Алиса. Другая история Страны чудес

Глава 1

Утренний солнечный свет весело поздоровался с оклеенными обоями стенами не менее весёлой спальни. Ночью шёл дождь, настоящий дождь: сильный, с крупными каплями, – и день наступил свежеотмытый и бодрый. Воздух, врывавшийся в открытое окно, был холодным, и в нём чувствовалась лёгкая перчинка. Стайка маленьких воробьёв, которые всего неделю назад были соседями по гнезду, возбуждённо щебетала, порхая туда-сюда, что в конечном итоге должно было привести либо к массовому взлёту, либо к драке пернатых.

Даже стук каблуков-молотов миссис Эндерби по полу этажом ниже звучал пружинистее и энергичнее обычного.

Девушку, столь мирно лежащую в кровати с медным каркасом (густые золотистые волосы разметались по подушке, словно сияющий нимб ангела), уже растормошило, пробуждая ото сна, такое обилие воодушевляющих шумов. Глаза распахнулись, длинные ресницы на веках качнулись, словно пшеница на ветру.

– Сегодня, – объявила Алиса, – превосходный день для приключений! – Она просияла и на мгновение окунулась в великолепие своего решения, после чего соскочила с кровати. Дина, сварливая кошка, не желавшая видеть день, каким бы тот ни был, потянулась на своём месте (где ещё недавно лежали тёплые ноги хозяйки), затем закрыла немолодой глаз от света и через несколько мгновений снова заснула. – Извини, старушка! – сказала Алиса, целуя Дину. – Но темпус фуджит, знаешь ли, время никого не ждёт!

Разумеется, уважающий себя искатель приключений не мог взять и выбежать за дверь в одном исподнем. Разразился бы скандал. Так что Алиса приступила к утомительному процессу надевания всех слоёв одежды, необходимых для выхода в свет, если ты приличная юная английская леди. Наряд включал в себя следующее:

Панталоны, доходившие ей до колен.

Кринолин, походивший на нечто среднее между пчелиным гнездом и клеткой. По сути, это были ряды стальных обручей каждый уже того, что ниже, которые закрывали всё от икр до талии. Эта конструкция удерживала юбки, надетые поверх, как гигантский колокол, где ноги Алисы выступали языком.

Корсет.

Она не шнуровала его туго, вопреки моде и увещеваниям подруг. В одном Алиса с сестрой были единодушны: это совершеннейшая глупость. Её талия хороша такой, какая она есть, вот уж спасибо. Так что Алиса использовала корсет по прямому назначению: он помогал с осанкой, сглаживал и поддерживал женственные изгибы.

Нижняя юбка.

Вторая нижняя юбка.

Само платье, сшитое из симпатичной летней клетчатой ткани бело-голубой расцветки.

Жакет и шляпка.

И, наконец, сумка под фотоаппарат.

Алиса поспешила проделать всё это как можно быстрее, а затем, почти вприпрыжку, словно девчушка, до восемнадцатилетия которой ещё далеко, сбежала по лестнице... в самый последний (и весьма запоздалый) момент вспомнив, что нужно стараться ступать бесшумно.

– Алиса! – раздался резкий женский голос. Матильда, её сестра. А как же.

Что ж, раз её услышали, пожалуй, можно и позавтракать.

– Доброе утро, маменька, папенька, сестрица, – произнесла она чинно, проходя в столовую. Домашние собрались на одном конце длинного стола, словно благородные белки. Они разбивали скорлупу яиц, приготовленных всмятку, намазывали джем на тосты, потягивали чай и кофе и в целом выглядели совершенно непринуждённо в торжественной, заставленной безделушками комнате. Мать подставила пухлую, всё такую же розовую, как и каждый день, щёку для поцелуя, и Алиса подчинилась. Лицо отца было по большей части скрыто газетой, но ей удалось быстро чмокнуть и его, почти не задев напомаженные бакенбарды.

Она небрежно похлопала сестру по плечу, словно стряхивая перхоть.

– Вышла замуж? – спросил отец из-за газеты.

– Нет, папа.

– На выданье?

– Нет, папа.

– Хм. Хорошо. – Он встряхнул газету, чтобы легче было переворачивать страницы, после чего продолжил читать о событиях, происходящих в чужих странах, – это был его любимый вид историй.

