Духи активизировались и начали переносить огонь в нашу сторону. Мимо прошла одна очередь ДШК, заставившая меня резко уйти влево. Тут же с южного склона из автоматов нас плотно обстреляли. Я почувствовал, как по фюзеляжу несколько раз попали, но не критично.

— Эм… куда? — поинтересовался лётчик-штурман, который ещё не понял, что за цирковой номер сейчас будет.

Времени рассказывать, что и как не особо много. Я просто показал на то место на вершине отметки 2302, за которое можно зацепиться колесом.

— Фары включаем, — сказал я по внутренней связи.

На левой боковой панели включил тумблер фары. Слева под фюзеляжем появился длинный луч, освещающий склон горы и место нашей посадки.

— Визит, я 102-й будем на выступ садится, — сказал я в эфир и начал подводить вертолёт ближе.

Командир разведчиков понял не сразу, что ему нужно карабкаться ещё выше.

— 102-й, мы… понял вас. Идём дальше к вершине.

Участок вершины горы 2302 был примерно длиной в два метра и шириной около трёх. Вот за этот-то уступ и нужно зацепиться левой стойкой.

Ми-24 продолжали заходить на цель и отрабатывать всем вооружением, что у них было. На склонах то и дело появлялись разрывы от реактивных снарядов, поднимая в сумерках клубы пыли.

Слева от себя наблюдаю каменистый склон горы. Подвожу вертолёт. Медленно и аккуратно, совершенно не обращая внимание на продолжающийся бой у подножия этой господствующей высоты. На секунду показалось, что сами душманы обалдели от нашей задумки и решили посмотреть, что же будет.

Ручкой управления и педалями парирую отклонения. С каждым метром удерживать вертолёт всё сложнее и сложнее, а до искомого каменного выступа ещё далеко.

— Спокойно. Держимся. Контроль за оборотами, — проговаривал я по внутренней связи.

— Обороты в норме, — подсказывал мне Максим показания приборов контроля двигателей и несущего винта.

Провалятся обороты, и вытянуть вертолёт будет сложно. В горле совсем стало сухо, а маленькая капля пота продолжает катиться по виску. Ох, и хочется же её сейчас смахнуть, да руки заняты.

Нос вертолёта уже над каменным выступом. В нижний блистер видно гладкую и отшлифованную временем поверхность. Воздушный поток от несущего винта продолжает поднимать вверх пыль, ухудшая видимость.

Аккуратно отклонил правую педаль, чтобы выровнять вертолёт по направлению. Рычаг шаг-газ буквально прилип к руке, перемещаясь вверх-вниз с минимальным темпом. Ещё секунда и… есть касание!

Почувствовал, как левая стойка нашла в этой тьме опору. Но это только начало.

— Быстрее! Быстрее! — громко сказал я, удерживая вертолёт на поднятом рычаге шаг-газ.

— 109-й 102-му! Наблюдаю вас. Буду садиться следующим… — доложил мой ведомый, но тут же пропал со связи.

— 109-й, вправо уйди. «Сварка» работает! — подсказал один из Ми-24.

Я не видел, что происходило за нашей спиной. Возможно, 109-му придётся повторить подход.

— Вторая вертушка заберёт остальных, — заскочил в кабину командир отряда Липкин, перекрикивая шум.

— Понял. Быстро грузим и взлетаем, — сказал я по внутренней связи, но бойцы разведгруппы продолжали отстреливаться от подступающих духов.

— Затащи их! Взлетать надо, — услышал я голос Максима, который повернулся назад и кричал в грузовую кабину.

Но попробуй так быстро всех загрузить. Парни в плотном контакте с противником. Стоит повернуться спиной, и пуля обеспечена. А тем временем держать вертолёт на таком режиме становилось крайне сложно. Ещё и с наступлением темноты ветер поменялся, а нам ещё и взлететь надо.

— 102-й, у меня фара разбита. Двигатель… не пойму, — доложил ведомый.

Даже с большим опытом и хорошей подготовкой садиться на такой выступ сложно. А уж с повреждениями и подавно. Придётся самому забирать всех.

— 109-й, понял тебя. Быстро на базу. Мы забираем остальных, — дал я команду ведомому.

— Командир, не взлетим! — тут же запереживал Максим.

— А мы и не будем. Быстрее всех в вертолёт, — ответил я.

Заур и Липкин засовывали людей в грузовую кабину, а они всё продолжали отстреливаться. Стреляли куда-то вниз, бросая иногда гранаты.

