Альянс бунта

ГЛАВА 3

РЭН

Конечно, это была авантюра, но был готов рискнуть. Я мог бы сдать квартиру в аренду, если бы Элоди не была одержима ею. Конечно, она бы пустовала некоторое время, прежде чем нашел бы арендаторов; арендная плата была бы настолько высокой, что прошло бы несколько месяцев, прежде чем появился бы человек, готовый потратить такие деньги. Однако я бы не почувствовал потери.

Наследство, оставленное мне дедом, сделало меня миллионером. У меня не просто пара миллионов. Иногда мне кажется, что на ту сумму, которую завещал мне старик, я мог бы купить небольшую страну; деньги так и сыпятся с разных сторон, что трудно уследить. Акции, облигации, коммерческие инвестиции, портфели жилой недвижимости, которые продолжают появляться по всему миру — тридцать или сорок домов и квартир в городах, которые я никогда не посещал, все они заполнены арендаторами, управляются компаниями, о которых я даже не слышал. Когда говорят, что инвестиции в недвижимость — это разумный способ вложения денег, они ничуть не ошибаются. Я мог бы, не моргнув глазом, поглотить стоимость только что купленной квартиры, но принять решение без нее? Это могло бы стать очень дорогостоящей ошибкой.

Я хотел, чтобы это был сюрприз, но не хотел, чтобы Элоди думала, что оставляю ее в стороне от принятия важных решений. К счастью для меня, та, похоже, скорее взволнована, чем раздосадована. Переминаясь с ноги на ногу, она забрасывает меня вопросами о декоре, пока мы выходим из старинного лифта и пересекаем сдержанное, спокойное классическое фойе нашего нового здания.

— А можно нам сделать художественную стену? — спрашивает она.

Я смеюсь.

— Да.

— А обеденный стол из дерева манго? — Она смотрит на меня с надеждой, как будто существует какая-то реальность, в которой я мог бы сказать ей «нет».

— Если ты этого хочешь.

— А когда мы пойдем за продуктами, мы сможем поднять их на кухонном лифте?

Я еще никогда не видел, чтобы кто-то так радовался кухонному лифту. Она визжала, как пятилетний ребенок, когда увидела его у входа в квартиру.

— Мы могли бы просто поднять их на обычном лифте, как нормальные люди. — Я подталкиваю ее локтем, когда мы выходим через вращающиеся двери здания на улицу, где царит восхитительно бодрый полдень. В воздухе витает запах древесного дыма и сахара — мне требуется секунда, чтобы найти источник этого сладкого аромата, когда я замечаю на углу улицы киоск, где продают свежие горячие пончики.

— Ты ненормальный, — обвиняет она. — Я даже представить себе не могу, что ты вообще ходишь за продуктами.

Я направляю ее в сторону киоска с пончиками.

— Это было грубо. Я хожу за продуктами чаще, чем все, кого ты встречала за всю свою жизнь.

— Да ну? Назови хоть один продуктовый магазин.

— Что значит «один продуктовый магазин»?

— Одна сеть продуктовых магазинов. Назови мне хоть одну, если так много ходил за покупками.

Элоди сияет от удовлетворения, полностью осознавая, что я не смогу ответить на ее вопрос. По правде говоря, она права. Я ни черта не смыслю в гребаных покупках продуктов. И даже не знаю, куда идти — постыдный факт, который не стану признавать вслух.

Корчу гримасу, чтобы дать понять, что она победила, и Элоди радостно вскрикивает, слегка подталкивая меня, когда мы приближаемся к концу квартала.

— Боже, ты такой оторванный от мира. Скажи мне, что у тебя не было слуг, которые приносили тебе еду, когда ты жил со своими родителями.

— Я не знаю, кто покупал еду. Просто спускался, когда звали к обеду, и все уже стояло на столе, готовое к употреблению.

Элоди качает головой, ее прекрасные длинные волосы колышутся из стороны в сторону. Она еще немного посмеивается надо мной, потом до нее доходит, что мы стоим перед продавцом, и пьянящий запах сахара, доносящийся из его киоска, достаточно силен, чтобы поставить ее на колени. Я поворачиваюсь и обращаюсь к мужчине средних лет в бумажной шляпе.

— Шесть, пожалуйста.

Элоди бьет меня по руке.