– Так ли это хорошо, папа? – спросила Матильда.

Она была строгой и красивой в несколько отталкивающем смысле девушкой, с тёмными глазами, ресницами и волосами, в то время как у сестры они были светлыми. Её мрачное платье было настолько же тусклым, насколько Алисино бело-голубое – ярким и летним. Однако, попытайся они хоть раз выйти в свет вместе (и если бы Матильда прихорошилась чуть больше, чем просто расчесав волосы), весь Кексфорд был бы у их ног. Не то чтобы Алисе хотелось, чтобы город пал к её ногам. И всё же было бы совершенно феерично пережить такое хоть раз в жизни.

– Ты ведь знаешь, ей уже восемнадцать, – напирала Матильда, намазывая джем на тост с самым серьёзным видом.

– А тебе, насколько я помню, двадцать шесть, – заметила мать.

– На мою руку есть претенденты!

– Да-да, верно, – быстро и ласково согласилась мать.

– Я собираюсь держать мою малышку Алису подле себя как можно дольше, – сказал отец из-за газеты. – Не пытайся вмешаться.

– У моего дорогого друга мистера Хедстрю есть близкий приятель – Ричард Кони, – сказала Матильда, поворачиваясь к Алисе и пропуская слова родителей мимо ушей. – Кажется, я упоминала о нём в наших разговорах несколько раз. Возможно, вы даже встречались. Весьма одарённый молодой человек. Привлекательный. С большими перспективами – уже работает над предвыборной кампанией Гилберта Рэмсботтома. Я пригласила его...

– Судя по твоему рассказу, он очень милый, так интересно, просто фантастика, непременно держи меня в курсе его дел, обязательно! Доброго утречка и до встречи! – Алиса подмигнула маме, которая изо всех сил старалась сдержать улыбку. После чего лёгкими шагами устремилась прочь. И только тогда, вернувшись к своему завтраку, Матильда заметила, что её тщательно намазанного маслом и джемом тоста и след простыл. Она лишь фыркнула.

Вышагивая по залитой солнцем дороге, Алиса наслаждалась украденным завтраком. Вытерев губы и щёки тыльной стороной ладони, она, как кошка, подняла лицо к солнцу, греясь в его лучах. Всего на мгновение, разумеется, чтобы не напекло. Она поправила шляпку и...

– О нет. – Она забыла перчатки. Не удержавшись, она пошутила: – О, моя шубка и усы. – Алиса вздохнула: – Сегодня меня не назовёшь одетой прилично.

Её охватило мимолётное чувство. Не то чтобы грусть, но и не простая ностальгия. В нём, чем бы оно ни было, присутствовала золотистая нотка счастья, тёплого и ласкового, словно солнце. Воспоминание о снах из прошлого, которое истончилось, будто самая удобная наволочка, которую никак не решишься выбросить.

Страна чудес.

Детали давно потускнели, но ощущения сохранились: неизведанный мир, волшебство, фантастические создания. Конечно, некоторые из её воображаемых приключений в Стране чудес были и опасными, и пугающими. И не каждый, кто встречался ей на пути, отличался доброжелательностью и вежливостью. Например, некоторые цветы в Стране чудес оказались ужасно жестокими.

А Королева Червей! Она собиралась убить Алису! «Отрубить ей голову!» От этой фразы у неё всё так же бежали мурашки.

Но...

С тех пор ей не снилось ничего подобного.

– Ерунда и бессмыслица, – заключила Алиса, качая головой. – День великолепен! Поищем приключения здесь!

Под «здесь» подразумевался, разумеется, Кексфорд, сияющий городок университетских профессоров, старинных залов, великолепных зелёных парков и сверкающих каналов. С его ослепительно-белыми дорожками, древними каменными постройками и садами настолько крошечными и яркими, что они переливались, словно драгоценные камни. Всё было упорядоченным, доведённым до совершенства и старым в этих освещённых традициями местах, вплоть до вымотанных, облачённых в мантии студентов, спешащих на занятия после ночных вечеринок или дискуссий о творчестве Петрарки.

