Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Глава XII

ВЛИЯНИЕ ЦИММЕРВАЛЬДСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ В РОССИИ. ОППОЗИЦИЯ ДУМЫ. "ЗЕМГОР". ВОЕННО-ПРОМЫШЛЕННЫЙ КОМИТЕТ.

В августе 1915 года, помимо смены Верховного Командования, произошло еще два важных события, которые способствовали приближению рокового "февраля". Первым из них была так называемая Циммервальдская Конференция, названная по имени швейцарского городка Циммервальда. 23 августа там собралась конференция представителей социалистических партий. Представителями от России были большевики (Ленин и Зиновьев), меньшевики (Мартов и Аксельрод), эсеры (Натансон и Чернов) и от группы "Наше Слово" — Троцкий. Радек был представителем "Польши". Продолжавшаяся четыре дня конференция вынесла осуждение, "императорской" войне и объявила борьбу за немедленный мир. Ленин настаивал на превращении войны в гражданскую, воспользовавшись тем, что под оружием находятся десятки миллионов "пролетариев". Результаты этой резолюции были чрезвычайно значительны: все социалисты и симпатизирующие им круги ухватились за этот лозунг. И хотя циммервальдская резолюция была запрещена во всех воюющих странах, она быстро стала повсюду известной, включая Россию. Она дала сильный толчок революционному движению среди рабочих и примыкающей к ним полуинтеллигентной среде.

В одно и то же время (25 августа) был образован в Государственной Думе Прогрессивный блок. (Неправда ли, какое интересное совпадение!) В этот блок вошли "кадеты", прогрессисты, левые октябристы, земцы-октябристы, центр и прогрессивные националисты. Целью этого блока была борьба с правительством или точнее и правильнее с Верховной Властью, то есть еще более точно — уничтожение существующего строя и замена его конституционным (на западный образец) строем. Выражаясь юридическим термином, целью блока был государственный переворот. Программа блока обсуждалась долго. Основными положениями были — война до победного конца и приведение власти в "соответствие" с требованиями "общества". И тут и выступило сразу, что образованные для "помощи армии" Военно-промышленный комитет (Гучков), "Земгор" (князь Львов) и другие "общественные организации" и были тем "обществом", которое требовало для себя власти. Но Прогрессивный блок и примыкающие к нему выше поименованные организации считали себя выразителями политической воли страны. Опять появилось на сцену требование "широкой" политической амнистии и возвращение всех административно высланных; польская автономия и отмена ограничений в правах евреев также входили в программу блока. Затем заговорили о "министерстве доверия", и, наконец, Гучков от Военно-промышленного комитета в резком письме к И.Л. Горемыкину потребовал ухода правительства.

«Письмо и по тону и по существу столь неприлично, что я отвечать не намерен", — заявил Горемыкин в Совете Министров, который это заявление одобрил.

Лидер правых Н.Е. Марков заявил, что блок этот не красный: "Ибо красные определенно кровавого цвета в него не вошли... Его правильнее назвать желтым блоком".

"Не желтым, трехцветным", — возражал на это В. Шульгин. Кстати, о Шульгине. В моей книге есть много лиц, которые мне крайне неприятны, несимпатичны. Но такого брезгливого чувства, какое вызывает во мне этот "монархист", никто не вызывает. Если совсем, бегло мы просмотрим его биографию, то мы увидим картину, аналогичную биографии Талейрана. В Думе он был сперва во фракции правых, потом перешел к националистам, затем стал членом фракции центра. Потом стал "лидером" Прогрессивного блока. В февральские дни вошел во "Временный Комитет Государственной Думы". Затем поехал с Гучковым в Псков "просить Государя "помочь" и... отречься. В эмиграции написал ряд книг весьма сомнительного характера, в частности "Три столицы", в которой он описывает свою поездку в СССР, устроенную ГПУ. Уже зная об этой провокации, он все же выпускает эту книгу. Затем не эвакуируется, как большинство русских, из Югославии в конце 2-ой мировой войны, а остается у Тито. Большевики его арестовывают, отправляют в концлагерь, а затем лет десять тому назад, во времена владычества Хрущева, Шульгин и по радио, и в советской прессе рассказывает о своих впечатлениях о посещении колхоза и благодарит "дорогого Никиту Сергеевича за доставленные ему радостные переживания при виде всего им увиденного».^{189}

Я помню, как некоторые наши компатриоты говорили, что Шульгина, дескать, заставили это заявить. Я не могу утверждать противного, но мне кажется, что Шульгину совсем нетрудно было сделать еще один вольт и "помочь" Хрущеву в его утверждениях о райской жизни в СССР.

Так вот, как описывает Шульгин свое вступление в Прогрессивный блок.