— Заткнись. Ты не купишь мне сейчас шесть пончиков с сахарной пудрой.

— Ты чертовски права. Не куплю. Я покупаю два для тебя и четыре для себя.

Надувшись, она выхватывает маленький бумажный пакетик с пончиками, который продавец предлагает нам, прежде чем успеваю я, и старик смеется.

— Всегда покупай в два раза больше, чем, по твоему мнению, тебе нужно, когда рядом молодая леди. Самые красивые девушки не любят делиться.

Я собственнически обхватываю Элоди за плечи и протягиваю ему десятидолларовую купюру.

— Вообще-то, это я не люблю делиться.

Пусть думает все, что хочет.

Я говорю ему, чтобы он оставил сдачу себе.

Когда мы переходим улицу и направляемся к отелю, Элоди изо всех сил старается играть со мной в «догонялки», пытаясь держать наше сладкое угощение на расстоянии вытянутой руки, но ее руки комично коротки по сравнению с моими — она сама комично короткая — и мне удается выхватить пакет из ее рук еще до того, как мы проходим несколько метров. Я достаю из пакета один из маленьких пончиков, посыпанных сахаром, и одним махом отправляю его в рот.

Элоди задыхается от ужаса.

— Это был мой!

Трудно разговаривать с теплым, тающим во рту тестом. Но я нахожу выход.

— М-м-м. Вкусно.

— Тебе лучше отдать этот пакет сейчас же. — Выражение лица Элоди восхитительно — как у маленького сердитого котенка, который закатывает истерику из-за того, что не может добиться своего.

Я достаю из пакета еще один пончик и держу его высоко над ее головой. Она пытается дотянуться до него, но не может.

— Если съешь еще один, то я больше никогда не позволю тебе прикасаться к моей груди, — предупреждает она.

— Не надо угрожать, если не сможешь выполнить. Ты любишь, когда я трогаю твою грудь, так же, как и я люблю ее трогать. Ты только накажешь себя.

— Это цена, которую я готова заплатить!

Я отрываю маленький кусочек пончика и кладу его в рот.

— Ложь.

Элоди задыхается от ярости. Она морщит нос, затем выражение ее лица меняется, когда ей явно что-то приходит в голову. Я знаю, что совершил очень серьезную ошибку, подняв обе руки над головой, когда девушка бросается вперед и щекочет меня. Все кончено в считанные секунды. Я отказываюсь от пончиков, и Элоди с удовольствием уплетает их, пока я пытаюсь прийти в себя после нападения.

— Удар ниже пояса, — рычу ей на ухо.

Она сияет, довольная собой.

— Никогда не стоит лишать девушку сладкого, когда она радуется переезду в новый дом. Каждый раз это будет плохо заканчиваться для тебя.

Элоди опускает голову, ее внимание приковано к еде, поэтому не замечает, как впереди на ее пути появляется высокий парень в черной куртке-бомбере. Я бросаюсь, чтобы схватить ее и провести мимо него, забавляясь тем, что она настолько одержима сахаром, что не замечает окружающего, но она просто недосягаема. Высокий парень в очках в роговой оправе, с внушительной бородой, берет ее за руки, пугая до смерти. Элоди чуть не роняет пончики.

— А-а-а! Черт, извини! Я тебя не заметила.

— Ничего страшного. — Он добродушно улыбается ей. — Это случается с лучшими из нас. Эй, подожди. — Парень хмурится, и мне сразу же не нравится выражение ложного узнавания на его лице. Оно выглядит неискренним и возникло из ниоткуда. — Ты… Элоди Стиллуотер, верно?

В моей голове раздается громкий, как клаксон, сигнал тревоги. За долю секунды я оказываюсь рядом с Элоди, становясь между ней и этим незнакомцем. И сжимаю челюсти, впиваясь в него убийственным взглядом.

— Кто ты такой, мать твою? Что тебе нужно?

Парень пожимает плечами, одаривая меня своей фальшивой улыбкой, и понижает голос на октаву, обращаясь ко мне, как будто меня можно успокоить несколькими умиротворяющими словами.

— Спокойно, приятель. Я просто хочу перекинуться парой слов с юной леди. Это не займет много времени, обещаю. А потом вы, голубки, можете отправляться в путь.