(Дом Алисы находился к северу от университетского городка, окружённый прекрасной просторной территорией с садом и лужайкой, не слишком далеко от центра города, где кипела жизнь, но и не настолько близко, чтобы слышать «Гаудеамус игитур», исполняемый в три ночи.)

Пробудившись от волшебного сна много лет назад, маленькая Алиса посвятила всё свободное время поискам чего угодно, что напомнило бы ей о Стране чудес. Ни один уголок в городе не остался не исследованным: каждая колокольня, на которую ей удалось пробраться, каждый переулок, в который она могла проскользнуть, когда родители отворачивались. Сверху вниз, вдоль и поперёк, не останавливаясь ни перед чем.

(В детстве её в основном интересовал низ – кроличьи норы и грибы, крошечные гусеницы и кружева паутины, кухонные подъёмники и на удивление маленькие двери в чужих домах, которые ей, в общем-то, не следовало находить и открывать.)

В её деревянной шкатулке с сокровищами хранилось куда больше странных предметов, чем обычно коллекционируют дети: крошечные медные ключики, малюсенькие стеклянные бутылочки, остатки необычного печенья, левая белая перчатка, правая не совсем белая перчатка, клочки бумаги со словами «СЪЕШЬ МЕНЯ» и «ВЫПЕЙ МЕНЯ», старательно выведенными снова и снова, когда Алиса сравнивала свои завитушки с воспоминанием.

Алиса не была угрюмой девочкой (отнюдь), но порой она думала: «Может, в том, что мне больше не снится Страна чудес, есть толика моей вины?»

«Ну и бессмыслица – в жизни не видела такого глупого чаепития!»

«С меня хватит этой чепухи. Я ухожу домой – прямо сейчас».

«О нет, пожалуйста. Довольно этих глупостей».

«Довольно этих глупостей». Ну вот, никто её за язык не тянул. Подсознание подчинилось, и теперь мир иллюзий, по которому она прогуливалась по ночам, был подчинён строгой логике.

Так что Алиса попробовала набросать на бумаге то немногое, что отчётливо помнила из своего сна (Чеширского Кота, Белого Кролика, симпатичный золотой ключик), и разные странности, которые увидела во время своих вылазок (студента с необычайно заострёнными ушами, причудливый комок мха, часть каменной стены, увитую лозами, которые выглядели так, словно, отодвинув их, откроешь тайный вход в какое-то фантастическое место).

– Хм, – произнёс отец, разглядывая её рисунки.

– С моей стороны тоже не было художников, – прокомментировала мать.

– А она подмечает немало... занимательного. Пускай у неё и не выходит... это изобразить.

– Да, она проводит немало времени, подмечая разное. Возможно, ей следует направить интерес в нужное русло: найти замену рисованию?

Тогда-то и вмешалась тётя Вивиан.

Рисовать она тоже не умела, но у неё неплохо получалось лепить. Она организовывала литературные вечера и время от времени бывала замечена в скандалах. Вивиан носила брюки, словно рабочий на угольной шахте. Её дом был захламлён лампами с бахромой, произведениями искусства, созданными её друзьями, курильницами для благовоний и бархатом. Она не была замужем. В сущности, Вивиан являлась воплощением паршивой овцы, которая, как считается, есть в каждой семье.

И она помогла брату и его жене (а также их дочери), мастерски сыграв свою роль: купила племяннице камеру.

Одна из новейших моделей, ящичная камера. Это был аккуратный маленький аппарат, изумлявший своей портативностью. Он не требовал ни штатива, ни мехов и прекрасно умещался в чемодане среднего размера. Он легко доставался, когда Алисе хотелось быстро что-нибудь заснять. Главное, чтобы на улице было достаточно светло.

(У тёти Вивиан уже была тёмная комната, где можно было проявить стеклянные пластинки, Вивиан славилась костюмированными фотосессиями, которые устраивала в своих салонах с помощью куда более привычной и огромной портретной камеры.)

Алиса была в восторге. В самом процессе ощущалось что-то неотъемлемо чудостранное: свет и тень, зеркала, стекло и линзы, изображения, проявляющиеся как по волшебству.

