Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Глава XXII

ВЫСКАЗЫВАНИЯ ЧЛЕНОВ ДИНАСТИИ В ПОЛЬЗУ РЕВОЛЮЦИИ. ГОСУДАРЬ РЕШАЕТ ЕХАТЬ В ПСКОВ. ПРИКАЗ ГОСУДАРЯ ПОДАВИТЬ БЕЗПОРЯДКИ НЕ ИСПОЛНЯЕТСЯ. КИСЛЯКОВ. АЛЕКСЕЕВ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ РЕВОЛЮЦИИ. НОЧНЫЕ РАЗГОВОРЫ ПО ПРЯМОМУ ПРОВОДУ АЛЕКСЕЕВА С ПЕТРОГРАДОМ 26 ФЕВРАЛЯ — 1 МАРТА. АЛЕКСЕЕВ ОРГАНИЗУЕТ ОТРЕЧЕНИЕ ГОСУДАРЯ. ТЕЛЕГРАММА АЛЕКСЕЕВА ИВАНОВУ. ВОЙСКА ОТЗЫВАЮТСЯ НАЗАД. ВОРОНОВИЧ.

Сергеевский в своем "Отречении 1917 года" пишет, что престарелый генерал Дубенский (кстати, Дубенскому тогда было 64 года, правда, это возраст почтенный, но... есть люди значительно старше, и все же пишут воспоминания) дал неудачный совет Государю возложить особые полномочия для подавления смуты на генерала Н.И. Иванова. Совет неудачный, но вот что пишет по этому поводу "злобный клеветник и рамолик" генерал Дубенский:

"Чувствовалось, что от Него указаний и директив не будет, и в эти тяжелые минуты надо было помогать Его Величеству, а не ждать инициативы от измученного Царя. Хотелось верить, что эту законную помощь, верное служение присяге своему Императору даст прежде всего его начальник штаба, его генерал-адъютант Алексеев, все знавший, со всеми сносившийся и пользовавшийся, как я уже говорил, полным доверием Верховного Главнокомандующего. Но этого не случилось (26 февраля)"^{351}.

Сергеевский описывает все не так. Прежде всего необходимо не забывать, что Сергеевский, занимая сравнительно незначительный пост (начальник службы связи) и будучи только подполковником, не мог, конечно, иметь разговоры с чинами Ставки, занимающими более высокие посты. Часто пост, занимавшийся Сергеевским, смешивается с начальником военных сообщений; это "генеральский" пост и этот пост занимал в то время генерал Тихменев, который тоже написал свои короткие воспоминания.

Вспомним из воспоминаний же Сергеевского, каким тоном с ним говорил Лукомский. Его ответами были только:

"Так точно, ваше превосходительство".

Так вот Сергеевский передает:

«...Обо всем этом шло в эти два дня много разговоров между чинами нашего Управления. Мне запомнилось из этих разговоров следующее: Генерал Алексеев был очень огорчен словами Государя относительно назначения лица с неограниченными полномочиями: "...но лицо Я изберу сам". Из разговоров, тогда слышанных, я вывел заключение, что идея посылки полномочного лица была предложена генералом Алексеевым и, очевидно, Государю был известен и кандидат генерала Алексеева. Поэтому эти слова могли быть поняты генералом Алексеевым как выражение некоторого недоверия».^{352}

