Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Глава XVIII

ЮСУПОВ. СВЯЗЬ ЧЛЕНОВ ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛИИ С Р0ДЗЯНК0. ДМИТРИЙ ПАВЛОВИЧ. УБИЙСТВО РАСПУТИНА. ПОВЕДЕНИЕ ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛИИ ПОСЛЕ УБИЙСТВА РАСПУТИНА. БЬЮКЕНЕН.

Юсупов выпустил свои воспоминания "Конец Распутина" в 1927 году. Но прежде, чем приступить к описанию этого гнуснейшего преступления, я хотел бы несколько слов сказать о самом князе Феликсе Юсупове.

Его полное имя и титулы были — князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон. Женат князь Юсупов был на племяннице Государя — Княжне Ирине Александровне, дочери Великой Княгини Ксении Александровны и Великого Князя Александра Михайловича. Кончивший курс в одном из известных английских университетов, к описываемому моменту князь Юсупов проходил ускоренный курс Пажеского Корпуса, но жил у себя дома, и к нему приходил, как он сам пишет, "полковник Фогель, чтобы объяснять военные науки" для сдачи экзаменов в Корпусе.

Юсупов играл хорошо на гитаре, пел с "настроением" цыганские романсы, прекрасно играл в теннис и был тем, что теперь называется "play-boy". Чрезвычайно богатый, знатный (все по женской линии), родственник Государя (вернее свойственник), очень привлекательной внешности, он и Княжна Ирина Александровна считались самой красивой парой в высшем свете Петербурга.

Юсупов эффектно начинает свои воспоминания:

«Когда Распутин черной тенью стоял около Престола, негодовала вся Россия. Лучшие представители высшего духовенства поднимали свой голос на защиту Церкви и Родины от посягательств этого преступного проходимца. Об удалении Распутина умоляли Государя и Императрицу лица, наиболее близкие к Царской Семье.

Теперь у многих взгляд на вещи настолько изменился, что убийство Распутина называют "первым выстрелом революции", толчком и сигналом к перевороту... Но можно показать, назвав лишь несколько лиц, открыто выступивших в этой борьбе, например, председателя Государственной Думы М. В. Родзянко.

Повернется ли язык назвать этого человека изменником и врагом Родины?»^{270}

Не только повернется, но без указания на это многое, что произошло в феврале 1917 года, было бы совершенно непонятным. Кстати, на измену Родзянко указывали уже многие, писавшие о февральской революции, в частности И. Якобий ("Император Николай II и революция") и И. Солоневич ("Великая фальшивка февраля"). Можно, конечно, как я уже писал раньше, говорить о "роковом обстоятельстве", о "несчастном совпадении", "фатальном случае", "исторической необходимости" и т.д., но факт остается фактом — к февральскому бунту, который только позже перешел в революцию, привела измена. Не только, конечно, Родзянко. Он был, как пишет И. Солоневич, "самый массивный, самый громогласный и, по-видимому, самый глупый из участников заговора".

Задавая патетически вопрос — повернется ли язык назвать Родзянко изменником, Юсупов туг же говорит о Государственной Думе:

"Русская интеллигенция того времени, руководившая общественным мнением страны при помощи прессы и Государственной Думы, не склонна была считаться с практическими фактами; для нее ее отвлеченная политическая идеология была выше всего. Она считала своим долгом, прежде всего, бороться с началами Самодержавия и усиленно подчеркивать в глазах народа все его отрицательные стороны".^{271}

В этой выдержке интересна обмолвка Юсупова о "помощи Государственной Думы" в руководстве интеллигенцией общественного мнения. Только терминологию нужно немного изменить. Государственная Дума не помогала, а руководила общественным мнением. В Думе происходило открытое глумление над правительством. А для значительной части интеллигенции слова — нация, государство, вера, история — были пустые звуки, а Монархия — ненавистна до скрежета зубов. Родзянко же был председателем этой Думы. Камергер, он пошел за явными предателями Гучковым и Милюковым и старался вовсю раскачивать вековые устои русской государственности, не понимая, что после этой раскачки может произойти только катастрофический обвал, который и нужен был заговору.

А Государыня, Распутин, Питирим, Протопопов и все, которые склонялись и спрягались повсюду, легко были бы заменены другими лицами.

Все упиралось в Государя Императора и те начала Самодержавной Монархии, которые Он защищал со дня вступления на прародительский Престол. В первой половине его Царствования не было ни влияния Государыни, ни Распутина, ни Штюрмера, ни Вырубовой, а атака на Самодержавие шла полным ходом, с убийствами министров, забастовками, демонстрациями и покушениями. А главное — это клевета и ложь.