Побочным эффектом нового увлечения стало то, что Алиса теперь проводила куда больше времени со своей тётей, что успокаивало её родителей (которые переживали, когда дочь бродила по улицам Кексфорда в одиночку) и тревожило сестру (которая считала, что тётя Вивиан – дурной пример для подражания, не столько современная, сколько ветреная). Однако Матильде не стоило так беспокоиться. Хотя Алиса и любила тётю, ей уже исполнилось восемнадцать и у неё были свои планы на жизнь, в которые не входили ни художники, ни вермут с опием, ни брюки.

С помощью камеры Алиса, разумеется, запечатлевала всё, что казалось хоть отдалённо таинственным. Целые дни она проводила на так называемых фотопрогулках: высматривая предметы и людей, наводящих на мысли о тайном, сказочном или невообразимом, которое она пыталась раскрыть фотосъёмкой. Найдя потенциальный объект, она долго и упорно работала над постановкой кадра. Порой Алиса прибегала к помощи дополнительных зеркал или фонаря, если снимать приходилось в тускло освещённом переулке. Изображения она проявляла в тётиной тёмной комнате, а затем раскладывала их у себя по спальне. Алиса внимательно их разглядывала, пытаясь вообразить мир, отталкиваясь от увиденного. Сверкающая роса на паутине, тёмные чердаки, куча яркого мусора, в которой могло скрываться чудовище или что-то поэтичное. Девочка, похожая на эльфа, со взглядом одновременно невинным и мудрым.

Алиса никогда не рассказывала родителям (и сестре) о своих вылазках в менее живописные части Кексфорда. Однако ей казалось, что именно там, где было место беспорядку, неприбранности и несовершенству, волшебство и бессмыслица встретятся ей с большей вероятностью.

И именно туда она направлялась в этот славный день.

Вниз по дороге на юг... а затем на восток, подальше от ухоженных кампусов и надоедливых студен-тов. По пути Алиса прошла мимо чайной госпожи Яо. Этот день был слишком хорош, чтобы тратить его на улун и сплетни, к тому же она позавтракала украденным бутербродом и в животе ещё не освободилось место для булочки. И всё же Алиса свернула на крохотную извилистую улочку, ограничившись улыбкой и приветственным жестом, адресованным женщине в окне. Госпожа Яо улыбнулась и помахала в ответ. Она обслуживала посетителей, которые пили и ели из ярко разукрашенных чашек и тарелок: английских, китайских и даже российских, – настоящее волшебство, почти как в Стране чудес.

Сразу за чайной, под водосточной трубой, рос крохотный, нежный папоротник, которого ещё неделю назад здесь не было. Пытливый Алисин взгляд сразу же заметил выделявшуюся на общем фоне сочную зелень, узорчатые, изящно раскинувшиеся листики. Настоящее волшебство. Оценив освещённость, Алиса разочарованно поджала губы. Узкий переулок был уныло тёмным, при себе у неё не было ни фонаря, ни зеркала, да и плёночных пластинок осталось всего несколько штук. Она не станет их тратить на кадры, которые вряд ли порадуют результатом.

– Прошу прощения, юный господин папоротник, – сказала она, делая лёгкий реверанс. – Может, в следующий раз, когда вы чуть подрастёте.

«Ну или разложитесь, как телескоп».

Пройдя по извилистой улочке и углубившись в неразбериху старых зданий, Алиса нырнула под низкую арку и наконец очутилась у своей истинной цели. Когда-то этот небольшой открытый участок официально назывался Веллингтонской площадью, теперь же был известен просто как «площадь». На площади собиралась для игр местная детвора, часто это были сыновья и дочери иммигрантов или сироты, которых не очень-то жаловали в парках поблагоустроеннее. Алиса фотографировала ребятишек, слушая истории об их родине и переезде в Англию (некоторые из них, особенно у натурщиков совсем юного возраста, смешивались с традиционными сказками их стран).

Сегодня стайка ребятишек обзавелась мячом. Они гоняли его в углу, меся грязь. В другом углу три девочки были увлечены игрой на счёт, легко переключаясь с английского на русский и идиш, а затем обратно. Алиса вытащила камеру и принялась продумывать варианты композиции.

– О, поглядите, знатная англичанка пришла пофотографировать бедных, но симпатичных иностранных детишек.