Разберемся подробно на утверждении Сергеевского. Во-первых, это были разговоры. Разговоры не слишком крупных чинов Ставки, во-вторых. Дальше Сергеевский пишет, что из этих разговоров он вывел заключение, а дальше "очевидно, Государю был известен" и так далее. Все это не только не факты, но даже и не логичные предположения. Кроме Сергеевского, о тех днях писали Лукомский (генерал-квартирмейстер), Кондзеровский (дежурный генерал), Тихомиров (начальник военных сообщений), Дубенский (историограф), В. Проник (помощник генерал-квартирмейстера), Бубнов (помощник начальника Морского Отдела), Шавельский (протопресвитер), Воейков (Дворцовый Комендант), Мордвинов (флигель-адъютант). Никто из них не писал о том, что пишет Сергеевский. Очевидно, это было личное заключение Сергеевского, или он чего-то недопонял, или подзабыл. Это бывает. Когда я штудировал все написанное не только за эти дни, но за многие годы последнего Царствования, я часто находил такие заключения. Часто даже не по злой воле, а по забывчивости, или по личному восприятию слышанного. Мы все только люди. Так что защита Алексеева по этому вопросу отпадает. О Великом Князе Сергее Михайловиче я уже писал. Ничего не вышло бы и с ним. Иванов был, конечно, неудачной кандидатурой, но, как писал Дубенский, Государь был уже "измучен", и подсказанный Иванов назначается на пост, с которым он не мог справиться. Я повторяю еще раз — при той позиции, которой держался Алексеев, никакая кандидатура не была бы, не могла быть удачной. Алексеев уже тогда или, вернее, гораздо раньше, был душой с Родзянко и Думы. Но, как человек хитрый, он решил, что, если бы вдруг, неожиданно, революционное движение пошло на убыль, он, конечно, проявил бы столь нужную инициативу. Это безпроигрышная игра. Но повторяю, душой он был не с Государем. Вся его предыдущая деятельность говорит за это. Это не клевета на "мученика", не злоба, не выдумки, а результат тщательного изучения всех материалов в течение многих лет. И это очень горестное заключение. Это не говорит в пользу русского человека. И Алексеев, к величайшему сожалению, был далеко не одинок в таком поведении. Вот, например, заявление, сделанное Вел. Кн. Павлом Александровичем:

«Преклоняясь перед волей русского народа, всецело присоединяясь к Временному правительству, я все же считаю себя вправе, как и каждый гражданин Великой России, сказать:

"Пусть эти великие исторические дни не будут омрачены неправдой».^{353}

В дальнейшем мы еще увидим (в какой уже раз?), как члены династии вели себя в "эти великие исторические дни". Это был сплошной скандал и позор. А генерал-адъютант Иванов, "будучи в Киеве арестован "товарищами", обратился к Гучкову с письмом, в котором вполне выявил свое лицо, заявив, между прочим, "о своей готовности служить и впредь отечеству, ныне усугубляемой сознанием и ожиданием тех благ, которые может дать новый государственный строй".^{354}

Чем объяснить все эти письма, заявления, шествия в Думу для выражения верности, и, наконец, открытую измену? Только страхом перед возможной смертью или заключением? Или чем-то, может быть, другим? Праведен гнев Божий, посетивший нашу несчастную Родину.

После 12 часов ночи с понедельника на вторник Государь переехал в поезд, где Он принял Иванова. Разговор продолжался два часа. Затем поезд тронулся. Днем проехали Смоленск, Вязьму. Все было в порядке. Затем в Свитском поезде, который шел впереди поезда Государя, стали получаться тревожные сведения. Стала известна пресловутая телеграмма Бубликова, получены сведения о каком-то новом правительстве. Свита, ехавшая в первом поезде (генерал Цабель, барон Штакельберг, генерал Дубенcкий, полковник Невдахов и другие) решила предупредить об этих слухах идущий сзади в нескольких прогонах поезд Государя. Было составлено письмо, и один из офицеров остался на станции, чтобы передать письмо Воейкову для доклада Государю.

В Бологом Свитский поезд получил ответную телеграмму от Воейкова:

"Во что бы то ни стало пробраться в Царское Село". Поезд тронулся дальше и в 1 час ночи прибыл на станцию Малая Вишера. На этой станции один из офицеров собственного Его Величества железнодорожного полка доложил своему командиру генералу Цабель, что следующие станции Любань и Тосно заняты революционными войсками. Он (этот офицер) в последнюю минуту уехал на дрезине, чтобы сообщить о положении на этих станциях. Свитский поезд решил ждать на станции Малая Вишера "собственного" поезда для доклада Государю о создавшемся положении.

Через час подошел Царский поезд. Воейкову было доложено о революционных войсках на ближайших станциях, и тогда он пошел с докладом к Государю. Вот что пишет об этом Воейков:

"Я доложил Государю сведения, поступившие от моих подчиненных, и спросил, что Ему угодно решить? Тогда Государь спросил меня:

— А вы что думаете?