Государь Император Николай II, не будучи ни гением, ни крупной личностью, но подлинным Хозяином Земли Русской, доводит Российскую Империю до небывалого расцвета во всех областях государственного управления, а его глава Русского правительства, П.А. Столыпин, подлинный государственный человек и настоящий барин, презиравший смерть — оба были ненавистны Западу с его торгашеским и безбожным мировоззрением. Столыпин был убран, и послушные своему центру "где-то", русские заговорщики с каким-то сладострастным упоением начали во время войны, навязанной России, "штурм власти".

Кадеты, которых называли элитой русских интеллектуальных кругов, пошли на сговор с левыми марксистскими кругами, идеологией которых было не только уничтожение Самодержавия, но социальная революция с уничтожением всех принципов государственности и провозглашением "безбожного муравейника". И когда это произошло, то всех этих умных и гениальных гучковых и милюковых уже через два месяца погнали вон, несмотря на все их "заслуги" в деле сокрушения Монархии, а Родзянко, который во всем этом играл роль "слона на побегушках" (выражение И. Солоневича), выгнали сразу после переворота, так сказать, не дав передохнуть.

Не понимали все эти профессора, "неторгующие купцы", камергеры, "сановники" и бюрократы, что в нашей государственности была заложена религиозная идея, и что только эта идея и может быть основой России.

Еще Достоевский сказал:

"Вы скажете: в "общественных учреждениях" и в сане "гражданина" может заключаться величайшая нравственная идея, что "гражданская идея" в нациях уже зрелых, развившихся всегда заменяет первоначальную идею религиозную, которая в нее и вырождается и которой она по праву наследует. Да, так многие утверждают, но мы такой фантазии еще не видали в осуществлении. Когда изживалась нравственно-религиозная идея в национальности, то всегда наступала панически-трусливая потребность единения с единственною целью "спасти животишки"; других целей гражданского единения тогда не бывает. Но "спасение животишек" есть самая безсильная и последняя идея из всех идей, единящих человечество. Это уже начало конца, предчувствие конца".

И затем дальше:

"Да, она накануне падения, ваша Европа, повсеместного, общего и ужасного. Муравейник, давно уже созидавшийся в ней, без Церкви и без Христа (ибо Церковь, замутив идеал свой, давно уже и повсеместно перевоплотилась там в Государство), с расшатанным до основания нравственным началом, утратившим все общее и все абсолютное, этот созидавшийся муравейник, говорю я, весь подкопан. Грядет четвертое сословие, стучится и ломится в дверь и, если ему не отворят, сломает дверь. Не хочет оно прежних идеалов, отвергает всяк доселе бывший закон. На компромисс, на уступочки не пойдет, подпорочками не спасете здания. Уступочки только разжигают, а оно хочет всего. Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит. Все эти парламентаризм», все исповедываемые теперь гражданские теории, все это рухнет в один миг и безследно. Все это "близко, при дверях". Вы смеетесь? Блаженны смеющиеся. Дай Бог вам веку, сами увидите. Удивитесь тогда".

Так говорил гениальный писатель, пророк Земли Русской. Но ничего этого не слышали и не видели наши "благородные" деятели, про которых ничего худого сказать нельзя. Язык, видите ли, не повернется!

А дальше Юсупов пишет как будто хорошо:

"Лишь те, которые имели доступ в Царское Село, встречались с Монархом, необычайно обаятельным, чарующим ласковой простотой своего обращения, горячо любящим Россию. Умный, чуткий, но в высшей степени мягкий по натуре, Он незаметно привыкал в некоторых случаях подчинять свою волю настойчиво-властному характеру Государыни. Она стала его единственным другом, так заполнившим его жизнь, что влиянию других близких лиц уже не оставалось места".^{272}

О Распутине Юсупов пишет тоже вначале вполне разумно:

"В Царском Селе он являлся под личиной праведника, посвятившего себя Богу; в светских гостиных, среди своих поклонниц, стеснялся уже гораздо меньше и, наконец, у себя дома или в отдельном кабинете ресторана, в интимной компании своих сообщников, давал полную волю своему пьяному и развратному разгулу. Когда Распутин приобрел влияние в политических сферах, его окружили еще более тесным кольцом. Распутин пользовался популярностью только в определенных кругах своих поклонниц и тех лиц из правящих кругов, которые нуждались в его поддержке".^{273}