Алиса резко повернулась, оскорблённая как словами, так и тоном, которым они были сказаны. Молодой человек ненамного старше её лениво облокотился на потёртую статую пушки и одарил Алису непроницаемой улыбкой. Его наряд разительно выделялся на фоне толпы: во-первых, дети такое не носят, во-вторых, он был чистым и отутюженным, серым и профессиональным. Пиджак сидел безупречно, брюки были подогнаны по фигуре. Часов у юноши не было, но фиолетовый галстук смотрелся дорого и, судя по всему, был сшит из шёлка. Шляпа была тщательно вычищена. Из-под неё выглядывали рыжие волосы тёмного, чуть ли не чёрного оттенка, аккуратно подстриженные вокруг ушей и шеи. Светло-карие глаза казались почти оранжевыми. Щёки светились здоровым румянцем.

– Скажите, – продолжил он, протягивая руку, чтобы погладить бездомную кошку, которая быстро исчезла за углом, – вам, благодетелям, нравится лить крокодиловы слёзы над портретами нищих и укладом их жизни?

– Прошу прощения, – ответила Алиса холодно, выпрямляя спину так резко, что та хрустнула. – Эти снимки для моего личного пользования и периодической демонстрации их моей тётей избранной и тактичной публике. Я не какая-нибудь жуткая благодетельница, упивающаяся несчастьем окружающих.

– О? И как много вам известно об их «несчастье»? Что вы вообще о них знаете? – напирал незнакомец.

Алиса окинула его холодным взглядом:

– Вон та девочка в кофте с большой перламутровой пуговицей. Её зовут Адина. Она из приюта, который расположен слишком далеко от Санкт-Петербурга, чтобы его обитатели могли не бояться погромов. Её мать умерла, отец с тётей Сильви – вся семья, которая есть у неё в целом свете. – Она указала на другого ребёнка: – Это Саша. Ему, должно быть, лет пять, и он предпочитает сыр конфетам. Его мать шьёт на заказ, отец собирает макулатуру для бумажных фабрик, а сестра умирает от туберкулёза, хотя он этого пока толком не понимает. Я никогда не говорю с ними покровительственно и никогда не задариваю их сладостями или монетами, чтобы они мне позировали. Если я что-нибудь приношу, этого хватит на всех, и угощаю я от чистого сердца. Даже к самым маленьким я отношусь с той же добротой и уважением, которых жду от всякого. – Последнюю фразу она произнесла подчёркнуто, сверля незнакомца взглядом.

– Ладно, ладно. – Молодой человек непринуждённо рассмеялся. – Прошу прощения. Мои обвинения были голословными. Я повёл себя как негодяй и мерзавец.

Он поклонился, и на сей раз в его жесте не было насмешки.

– Извинения приняты, – ответила Алиса вежливо, но по-прежнему холодно. – Можно поинтересоваться, с кем я имею удовольствие вести беседу?

– Кац, – ответил он, снимая шляпу. – Авраам Джозеф Кац, эсквайр. Барристер фирмы «Александрос и Айви», но вы можете звать меня Кац. К вашим услугам.

– Я... – начала она представляться.

– О, все здесь знают Алису с камерой, – сказал юноша, обводя площадь рукой. – Единственную и неповторимую. И всё же вы должны понимать: эти дети (даже те из нас, кто здесь вырос) имеют не слишком-то радостный опыт общения с вашими соотечественниками. Их доля – либо холодные издёвки да насмешки, либо безучастная благотворительность и эксплуатация. Золотая середина – редкость.

– Нас? Вы говорите... выглядите как... – Алиса запнулась, боясь показаться грубой. – Британец.

– Я здесь родился. Чего не скажешь о моих родителях, – произнёс Кац, пожимая плечами. – Они тяжело трудились, а я усердно учился. Теперь я помогаю, оказывая бесплатные правовые услуги. Порой кто-то, обладающий законной властью, должен вмешаться и спасти ребёнка от богадельни или его родителя от тюрьмы. А то и хуже. Бывает, какой-нибудь благодетель (скажем, с камерой) забирает ребёнка себе. Чтобы выставлять его как цирковую зверушку, или якобы с целью благотворительности, или для... целей, о которых лучше не упоминать вслух.

– Какой ужас, – искренно возмутилась Алиса. – Я ужасно, ужасно сожалею, что подобное происходит. И всё же вы не можете обвинять меня в поступках моих безнравственных соотечественников. Это всё равно как если бы я стала относиться ко всем вам плохо из-за одного гнилого яблока, привезённого из России.