Я Ему ответил, что ехать на Тосно, по имеющимся сведениям, считаю безусловно нежелательным. Из Малой же Вишеры можно проехать на Бологое и оттуда попасть в район, близкий к действующей армии, где — нужно предполагать — движение пока еще не нарушено. Государь мне ответил, что хотел бы проехать в ближайший пункт, где имеется аппарат Юза".^{355}

Решено было ехать на Бологое — Дно.

В Старой Руссе узнали, что Иванов только в среду 1-го марта прошел станцию Дно. Узнав об этом Государь сказал:

— Отчего он так тихо едет?

Прибыв на станцию Дно, причем на этот раз головным шел Царский поезд, а Свитский позже, там уже застали чиновника с телеграммой на имя Государя от Родзянко, который сообщал, что он приезжает из Петрограда с докладом. Государь приказал узнать, когда приедет Родзянко. Воейков по телеграфу получил ответ, что поезд для Родзянко уже заказан, но сам Родзянко занят (это была ложь — Родзянко не пустили "секретари дьявола", то есть Совет рабочих и солдатских депутатов и, главным образом, старался Суханов) и не знает, когда приедет. Было получено также сообщение, что Виндаво-Рыбинская железная дорога занята революционными частями, и что Иванов остановился со своим поездом в Вырице. Когда это было сообщено Государю, Он решил ехать в Псков, в штаб Северного фронта, где был Юз, и просил сообщить Родзянке, чтобы он прибыл в Псков.

По прибытии в Псков была получена телеграмма за подписью Бубликова с извещением, что Родзянко отменил свой выезд из Петрограда. Его просто не пустили. И Председатель Государственной Думы и Председатель Временного Комитета оказался просто пешкой, которой распоряжались из Совдепа, как хотели. Но он это тщательно скрывал, чтобы проделать свою последнюю и такую страшную миссию — лгать генералам, лгать Государю, лгать, лгать и еще раз лгать. Он забывал, этот "громогласный, массивный и глупый" заговорщик, что отец лжи — дьявол. И дьявол заплатил ему черепками, как это всегда бывает; его вышибли вон сразу после этой предательской миссии. "Мавр сделал свое дело, мавр может уйти".

Есть очень распространенное и разделяемое многими мнение, что войска, которые Государь приказал послать в столицу для подавления революционного восстания, по дороге "разложились". Это совершенно не соответствует действительности. Пользуясь всеми имеющимися в моем распоряжении материалами, я особенное внимание обратил на серию статей А. Тарсаидзе "На Петроград!", появившихся в апреле 1955 года в газете "Россия".^{356} Тщательно подобранный материал заставит очень многих пересмотреть и по-новому передумать этот важнейший вопрос в оценке событий февральских и мартовских дней 1917 года.

Помимо статей А. Тарсаидзе, об этом пишет подробно также Спиридович, Мельгунов, Блок и другие. Анализ этого вопроса еще больше говорит о вине Алексеева, который имел полную возможность подавить бунт, а затем революцию в Петрограде. Есть и не менее распространенное мнение, что выезд Государя из Могилева тоже был роковой ошибкой. Мы увидим, что и это не соответствовало действительности. Для подавления революции в Петрограде, которая на глазах перерастала в социальную революцию, нужно было, несмотря на анархию и полное разложение всех и вся в Петрограде, только одно: верность Государю и безпрекословное исполнение его приказов. Высшее командование Армии во главе с Алексеевым предпочло пойти на сговор с Родзянко, который сам не имел никакой власти и, зная об этом, убеждал недостойных генералов пойти на измену. Но на то они и были недостойны, чтобы можно было с ними об этом говорить. Верный присяге, любящий Государя, достаточно сообразительный и честный генерал, зная всю несостоятельность и анти государственность Государственной Думы, не стал бы просто говорить ни с Родзянко, ни с Гучковым, ни с кем из этой клики. Они говорили и погубили и Россию, и себя, и всех русских. Они взяли на себя ответственность, за которую ответят перед Господом Богом.

Но 28 февраля, когда Государь продвигался на своем пути в Царское, а затем был вынужден свернуть на Псков, все мероприятия по подавлению анархического восстания в Петрограде проистекали равномерно и безперебойно.

27 февраля были приняты следующие меры: решение отправить головною частью эшелон Георгиевских кавалеров из Ставки с генералом-адъютантом Н.И. Ивановым во главе, а затем переброска войск с фронта.