Как мы ещё висели, трудно представить. Пули попадали по фюзеляжу.

— 102-й 117-му. У меня «трещоток» на один заход осталось. У второго тоже. «Гвозди» закончились.

— Понял тебя. Работай-работай, — ответил я.

Наконец, дверь захлопнулась. Теперь нужно взлетать. Ну или точнее — падать.

— Ремни притянуты? — спросил я по внутренней связи к лётчика-штурмана.

— Так точно, — удивился Максим.

Только Заур занял своё место в кабине, я слегка приподнял рычаг шаг-газа.

— Контролируй скорость и высоту. Взлетаем! — скомандовал я.

Хотя надо было сказать — падаем. Ручку управления отклонил вправо. Ми-8 накренился и легко сорвался вниз. Тут же вертолёт клюнул носом, а Заур чуть не вылетел со своей сидушки.

— Скорость 20…30… 40! — отсчитывает Максим.

Уши начало закладывать, а слюны нет совсем. Вертикальная скорость на вариометре растёт, и мы продолжаем терять высоту.

— Скорость считай, — повторил я команду Максиму.

— 80… 90… 110, — запинался лейтенант.

Вертолёт слегка ушёл влево, но не критично. Крен быстро увеличился до 20°, но и это отклонение удалось парировать.

— Выравниваемся, — произнёс я и начал вытягивать ручку управления на себя.

Вертолёт послушно выровнялся и начал лететь без снижения. Теперь осталось только долететь.

— Взлёт произвёл. Уходим на Коверкот, — сказал я в эфир, отворачивая в сторону хребта Сургар.

Но моих пассажиров так и тянуло на подвиги. Видимо, не все патроны расстреляли и не всех духов победили. Кто-то начал стрелять с открытого иллюминатора, а кто-то и через хвостовой люк, где был установлен пулемёт.

Бортовой техник Бакаев в последний момент не дал кому-то открыть сдвижную дверь, чтобы стрелять и оттуда.

— Заур, а ну дай им по шее, — крикнул я бортовому технику, который уже стал кашлять от пороховых газов, наполнявших кабину экипажа.

Минуту спустя, когда к нам пристроились Ми-24, Бакаев вернулся и показал поднятый вверх большой палец.

— Все живы? Раненных нет? — спросил я.

— Жить будут. Возмущались. Мол, можно было ещё пострелять. Кстати, некоторые до сих пор отойти не могут от такого падения. Думали, что у нас что-то отказало.

— Нормально всё, — ответил я. — Макс, возьми управление.

— Принял. Управление взял, — ответил мне лётчик-штурман, и я слегка расслабился, убрав руки и ноги с органов управления.

В кабину заглянул Липкин и начал благодарить. У командира спецназа куда-то подевался с головы подшлемник.

— Сан Саныч, такого «взлёто-падения» я ещё не видел. Ушли на тоненького, — сказал Пётр Петрович, поправляя «лифчик» на груди.

Понятно, что у парней стресс, но чутка расшевелить можно.

— Ладно. Ты скажи, пускай парашюты надевают. Сейчас в набор пойдём, всякое может случиться, — докричался я до Липкина, и тот ушёл в грузовую кабину.

На меня удивлённо посмотрел Заур.

— Командир, у нас на всех не хватает парашютов.

— Ничего, — улыбнулся я.

Не прошло и минуты, как в кабину вновь заглянул Липкин. Выражение лица у него было задумчивым.

— Сан Саныч, а как же так⁈ Парашютов всего 3, а нас 23. Как делиться?

— Значит надеть всем, кроме коммунистов. Мы вот коммунисты и нам ничего не страшно, — с серьёзным выражением лица ответил я.

Липкин собрался уже уйти, но вдруг понял наш авиационный армейский юмор. Он протянул мне руку, и я отвесил ему «пятюню».

После посадки в Шахджое, нас ещё долго не отпускали разведчики.

— Сан Саныч — высший пилотаж. На одном колесе, да ещё столько времени. У меня один вопрос — как⁈ — спросил у меня майор Липкин, когда основная часть поздравлений утихла.

— Да как⁈ «Шажочек» вверх, ручку вправо-влево. И не забывать «педальки» нажимать, — объяснил я, смотря на то, как мои подчинённые выкуривают очередную сигарету с разведчиками рядом с машинами.