«И я, едва приехав, позвонил к Милюкову. Милюков сразу меня не узнал: я был в военной форме. Впрочем, и вправду я стал какой-то другой. С Милюковым мы были ни в каких личных отношениях. Между нами лежала долголетняя политическая вражда. Но ведь 26 июля (день, когда Государь был в Думе после объявления войны — В.К.) как бы все стерло. "Все для войны!" Но все же он был несколько ошеломлен моей фразой:

— Павел Николаевич... Я пришел вас спросить напрямик: мы — друзья?

Он ответил не сразу, но все же ответил:

— Да... кажется... Я думаю... что мы — друзья...»^{190}

Затем Шульгин описывает разговор с Милюковым. Милюков говорит:

"С одной стороны, надо, чтобы те люди, которых страна считает виновниками (чего? — В.К.), ушли... Надо, чтобы они были заменены другими достойными, способными — людьми, которые пользуются общественным довернем — что ли... Не может же, в самом деле, совершенно рамольный (от фр. ramolli — слабоумный)Горемыкин быть главой правительства во время мировой войны... (Клемансо был ровесником Горемыкина — В.К.). Западные демократии выдвинули цвет нации на министерские посты..."^{191}

"Дело ясно: надо позвать кадет и предоставить им сформировать кабинет. Собственно говоря, почему этого не сделать?"^{192}

«Родзянко несет свой авторитет председателя Государственной Думы с неподражаемым весом. Это его достоинство и недостаток. "Цукать" министров с некоторых пор сделалось его потребностью».^{193}

"Генерал Поливанов, военный министр, человек умный, задумчивый и большой дипломат".^{194}

«Правительство обвинялось "в измене"».^{195}

"Эго слово повторяет вся страна. Если мы (Блок) откажемся от него, мы не скажем того, что нужно, того, что от нас ждут..."^{196}

«В конце концов победило компромиссное решение. В резолюцию все же было включено слово "измена", но без приписывания измены правительству со стороны Думы. Было сказано, что действия правительства, нецелесообразные и нелепые и какие-то еще, привели, наконец, к тому, что "роковое слово измена ходит из уст в уста..."»^{197}

И все же, правда изредка, у этого "народного представителя" (Боже, кто только не лезет в эти представители, а народ тут совсем не при чем!) бывают минуты просветления:

"В минуты сомнений мне иногда начинает казаться, что из пожарных, задавшихся целью тушить революцию, мы невольно становимся ее поджигателями. Мы слишком красноречивы... мы слишком талантливы в наших словесных упражнениях. Нам слишком верят, что правительство никуда не годно..."^{198}

В этих последних словах Шульгина дан совершенно точный анализ деятельности Прогрессивного блока — поджигатели. Милюков был сознательным врагом существующего строя, Родзянко — явно ограничен, а такие люди, как Шульгин... мне не хочется называть его, как он этого заслуживает, но порядочные люди "Шульгиным" руки не подают.

В ответ на это притязания "блока" Государь поручил И.Л. Горемыкину объявить перерыв думской сессии. Государь считал, что министры ответственны перед Монархом, а не перед "обществом", всегда изменчивым в своих настроениях. А член Государственного Совета В.И. Гурко, этот, по утверждению Архимандрита Константина, "один из лучших сынов ушедшей России, один из столпов ее государственного строительства",^{199} осмелился сказать, намекая на "хлыстовство" Распутина:

"Нам нужна власть с хлыстом, а не власть, которая сама под хлыстом".^{200}

Съезды земского и городского союза отправили депутации к Государю для передачи резолюции, требующей смены правительства. Конечно, Государь их не принял. Вскоре Государь совершенно ясно заявил на заседании Совета министров в Ставке, что все силы страны должны быть посвящены ведению войны, а не политической борьбе. Министры, которые стояли за уступки блоку, должны были уйти. Таким образом были уволены Самарин, Щербатов, Кривошеин и Харитонов.

О Кривошеине надо сказать несколько больше. Очень способный, сотрудник Столыпина, он одно время готовился Государем к занятию поста Председателя Совета Министров. И вот началась "тайная интрига" Кривошеина против Горемыкина.

Государыня в своих письмах к Государю называет Кривошеина "тайным врагом, действующим исподтишка", работающим "заодно с Гучковым", "он виляет, и левый, и правый..."

Великий Князь Андрей Владимирович в своем дневнике от 11 июня пишет:

"Уже теперь поговаривают, что Кривошеин орудует всем и собирает такой кабинет министров, однотипных и одинаково мыслящих, который был бы послушным орудием у него в руках. Направление, взятое им, определяется народом, как желание умалить власть Государя. Об этом очень открыто говорят почти все".^{201}

Он "слишком много видается с Гучковым", — писала Государыня 18 сентября.^{202}