В 10 часов 25 минут вечера 27 февраля Алексеев отправил телеграмму Данилову (начальнику штаба Рузского):

"...Государь Император повелел генерала-адъютанта Иванова назначить Главнокомандующим Петроградским Военным Округом. Посылаются от войск Северного Фронта в Петроград: два Кавалерийских полка по возможности из резерва 15-ой кавалерийской дивизии (Переяславский, Украинский, Татарский Уланский и 3 Уральский Казачий полки), два пехотных полка из самых прочных, надежных, одна пулеметная команда Кольта для Георгиевского батальона (отряда генерала Иванова), который идет из Ставки. Прочных генералов, смелых помощников. Такой же силы отряд последует с Западного фронта. Минута грозная, и нужно сделать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего".

Все продумано, разумно и логично, когда Алексеев исполняет приказы Государя.

Соответствующие телеграммы были посланы Брусилову (Юго-Западный фронт) и Эверту (Западный фронт). Войсковые части с Западного фронта должны были быть сосредоточены в Царском Селе, а с Северного фронта на станции Александровской, вблизи Царского Села. Всего отряд генерала Иванова насчитывал 13 батальонов, 16 эскадронов и сотен и 4 батареи.

По директиве генерала Алексеева первые эшелоны, из расчета 18 часов в пути, могли прибыть в столицу не ранее рассвета 1-го марта.

В полночь 27-го Данилов сообщил в Ставку:

"67 и 68 пехотные полки (Тарутинский и Бородинский). Командир бригады Листовский, 15 Уланский Татарский, 3 Уральский Казачий под начальством Начальника дивизии генерала Мартынова и Пулеметная команда для Георгиевского батальона направляются в столицу. Головным будет отправлен из Двинска 67 пехотный полк около 10 часов вечера 28-го, прибудет в Петроград через 18 часов после отправления".

Командир 42 корпуса, генерал Гулькевич сообщал из Финляндии, где находился корпус:

"По Высочайшему повелению из Выборга идет рота с пулеметным взводом для восстановления нарушенного у Финляндского вокзала движения по железной дороге".

В 2 часа 12 минут утра на 28-ое, когда Государь был еще в Могилеве, Алексеев послал телеграммы Рузскому и Эверту:

"Государь повелел сверх положенного послать еще по одной пешей и конной батарее".

Еще за 5 минут до отъезда Государя, в 4 часа 55 минут утра 28-го, Алексеев получил телеграмму от Эверта:

"Минск, 2.12 ночи. 34 Севский, 36 Орловский под началом начальника 9-ой пехотной дивизии генерала Лошунова, 2 гусарский Павлоградский и 2-ой Донской Казачий полки под командой командира бригады, генерала Юрьева, и начальника дивизии генерала князя Трубецкого — выступают. Одновременно для Георгиевского батальона пулеметная команда Кольта из 10-го корпуса. Посадка начнется в полдень 28-го и окончится 2-го марта".

За время отсутствия Государя Ставка продолжала работать по отправлению войск на Петроград.

В 3 часа дня 28-го февраля из Вязьмы было сообщено Императрице:

"Много войск послано с фронта".

Утром и днем 28 февраля приказ Государя по отправлению войск исполнялся безпрекословно и по выработанному плану.

В 12 часов 15 минут дня 28 февраля Алексеев сообщает по телеграфу следующее:

"В дополнение моего сообщения о положении дел в Петрограде уведомляю, что Государь Император изволил выразить желание назначить в распоряжение Генерал-адъютанта Иванова Гвардейские полки: Преображенский, 3 и 4 Гвардии Стрелковые, отправляя их, как только представится возможность по условиям железнодорожной перевозки. Прошу Вашего распоряжения о Подготовке этих полков в резерве. Не откажите уведомить, когда обстановка позволит отправить эти полки. Думаю, что полезно придать одну батарею. Если обстоятельства потребуют дальнейшего усиления в Петрограде вооруженных сил, придется отправить одну из гвардейских кавалерийских дивизий".

Кроме того были отправлены 4 полевых радиостанций.