Дальше пишет Юсупов, что у него появилась навязчивая идея "удалить" Распутина, т.е. попросту его убить. С этой целью он знакомится с ним, входит к нему в доверие, и тут в своих воспоминаниях Юсупов пишет вещи, которые по своей фантастичности не вызывают к себе доверия. Правда, все разговоры Юсупова с Распутиным происходили с глазу на глаз, так что нет возможности их проверить. Но зная неуравновешенный характер Юсупова (это все сказалось в его поведении во время убийства и, в особенности, после) и, очевидно, желание его в своих воспоминаниях как-то "возвысить" в глазах читателей все это омерзительное по своим подробностям убийство, все разговоры эти кажутся мало похожими на правду. Распутин, будто, говорил Юсупову:

"Я с Ними (Государем и Государыней — В.К.) по-просту: коли не по-моему делают, сейчас стукну кулаком по столу, встану и уйду, а Они за мной вдогонку бегут, упрашивать начнут: "Останься, Григорий Ефимович. Что прикажешь — все сделаем, только уж не покидай ты нас".

"Я-то заболтался и позабыл, что дожидают меня там. Ну ничего, не впервой им. Иной раз звонят, звонят по телефону, посылают за мной, а я нейду"...

"И вас все министры слушают?" — "Все! — воскликнул Распутин. Все... Ведь мной они поставлены, как же им меня-то не слушаться? Знают, что, коли пойдут против меня, не сдобровать им".

И еще дальше:

"Когда с этим делом покончим (войной), на радостях и объявим Александру с малолетним сыном, а Самого-то на отдых в Ливадию отправим..."^{274}

Все эти воспоминания Юсупова и приводимые "интимные" разговоры вызывают какое-то брезгливое чувство. Надо сказать, что и Хвостов, который "вел дружбу" с Распутиным, желая его убить, и Трепов (назначенный после отставки Штюрмера Председателем Совета Министров), пославший своего шурина генерала Мосолова (начальника канцелярии Министра Двора) к Распутину, чтобы его подкупить, и Юсупов, который с Распутиным встречался, подготовляя его убийство, конечно, не могут вызвать к себе ни одобрения их поведения, ни чувства уважения. Так люди с ясными представлениями о моральных ценностях не поступают.

В убийстве Распутина согласился принять участие и Вели-кий Князь Дмитрий Павлович, который по своим склонностям и образу жизни был очень похож на Юсупова. То есть такой же play-boy. И вот, по рассказам того же Юсупова, Великий Князь Дмитрий Павлович, который в Ставке был прикомандированным (фактически без всяких занятий), сообщал ему вещи, которые уже совсем не соответствовали действительности. Привожу их в изложении Юсупова:

"Великий Князь Дмитрий Павлович мне сказал, что в Ставке долго не останется, так как его там не любят и боятся его влияния; Воейков прилагает все усилия, чтобы отделаться от его присутствия около Государя, которого он совершенно забрал в свои руки".

Дальше еще лучше:

"По мнению Великого Князя Дмитрия Павловича Государя спаивают каким-нибудь снадобьем, которое притупляюще действует на его умственные и волевые способности".

"Лечение Распутиным Государя и Наследника различными травами, конечно, производилось при помощи Бадмаева".^{275}

Из этих коротких выдержек видно, если только эти сообщения не являлись плодом фантазии Юсупова, что члены Династии распространяли такие же клеветнические измышления, как и все эти "прогрессивные и передовые" господа. Цепь, таким образом, замыкалась.

Заманив Распутина в специально устроенную для этой цели квартиру, Юсупов угощал его отравленными пирожными, которые на того не подействовали. Между прочим, вскрытие показало, что яда в организме Распутина не было. И тут Юсупов решил убить Распутина из револьвера.

"Распутин по-прежнему стоял передо мной, не шелохнувшись, со склонившейся направо головой и глазами, устремленными на Распятие.

— Куда выстрелить, — мелькнуло у меня в голове: — в висок или в сердце. Точно молния пробежала по всему моему телу. Я выстрелил. Распутин заревел диким, звериным голосом и грузно повалился навзничь, на медвежью шкуру."^{276}

Затем, когда смертельно раненный Распутин пытался бежать через двор, во дворе его двумя выстрелами добил Пуришкевич. Труп внесли в помещение.