– Совершенно справедливое замечание, – тотчас согласился он. – В таком случае моя впечатляющая физиономия к вашим услугам, если вы когда-нибудь решите вернуться и снять мой портрет. Я совершеннолетний и сын иммигрантов и могу дать законное согласие на разумное использование моего изображения, если до этого дойдёт.

В его тоне не было ничего предосудительного. Он не подмигнул ей, и его слова не прозвучали двусмысленно. Он улыбнулся, и это выглядело совершенно безобидно, никакого театрального наклона головы, как во время позирования. Не было похоже, чтобы он заигрывал с Алисой или угрожал ей.

И в этом было что-то странное.

– Ваш английский лучше, чем у многих моих соотечественников, – произнесла она медленно, пытаясь понять, что бы это значило. – По крайней мере, лучше, чем у моих соседей.

Да что она такое городит? Наверняка её комментарий прозвучал грубо. Кац вырос в этих краях – он только что об этом упомянул! Разумеется, он прекрасно говорит по-английски!

– Ну, я барристер, не забыли? Я знаю латынь, а также русский и английский. «Квоусквэ тандэм» и всё в таком духе. Вероятно, мне следует выучить французский, так я наконец смогу выговорить названия вин.

Мир перед глазами Алисы немного закружился, словно она падала в кроличью нору. Какой странный юноша и какой странный способ познакомиться! Обычно она либо избегала молодых людей, которых ей навязывала сестра, либо быстро забывала тех, с которыми ей довелось познакомиться самой. Большинство из них были занудами, и с ними вряд ли можно было пересечься на забытой площади. Все они отпускали плоские и сальные шуточки и цитировали римских мыслителей, полагая, что Алиса не знакома с их трудами.

У неё ни разу не возникло желания сфотографировать кого-нибудь из них.

Чего она не могла сказать про господина Каца.

– Нужно было взять больше плёнки, – соврала она. И всё же немало кадров ждали обработки у тёти Вивиан. Вообще-то, именно этим Алисе сейчас следовало заниматься, а не слоняться по городу в поисках приключений. – Я как раз думала об этом, когда вы заговорили со мной.

– О, я пошутил про портрет. Видите ли, привлекательная внешность – всё, что я могу предложить вам, чтобы загладить вину. Мне не помешает денно и нощно носить с собой кулёк сладостей. Запомните – всегда держите при себе конфетку на непредвиденный случай. Однажды это может спасти вам жизнь. Или, если вашим посадкам досаждают вредители, я разделаюсь с ними за вас. Один мой приятель профессионал в такого рода вопросах.

– Нет нужды, – быстро заверила его Алиса. – Я абсолютно уверена, что в нашем саду грызунов нет.

– Не знаю. Крысы очень хитры. Порой они даже добиваются высоких должностей. Иногда, если потерять над ними контроль, они даже выбиваются в мэры.

При этих словах Алиса не сдержала улыбки, которая почти переросла в смешок. Кац совершенно очевидно имел в виду Рэмсботтома, кандидата на пост мэра, которого так горячо поддерживали её сестра и занудный мистер Хедстрю. Помимо него баллотировался всего один человек, и Алиса, хоть убей, не могла вспомнить его имя (его было довольно легко забыть, поскольку он не состоял в партии и не писал в «Кексфордский еженедельник» о строительстве работных домов для бедных, изгнании иностранцев и закупке полицейских дубинок покрупней).

– Что ж, мне пора, – сказала Алиса, решительно убирая камеру в сумку и закрывая её.

– Возвращайтесь скорее, – взмолился Кац. – Сто лет не разговаривал с таким интересным собеседником.

Никаких тебе «вы луч света в тёмном царстве», не «муза», «нимфа» и даже не «ангел, одаряющий страждущих своей прелестной улыбкой». Никакого бессмысленного словоблудия, которым обычно пытались поразить Алису мужчины. Он просит её вернуться просто так, потому что ему нравится с ней общаться.

Алиса присела в реверансе, потому что так можно было потянуть время, продумывая ответ. После чего поспешила прочь, так и не найдя, что сказать.