Брусилов запоздало отвечает Алексееву в 1 час ночи на первое марта:

"Посадка войск может быть начата в Луцке: Гвардии Преображенский и 4-ый Гвардии Стрелковый (Императорской Фамилии) начиная с утра 2-го марта, 3 Гвардии Стрелковый и батарея Гвардии Стрелковой Артиллерийской бригады с утра 3 марта. Подлежит ли эти части отправлять теперь же или по получении особого уведомления. 1 час 10 минут утра 1 марта. Генерал Брусилов".

Через 7 минут получается ответ:

"Отправление войск (Брусилова) должно быть произведено по получении от Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего особого уведомления".

Как известно, "особое уведомление" не было послано и эти войска не были посланы.

В 1 час 21 минуту дня 28-го Алексеев отправляет телеграмму Рузскому, а в 6 часов вечера Эверту следующее сообщение:

"Если необходимо, отправьте остальные полки и батареи 2 и 15 кавалерийских дивизий. От Юго-Западного Фронта (Генерал Брусилов) части гвардейских полков отправляются, когда позволят условия железнодорожного движения".

Не считая Гвардейской Кавалерийской дивизии, было приказано отправить до 40.000 войск.

Спиридович пишет, когда в первый раз Алексеев содействовал революции.

«...Алексеев запросил Беляева о судьбе министра путей сообщения Войновского-Кригера. Беляев правильно ответил, что ни Войновский-Кригер, ни его министерство не могут "правильно и безостановочно выполнять своих функций, почему управление сетью, казалось бы, должно без промедления перейти к товарищу министра на театре военных действий".

По получении этого ответа Алексеев отдал приказание, что он принимает на себя "через товарища министра путей сообщения", т.е. через генерала Кислякова, управление всеми железными дорогами.

Этим мудрым решением, если бы оно было проведено в жизнь, был бы нанесен могучий удар революции. Мы видели, как в это самое время революционный комиссар Бубликов стремился захватить Министерство путей сообщения и овладеть железными дорогами.

К несчастью, генерал Кисляков был одним из изменников в Ставке. Он стоял на стороне революции. Еще не так давно перед тем он старался совратить на сторону заговора одного из видных чинов, причастных к Министерству путей сообщения.

Получив приказание, генерал Кисляков пошел с личным докладом к Алексееву и убедил Алексеева отменить сделанное распоряжение. Несколькими часами спустя железные дороги были уже во власти революционного правительства. То, чего не сделал генерал Алексеев, блестяще выполнил, но только во славу революции, инженер Бубликов. Такова предательская роль генерала Кислякова и первый акт содействия революции со стороны генерала Алексеева, нам известный».^{357}

11 часов 45 минут утра 1 марта Ставка получила телеграмму из Пскова:

"Литера А (Императорский поезд) вышел из Старой Руссы в Псков". Эта телеграмма в Ставке всех ошеломила, но, несмотря на это, распоряжения об отправке войск продолжаются. Всех ли ошеломила эта телеграмма?

Спиридович в этом сомневается. Я не только не сомневаюсь, но уверен, что Алексеев не был ни ошеломлен, ни потрясен. Спиридович пишет:

«Но поздно вечером 28 февраля к генералу Алексееву начинают поступать сведения по прямому проводу из Петрограда непосредственно от Родзянко. Родзянко освещает происходящие в Петрограде события по-своему. Ведь он-то, Родзянко, уже революционер и даже возглавляет революционное правительство (комитет — В.К.). Родзянко говорит, что в Петрограде необычайное возбуждение против Государя — лично. Что для спасения положения вообще, для спасения династии и монархии необходимо отречение Государя в пользу Наследника. Что присылка войск для подавления движения пользы не принесет и поведет лишь к кровопролитию и увеличению анархии. Все, что говорит Родзянко, есть логическое продолжение его телеграмм в Ставку Государю. Тон Родзянко горяч и убедителен. Эти переговоры Родзянко с Алексеевым сдвинули Алексеева на сторону революции. Он высказал принципиальное согласие на отречение Государя в пользу Наследника — "Генерал Алексеев примкнул к этому мнению," — так сообщал на следующий день Родзянко про эти переговоры членам Временного Комитета.^{358}