И тут Юсупов:

"Ринулся на труп и начал избивать его резиновой палкой... В бешенстве и остервенении я бил куда попало... Тщетно пытались остановить меня. Когда это, наконец, удалось, я потерял сознание."^{277}

Что это все такое? Разве люди с нормальным чувством своего достоинства, с известными принципами и неповрежденным нравственным сознанием могут себе позволить все эти нелепые и лживые россказни о Государе Императоре и Его Семье, убивать людей, заманивая их в западню, и затем описывать все эти гнусные проявления садизма?

Самое печальное заключалось в том, как мы увидим вскоре, что почти вся Императорская Фамилия вела себя в отношении своего Государя (ведь они тоже должны быть верноподданными!) безобразно, подрывали престиж Монархии и... выносили себе "смертный приговор". Впрочем, удивляться нечему. И в прошлом все это имело место: Дядя Короля Франции Людовика XVI, герцог Орлеанский, во время революции назвавший себя Филиппом Эгалитэ, голосовал в Национальном Собрании за казнь своего царственного племянника... Это не спасло его от гильотины...

После того, как участники убийства Распутина (Юсупов, Дмитрий Павлович, Пуришкевич, Сухотин и Лазоверт) убедились в смерти Распутина, причем, по неуравновешенности Пуришкевича (как, впрочем, это было всегда), в это был посвящен городовой, они спустили труп Распутина в полынью, забыв прикрепить к нему гирю, которая была для этого приготовлена. После этого они отправились по домам. Но слухи об убийстве Распутина распространились очень быстро по всему Петрограду, причем указывались все имена участников.

На следующий день Юсупов отправился к градоначальнику генералу Балку и министру юстиции Макарову и убедил их в том, что он к исчезновению Распутина не имеет никакого отношения, и одураченный градоначальник отменил распоряжение об обыске в его квартире, а такой же одураченный министр отменил начатое было следствие.

После этого он так же хотел обмануть и Государыню, знавшую уже об исчезновении Распутина, и просил аудиенцию у Нее. Государыня, отказывая в его приеме, предложила сообщить письмом, что ему нужно. И тут Юсупов вместе с Дмитрием Павловичем стали сочинять письмо, полное извращения фактов и откровенной лжи. Я привожу некоторые выдержки из этого письма.

"Ваше Императорское Величество,

Спешу исполнить Ваше приказание и сообщить Вам все то, что произошло у меня вчера вечером, дабы пролить свет на то ужасное обвинение, которое на меня возложено. По случаю новоселья ночью 16 декабря я устроил у себя ужин... Великий Князь Дмитрий Павлович тоже был. Около 12 часов ночи ко мне протелефонировал Григорий Ефимович, приглашая ехать с ним к цыганам. Я отказался... и спросил, откуда он звонит. Он ответил! "Слишком много хочешь знать" и повесил трубку... Попрощавшись с Великим Князем и двумя дамами, я пошел в свой кабинет. Вдруг мне показалось, что где-то раздался выстрел... Я позвал человека и пошел сам на двор и увидел одну из наших дворовых собак убитой у забора...

На другой день, т.е. сегодня утром, я узнал об исчезновении Григория Ефимовича, которое ставят в связь с моим вечером. Затем мне рассказали, что, как будто бы, видели меня у него ночью и что он со мной уехал. Это сущая ложь, так как весь вечер я и мои гости не покидали моего дома...

Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясен всем случившимся и до какой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводятся...

Остаюсь глубоко преданный Вашему Величеству — Феликс".

Да, действительно, "преданность" была уж чересчур глубока. Можно только сказать, что у порядочного человека это письмо может вызвать только брезгливое и презрительное чувство.

Но Государыня была умнее министра и градоначальника и отдала приказание о невыезде Юсупова из Петрограда.

Поиски Распутина продолжались больше двух дней и, наконец, труп его нашли примерзшим к полынье.

Но еще раньше весь Петроград уже знал, что Распутин убит, и убили его Дмитрий Павлович, Юсупов и Пуришкевич. Газета "Биржевые Ведомости" открыто об этом писала.

Юсупов отправился к своему дяде М. Родзянко ("Дядя Миша"), и госпожа Родзянко со слезами благословила его, а сам Родзянко "своим громовым голосом обратился ко мне со словами одобрения".^{278}

Дмитрий Павлович не отставал от своего друга Юсупова. В Яхт-Клубе появился Дмитрий Павлович, поразивший всех своей бледностью.