Приятель?

Какого хрена он называет меня приятелем?

— Отвали, блядь, прямо сейчас, приятель, или обнаружишь, что глотаешь свои собственные гребаные зубы.

Выражение лица парня меняется: он улавливает мой тон и выражение чистой жестокости, с которой я смотрю на него. Тот что, думал, что сможет запугать меня, потому что старше? Потому что выше меня? Теперь он знает лучше. Еще одно неверное слово, и парень отправится в чертову реанимацию.

— Слушай. Я не хочу никаких проблем. Мне просто нужно задать твоей подруге пару вопросов…

Низкое рычание зарождается в глубине моего горла.

— Она не моя подруга. Она моя девушка. И следит за моими хорошими манерами. Ей не нравится, когда я бью людей на публике, и это единственная причина, по которой ты все еще стоишь на ногах и дышишь одним воздухом с ней. А теперь скажи мне, кто ты такой и что тебе от нее нужно, пока я не стал менее вежливым.

Он раздражен. Засовывает руку в карман своей куртки-бомбера и достает мобильный телефон. Я, как и любой здравомыслящий человек, предполагаю, что парень собирается позвонить в полицию, он движется быстро, поднимает телефон, направляет объектив камеры на Элоди, большим пальцем быстро нажимает кнопку на экране…

— Нет, черт возьми, ублюдок! — Я выбиваю телефон у него из рук, отшвыривая его на землю. Судя по громкому треску, его экран разбивается от удара, что доставляет мне немалую радость. Еще больше я радуюсь, когда опускаю каблук ботинка на заднюю часть металлического корпуса устройства.

Незнакомец, кем бы он ни был, пытается схватить телефон, но я отталкиваю его достаточно сильно, чтобы он тяжело рухнул на землю.

— Придурок! Ты за это заплатишь, — шипит он. — Эти штуки недешевые.

— Я ни за что не собираюсь платить, ты, больной урод. Фотографировать людей без их разрешения запрещено законом.

— Нет, не запрещено. Мы на публике. Это на сто процентов законно. Я имею полное право фотографировать ее, если захочу… — Парень видит выражение моего лица, и у него хватает здравого смысла прекратить говорить. Если бы он был достаточно глуп, чтобы закончить это предложение, я бы не стал отвечать за свои действия. Все еще сидя на заднице на тротуаре, парень поднимает руки вверх, тяжело выдыхая через нос. — Слушай. Просто остановись, ладно? Очевидно, мы не с того начали. Меня зовут Арчер Макинтайр. Я работаю в «Нью-Йорк Газетт». В связи с новостью о том, что приговор Уэсли Фитцпатрику в Техасе может быть отменен, в прессе скоро появятся самые разные материалы. Я хотел дать девушке возможность высказаться по поводу предстоящего освобождения Фитцпатрика и того, что это может означать для нее…

В моих ушах раздается пронзительный звон, заглушающий слова этого ублюдка. О чем, черт возьми, тот говорит? Приговор Фитцу отменяется? Не может быть. Это невозможно. Впрочем, я нечасто смотрю новости. И легко мог это пропустить, если это только сейчас стало известно. Элоди тоже понятия не имела. Повернувшись к ней, я вижу, что ее бледность превратилась в пепел; сейчас она еще бледнее, чем на похоронах Джейсона, а это о чем-то говорит.

Я беру ее за руку и притягиваю к себе, прикрывая своим телом. Арчеру Макинтайру я говорю:

— Держись от нее на хрен подальше. Если знаешь, что для тебя хорошо, ты бросишь эту затею прямо сейчас и забудешь ее имя.

Позади меня Элоди стоит, застывшая, ее руки холодны как лед, когда она цепляется за меня.

— Я хочу уйти, — шепчет она. — Пожалуйста, Рэн. Давай просто уйдем.

Это все, что ей нужно было сказать. Мы начинаем двигаться, как только она произносит эти слова.

— Возможно, я был первым, — кричит Арчер позади нас. — Но не будьте настолько глупы, чтобы думать, что я буду последним. Давайте разберемся с этим профессионально! Вы устанете от людей, преследующих вас на улице. Рассказать свою версию — единственный способ прекратить это. Когда будете готовы к тишине и покою, позвоните мне в «Газетт». Тогда и поговорим!