И в ночь на 1 марта Алексеев круто меняет свое отношение к происходящей революции. Он начинает помогать ей. Он начинает исполнять то, о чем убеждали его приезжавшие к нему в Севастополь общественные деятели-заговорщики. В час пятнадцать минут ночи на 1 марта Алексеев послал вдогонку генералу Иванову ту проникнутую идиллией, основанной на лживой информации, телеграмму № 1833. Копия этой телеграммы с часу до трех с половиной часов ночи рассылается всем главнокомандующим. Ложь внушается главнокомандующим, и за нее ведется агитация. Те, кто знаком с воинской дисциплиной, поймут хорошо, какое впечатление должна была произвести на главнокомандующих эта телеграмма Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего. К телеграммам Родзянко о захвате власти генералы Ставки относятся спокойно. С главой революционного правительства Алексеев дружески (еще бы! — В.К.) беседует по прямому проводу».^{359}

А вот текст телеграммы № 1833.

"Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие, войска, примкнув к Временному Правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное Правительство под председательством Родзянко, заседая в Государственной Думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным Правительством, говорит о необходимости монархического начала в России, о необходимости новых выборов для выбора и назначения Правительства. Ждут с нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить Ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа. Если эти сведения верны, то изменяются способы ваших действий; переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работу.

Воззвание нового министра путей сообщений Бубликова (даже того, что Бубликов не министр, Алексеев не знает — В.К.) к железнодорожникам, мною полученное кружным путем, зовет к усиленной работе всех, дабы наладить расстроенный транспорт. Доложите Его Величеству все это и убеждение, что дело можно привести мирно к хорошему концу, который укрепит Россию. 1833. 28 февраля 1917 г. Алексеев".^{360}

Это, конечно, акт открытой измены. Но проанализируем сперва формальную сторону этой телеграммы. Прежде всего, что значит "частные сведения"? Имеет ли право начальник штаба Верховного Главнокомандующего ссылаться на "частные сведения"? Нет.

Во-вторых, это ложь, самая неприкрытая ложь. "Частные сведения" — это Родзянко.

Дальше. О какой "незыблемости монархического начала в России" говорит Алексеев? Убедился он сам, лично, что такое воззвание выпушено? Нет. Что значит "пожелание народа"? Считал ли Алексеев, что взбунтовавшиеся подонки в запасных батальонах (он-то знал, кто входил в эти части!) — это русский народ? Примкнувшая к ним чернь столицы — тоже народ?

Если Алексеев верил, что это народ, то или это ограниченные умственные способности, или сознательный обман.

Дальше еще лучше: "Если эти сведения верны". Как можно, не будучи вполне уверенным в сообщаемых сведениях, носящих характер первостепенной государственной важности, говорить "если верны". Ведь от подавления этой мерзкой, подлой, отвратительной, враждебной нашей исторической государственности, анархической и социальной революции зависело все! И победа над внешним врагом, и небывалый расцвет и мощь Российской Империи, и гегемония во всем мире!

Это формальная сторона. А сущность заключалась в том, что начальник штаба Верховного Главнокомандующего и Державного Вождя Армии, Государя Императора, генерал-адъютант Алексеев, нарушая присягу и попирая все принципы воинской честности и верности, осмелился вести переговоры с одним из вожаков революции, этим подрывая авторитет Государя, сводя на нет все приказания Государя к подавлению этой самой революции и укрепляя эту революцию, находившуюся в положении, когда войска, посланные с фронта, могли ее уничтожить в самом зародыше, когда полем ее действий был один Петроград.

Это была открытая измена, и все последующие ужасные события были следствием ночного разговора Алексеева, его телеграммы Иванову и копий этой телеграммы, посланных главнокомандующим.

Это он облегчил Рузскому и его разговор по прямому проводу с тем же Родзянко, и изменнические убеждения Государя в необходимости отречения, и открытие тайны беззакония (2Фес. 2, 7). Велик грех Алексеева! Что ответит раб Божий Михаил на последнем, нелицеприятном Суде Господа? И мы все уже тоже приближаемся к порогу Вечности, и как ужасно, что даже на этом пороге мы называем "мучеником" человека, от которого зависело все. Или небывалое еще в истории благоденствие нашей Родины, или отдача ее в руки сатаны. И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему, что делаешь, делай скорее (Иоанн, 13, 27). Алексеев не медлил.