«После обеда Великий Князь отошел в сторону с графом Д.А. Олсуфьевым. Граф спросил, запачкал ли он свои руки в крови. "Честное слово, нет, не запачкал", — ответил Великий Князь».^{279}

В Ставке же происходило следующее. Государь, который был все время в курсе происходившего в Петрограде благодаря телеграммам Государыни, был очень взволнован, так как ходили упорные слухи, что подготовляются покушения на Государыню и Вырубову.

"Вышедший через несколько минут от Государя камердинер на обращенные к нему вопросы махнул безнадежно рукой и прошептал, что Его Величество в ужасном расстройстве и ничего не хочет слышать. Разошлись по своим комнатам. Воейков, вызвавший в такой неурочный час своего начальника канцелярии, сказал только о том, что произошло. В свите сторонников Старца не было. С ним дружил только Н. Саблин. Но к убийству все отнеслись сдержанно и ожидали больших и серьезных последствий. Барон Штакельберг долго беседовал с Воейковым, а вернувшись к себе, еще дольше разговаривал о случившемся в генералом Дубе неким, сын которого дружил с Великим Князем Дмитрием Павловичем, и отец, естественно, волновался за сына, не замешан ли. Он уже узнал, что офицерство в Ставке ликует. В столовой потребовали шампанского. Кричали ура".^{280}

Неправда ли, как "глубоко предана" была Ставка своему Государю?

Протопопов, который вел розыски Распутина, и, не в пример министру юстиции Макарову, выказал много энергии, был вызван в Царское Село, куда приехал Государь, и из Управляющего Министерством был назначен Министром Внутренних Дел. Государь и Государыня поверили в его волевой характер и в его "железную руку в бархатной перчатке". Увы, это была роковая ошибка, так как Протопопов не обладал ни силой воли, ни столь нужным для него опытом. События приближались к своему роковому концу... Ожидание неизбежной катастрофы, нависшей над Царской Семьей, стало невыносимо тяжелым. И вот в эту тяжелую минуту для Нее, Императорская Фамилия воочию показала, чего она стоит.

Великая Княгиня Елизавета Федоровна послала две телеграммы (через несколько часов они были уже представлены Государю).

"Москва. 18 декабря 9 часов 38 минут. Великому князю Дмитрию Павловичу. Петроград.

Только что вернулась вчера поздно вечером, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за вас всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного. Елла".

И вторая:

"Москва. 18 дек. 8.52 м. Княгине Юсуповой. Кореиз.

Все мои глубокие и горячие молитвы окружают вас всех за патриотический акт вашего дорогого сына. Да хранит вас Бог. Вернулась из Сарова и Дивеева, где провела в молитвах десять дней. Елизавета".

Монахиня, игуменья молится Богу и благословляет "патриотический акт", т.е. убийство! Сестра Государыни, не пожелавшая увидеться с Царской Семьей после революции...

Государю были представлены копии писем Юсуповой (матери) и жены Родзянко.

Первая писала сыну еще 25 ноября:

"...Теперь поздно, без скандала не обойтись, а тогда можно было все спасти, требуя удаления управляющего (т.е. Государя) на все время войны и невмешательства Валиде (т.е. Государыни) в государственные вопросы. И теперь я повторяю, что пока эти два вопроса не будут ликвидированы, ничего не выйдет мирным путем, скажи это дяде Мише от меня".

Вторая писала Юсуповой:

"...Все назначения, перемены, судьбы Думы, мирные переговоры — в руках сумасшедшей немки, Распутина, Вырубовой, Питирима и Протопопова".

После смерти Распутина Государь сказал:

"Мне стыдно перед Россией, что руки Моих родственников обагрены кровью этого мужика".

И вдовствующая Императрица Мария Феодоровна говорила:

"Слава Богу, Распутин убран с дороги. Но нас ожидают теперь еще большие несчастья..."

И сейчас же послала телеграмму Государю, прося не преследовать убийц.

В Петроград приехали Великие Князья Павел Александрович и Александр Михайлович, чтобы хлопотать за сына и зятя.

Александр Михайлович пишет:

"Я произнес защитительную, полную убеждения речь. Я просил Государя не смотреть на Феликса и Дмитрия Павловича как на обыкновенных убийц, а как на патриотов, пошедших по ложному пути и вдохновленных желанием спасти родину.

— Ты очень хорошо говоришь, — сказал Государь, помолчав, — но ведь ты согласишься с тем, что никто — будь он Великий Князь или же простой мужик — не имеет права убивать.