— Не пойму я ваш авиационный юмор. Значит так, с нас поляна. Отказы не принимаются. Время доведём дополнительно, — сказал Липкин и крепко меня обнял. — Вот, прав был Сопин насчёт тебя.

— Смотря о чём он тебе говорил, — посмеялся я, и мы разошлись.

Бойцы отряда погрузились на машины и уехали со стоянки в направлении расположения отряда. Я подошёл к вертолёту и ещё раз его осмотрел. Пока мои подчинённые группировались и продолжали обсуждать вылет, решил оценить повреждения.

— Товарищ командир… — вытянулся в струнку передо мной Гавриков.

Не сразу я почувствовал, что от младшего сержанта опять идёт запах «праздника».

— Ты спиртом моешься что ли? — спросил я, проводя рукой по пробоине в фюзеляже.

— Товарищ майор, я совсем немного. Вы не поверите, но душа за вас болела.

— За переживания, спасибо. А выпивка тут при чём?

— Так я по-другому стресс и не умею снимать.

— Я тебя научу. Доложишь своему начальнику ТЭЧ звена, что ты ужасно хочешь поработать руками в свободное от службы время, — похлопал я Гаврикова по плечу, а потом поблагодарил за матчасть.

Только я сделал шаг от вертолёта, как решил кое-что спросить у младшего сержанта.

— Гавриков ко мне, — позвал я техника, и он быстро подбежал. — Что там с вертолётом моего ведомого?

— Фара разбита, две лопасти в дырках, несколько пробоин в фюзеляже и отсеке двигателей. Вкратце — утром будет в строю.

— С двигателем всё хорошо?

— Так точно. Всё проверили.

Вот и ещё одна тема для разговора с подчинёнными. В докладе моего ведомого и не было чёткого доклада о повреждении двигателя, но поговорить с парнем стоит.

Я отпустил Гаврикова, а сам подошёл к лётному составу.

— Все ко мне в кабинет.

Через несколько минут я открыл дверь кабинета и впустил всех лётчиков. Каждый заходил медленно, будто ожидал какого-то серьёзного разговора.

Посмотрев на каждого из них, я заметил насколько ребята устали. Лейтенант Самсонов и вовсе продолжал тяжело дышать. Будто он кросс пробежал.

— Устали? — спросил я, подойдя к холодильнику. Все хором ответили утвердительно.

Открыв дверь «Минска», я достал оттуда целую бутылку молдавского «Нистру».

— Самсонов, иди мне поможешь, — подозвал я лейтенанта, чтобы он достал из холодильника две шоколадки.

Налив на каждого по рюмке, пригласил всех к столу. Когда каждый взял себе, решил сказать пару слов.

— За возвращение, — и все быстро выпили, закусив шоколадом.

Только все поставили «нурсики» на стол, начал звонить телефон.

— Клюковкин.

— Сан Саныч, это хорошо, что вы в кабинете. Командир полка уже три раза звонил… — начал тараторить Пяткин, который был у спецназовцев на ЦБУ.

— Сейчас позвоню. Разбор полётов проведу и наберу Веленову.

— Разбор? — удивился начальник штаба.

— Как будто первый раз услышали название этого мероприятия, — подмигнул я парням, которые весело улыбнулись.

Я повесил трубку и закрыл бутылку коньяка.

— Завтра отдыхаете. Будет звено Бойцова работать и другая пара Ми-24. Вопросы?

Спрашивать никто не стал, быстро убрали со стола закуску с бутылкой, и начали выходить из кабинета. Решил задержаться только мой ведомый.

— Командир, поговорить хотел, — сказал капитан, который был командиром второго звена.

— Ты про то, что не стал садиться на выступ? С разбитой фарой я бы тебе не разрешил этого делать в любом случае.

Капитан тут же приободрился. Наверняка он хотел что-то мне объяснить по поводу его оборванного доклада о двигателе.

— Я был не уверен, что зацеплюсь за выступ. Надо это признать.

— Понятно. Что ж, зато ты со мной честен. Это плюс. Но больше ни с кем так не откровенничай. Разное могут подумать.

— А вы что подумали?

— Ничего. Разрешаю тебе и всей группе сегодня «обнулиться». Завтра отдыхаете, а послезавтра посмотрим. Может, полетаем в районе Шахджоя на личное совершенствование.

Капитан кивнул, подошёл к столу и протянул мне руку. Я пожал её, чувствуя, что у человека свалился груз с плеч.