Эта телеграмма передавала совершенно ложные сведения, неправильно освещала положение и сыграла роковую роль в остановке войск, посланных на усмирение, и в конце концов заставила вернуться войска обратно на фронт. Вот что пишет об этом чрезвычайно обстоятельно А. Тарсаидзе:

"Генерал Алексеев, получив сведения о направлении Императорского поезда к Пскову, 1 марта утром уже к 4 часам дня решил послать Ему непосредственно телеграмму (копня генералу Рузскому), разъясняя, что ".. .подавление безпощадной силой при нынешних условиях опасно и приведет Россию и Армию к гибели". Тут же генерал Алексеев советовал "поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия..." Эту же точку зрения (то есть остановить войска) доложил и генерал Рузский, который впервые увидел Государя в Пскове 1 марта вечером (7 часов 1 минута). Затем после обеда в 9 часов 40 минут и снова ночью в 12 часов 5 минут. Известно, что генерал Рузский лично и убедил Государя отдать приказ о приостановлении движения войск. Видно это из ночного (3 часа утра) телеграфного переговора генерала с Родзянкой. Вот что говорят ленты переговоров: "Присылка генерала Иванова с Георгиевским батальоном были посланы 3 роты с генералом Пожарским во главе, — говорил Родзянко, — только подлили масло в огонь, и это приведет только к междоусобному сражению... Прекратите присылку войск, так как они действовать против народа не будут"...

"Этот вопрос ликвидируется, — ответил генерал Рузский. — Иванову несколько часов тому назад Государь Император дал указание не предпринимать ничего до личного свидания... Равным образом Государь Император изволил выразить согласие и уже послана телеграмма два часа тому назад вернуть их на фронт — все то, что было на пути". Интересно отметить, что сведения о посылке отряда генерала Иванова создали настоящую "панику" в Петрограде. Уже после революции генерал Рузский пояснил свое отношение к вопросу.

"Не знаю, — говорил генерал, — удалось ли бы мне убедить Государя, не будь телеграммы Алексеева".^{361}

Государь под влиянием Алексеева и Рузского послал Иванову телеграмму в 12 часов 20 минут пополуночи на 2 марта:

"Надеюсь, прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада Мне ничего не предпринимать. Николай".

Рузский и Ставка "в мгновение ока" стали телеграфировать в соответствующие инстанции для возвращения войск ка фронт. Из Ставки Лукомский телеграфирует:

"Вследствие невозможности продвижения эшелонов дальше Луги и Высочайшего соизволения вернуть войска обратно в Двинский район, не отправленные части не грузить, а находящиеся в пути задержать на больших станциях. Дополнительные указания посланы".

Упоминание о Луге — что-то вроде козыря для генералов-изменников. В Луге, дескать, фронтовые части "перешли на сторону народа". Никакого перехода не было, кроме мерзкого поступка Вороновича, бывшего пажа и бывшего офицера Лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка. Это тот самый, который писал в "Новом Русском Слове" сентиментальные статейки о "белочках", "орешках" и "кошечках".

Я не буду долго и подробно останавливаться на этой гнусной истории, скажу только, что Воронович "перешел на сторону народа". В Луге находился он после какой-то контузии при какой-то странной части (Пункт слабосильных лошадей). "Доблестные герои безкровной революции", то есть попросту распоясавшаяся солдатня уже успела убить начальника пункта генерала графа Менгдена и еще двух офицеров. В Луге никакой артиллерии не было, было бутафорское учебное орудие. Так вот Воронович совместно с каким-то временным комитетом (завоевание революции), при подходе поезда с Бородинским полком, шедшим на усмирение в Петроград, инсценировал комедию, что "весь 20-тысячный гарнизон Луги примкнул к революции и всякое сопротивление безполезно". На самом деле там было всего каких-то 1.500 "слабосильных" запасных частей. Обезкураженные бородинцы (первые 2 эшелона) позволили себя обезоружить. Печальнее всего, что в этой истории со стороны "слабосильных" участвовало 3 офицера: Воронович, поручик Гуковский и прапорщик Коночадов.

Можно только сказать по поводу этого, что есть "господа офицеры и есть офицерье". Но ловкие дельцы от революции (напр. Шульгин в своих "Днях") писали о "бунтах" частей, отказавшихся идти на Петроград. Так закончилась посылка войск на столицу с целью усмирения.