Он попал в точку. Никки, конечно, не обладал таким блестящим даром слова, как некоторые из его родственников, но в основах правосудия разбирался твердо".^{281}

В общем "патриотов" не наказали совершенно. Дмитрию Павловичу было предписано отправиться на персидский фронт, в отряд генерала Баратова, а Юсупову в его имение в Курской Губернии. Пуришкевич пользовался "думской неприкосновенностью".

А 29 декабря во дворце Великой Княгини Марии Павловны (старшей) собрались члены Императорской Фамилии, которые решили помочь "несчастному" Дмитрию Павловичу и просить Государя "смягчить" его участь. Как будто офицер Императорской Армии (Дмитрий Павлович им был) не должен был быть на фронте, куда его отправил Государь!

Злорадство собравшихся членов Императорской Фамилии было безмерно. Государыню просто поносили и Государя резко критиковали. Собравшиеся решили свою просьбу облечь в письмо. Письмо подписали Ольга (Королева Греции), Мария (старшая), Кирилл, Виктория, Борис, Андрей, Павел, Мария (младшая), Елизавета (Маврикиевна), Иоанн, Елена, Гавриил, Константин, Игорь, Николай и Сергей Михайловичи.

На следующий день это коллективное письмо было прислано обратно Павлу Александровичу с резолюцией Государя: "Никому не дано права заниматься убийством. Знаю, что совесть многим не дает покоя, т.к. не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне. Николай".^{282} Как хорошо знал Государь своих "милых" Родственников! Отвратительней всех вел себя Великий Князь Николай Михайлович. Яхт-Клуб, где часто бывал он, был местом, где не в меру болтливый Великий Князь говорил о вещах, к которым внимательно прислушались иностранцы, в том числе Бьюкенен и Палеолог. Кончилось тем, что выведенный из терпения Государь повелел Николаю Михайловичу выехать в его имение Грушевку на два месяца. Узнав об этом, Мария Павловна (старшая) пригласила "опального" Николая Михайловича к себе на встречу Нового Года, затем на другой день ему "наносили" визиты сочувствующие родственники, после чего Николай Михайлович уехал к себе в деревню.

Вскоре Государь командировал Кирилла Владимировича на Мурман, его брата Бориса на Кавказ. В середине февраля Мария Павловна (старшая) тоже уехала из Петрограда. Перед отъездом она заявила одному генералу, "что вернется, когда все кончится".

Спиридович говорит:

"Царская же Семья и Двор освещались английской разведкой полковника Самуэла Хоара и личными связями посла (Бьюкенена) и его семьи с петроградским высшим светом и, главным образом, с Великой Княгиней Викторией Федоровной, женой Великого Князя Кирилла Владимировича".^{283}

Эти близкие отношения относились еще к тому времени, когда Бьюкенен был представителем английского правительства в Гессене, где Великим Герцогом был Эрнест Людвиг, брат Императрицы Александры Федоровны и первый муж Виктории Федоровны.

Джордж Бьюкенен, посол Англии, верил во все эти сплетни. Он бывал и в великокняжеских гостиных, и у возглавите-лей Прогрессивного блока. Дочь посла пишет в своих воспоминаниях:

«Вполне естественно, что правая часть русского общества смотрела с неудовольствием на дружбу моего отца с представителями "Прогрессивного блока"».^{284}

Бьюкенен испросил аудиенцию у Государя, которая была назначена на 30 декабря.

Государь принял его строго официально, холодно и не попросил сесть. Когда посол стал говорить о "германских интригах" и "вредном влиянии Протопопова и необходимости "заслужить доверие народа". Государь ответил:

"...А не так ли обстоит дело, что Моему народу следовало бы заслужить мое доверие? Вы, очевидно, думаете, что я следую чьим-то советам, выбирая своих министров; вы совершенно неправы; я их выбираю сам, без посторонней помощи... До свидания, господин посол".^{285}

Вырубова же пишет:

"Государь заявил мне, что Он знает из верного источника, что английский посол сэр Бьюкенен принимает деятельное участие в интригах против Их Величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с Великими Князьями по этому случаю. Государь добавил, что Он намерен послать телеграмму королю Георгу с просьбой воспретить английскому послу вмешиваться во внутреннюю политику России, усматривая в этом желании Англии устроить у нас революцию и тем ослабить страну ко времени мирных переговоров. Просить же об отозвании Бьюкенена Государь находил неудобным: "это слишком резко", как выразился Его Величество".^{286}

Великий Князь Александр Михайлович говорит: "Император Александр III выбросил бы такого дипломата за пределы России, даже не возвратив ему его верительных грамот"^{287}