Ангел-наблюдатель (СИ)

Глава 2. Расправленные крылья ангела

У ангелов, находящихся на земле в постоянной видимости, развивается присущее людям чувство собственности, каким бы далеким от целей данного исследования ни представлялся этот факт на первый взгляд. Важность его заключается в том, что с появлением у такого ангела исполина это чувство у первого многократно усиливается, что приводит к возникновению нежелательного напряжения между ангелом и объектом его хранения. То, что люди не терпят никакой критики в адрес своего потомства, является прискорбной истиной, и в обуздании их стремления ввести развитие младенца в строгие рамки общественной жизни при одновременном потакании его животным инстинктам ангелам, как правило, приходится проявлять немалую изобретательность, чему можно было бы дать исключительно положительную оценку с точки зрения профессионального роста.

Однако, реакция ангелов на появление наблюдателя за их исполином не может не вызывать растущей тревоги. В силу полного осознания правомерности изучения исполинов в целом, само существование отдела наблюдателей не вызывает у ангелов возражений, но когда речь заходит об их собственных отпрысках, они с достойной куда лучшего применения решительностью переходят на сторону людей в абсолютной уверенности последних в полном праве доступа к данным по наблюдению за их потомством и участия в их обсуждении.

(Из отчета ангела-наблюдателя)

Я знал, что с появлением нашего парня на свет, работы у меня прибавится. И был только за — очень хотелось крылья расправить, чтобы было под ними уютно и безопасно двум самым близким мне существам. Одного только не учел — того, что работы у меня появится настолько много и по всем фронтам. Но кто же знал, что тесные узы взаимопонимания, которых я ждал с таким нетерпением, свяжут моего парня не только со мной, и мне придется скакать возле них, дергая то за одну, то за другую ниточку в надежде распутать очередное хитросплетение.

И ладно бы речь шла о том, чтобы одну Татьяну к нам в компанию взять — я бы совсем не возражал. В первые дни я даже сам в сторону отошел, чтобы установился у нее с парнем тот самый уникальный контакт матери с ребенком, о котором люди столько говорят и вмешиваться в который никому, с их точки зрения, не дозволено. С моей же точки зрения, было только справедливо дать и ей, наконец, возможность раззнакомиться с ним, как следует — со мной-то он еще до рождения подружился.

Вот я и не позволил никому вмешиваться в процесс этого знакомства, оградив Татьяну от бесплодных телефонных разговоров. Сколько можно повторять всем и каждому, что у нас все просто отлично — как будто они все не созвонились уже раз по десять, чтобы сверить услышанные от меня факты? В какое бы время суток ни раздавался звонок, я тут же сообщал очередному абоненту, что Татьяна занята, ненавязчиво давая ему (чаще, ей) понять, что теперь у Татьяны есть более важные дела, чем часами на телефоне висеть, и ими у нее весь день по минутам расписан.

Когда в один из таких разговоров выяснилось, что Татьяна и парню уже имя придумала, причем такое, какое у него просто на лбу написано, я даже не удивился. Скорее, обрадовался — молодец, научился на моих ошибках, с первых же минут намекнул ей о своих предпочтениях в том, как его называть. Очень мне интересно стало, каким он себя видит.

Хм. Соткан из противоречий. Которые, впрочем, в целом неплохо сбалансированы. Уже лучше. Подвижная, активная, деятельная натура. Подходит. Тяга к лидерству. А вот это нам не нужно — мне Татьяны с ее задатками повелительницы с головой хватает. Всегда сохраняет здоровый оптимизм, а силу негативных эмоций направляет в созидательное русло, расходуя ее не на мучительные переживания, а на поиски реальных выходов из трудной ситуации. Ну-ну, это ему точно в человеческой жизни пригодится. Впечатлителен, дорожит мнением окружающих. Интересно, интересно… Ведение совместных дел наиболее эффективно при четком распределении задач и предоставлении друг другу свободы действий…

Ну что ж, мысленно подвел я итог, картина просматривается весьма обнадеживающая. Недаром я над ним еще до рождения столько трудился. Значит, первым делом распределим задачи. Мое дело — перед ним созидательное русло прокладывать, в которое он отрицательные эмоции направит, когда я в нем эту тягу к лидерству подавлять буду. А его — внимательно меня слушать, дорожа моим мнением и сохраняя здоровый оптимизм. В чем я с удовольствием предоставлю ему полную свободу действий.

Этим я и решил заниматься каждый день, возвращаясь домой с работы. Чем раньше парень поймет, что к его имени уже автоматически мое отчество приставилось, не говоря о фамилии, тем лучше. Я также позволил себе настоять, чтобы в эти моменты Татьяна в сторону отступала. Она и так с Игорем Анатольевичем куда больше времени общается — не исключено, что под воздействием ее воображения созидательное русло в течение дня судорожно извиваться начинает. Так что, извините, вечера — мои. Для восстановления приоритетов. А она пусть… работать идет. Нужно будет Франсуа позвонить, чтобы хоть пару писем в день присылал.

Разумеется, перед возвращением на работу я должен был убедиться в безопасности охраняемых объектов. И чтобы была эта безопасность полной, убеждаться в ней пришлось весьма решительно. Дома я за них был спокоен. В целом. Еще до рождения Игоря приучил Татьяну, чтобы шагу за порог не ступала без моего ведома. Один только раз она это правило нарушила — и тут же и небесные силы во главе с моим руководителем ей на голову обрушились, и Игорь подоспел, пришлось в больницу срочно ехать. Не может быть, чтобы не запомнила.

Но оставался еще внешний мир. Бесконечно, как всегда, навязчивый и совершенно непредсказуемый. А скоро Татьяна и на улицу стала с Игорем выходить…

С родственниками и друзьями вопрос решился на удивление просто. Я строго напомнил им о невероятной уязвимости новорожденных, и их знакомство с Игорем отложилось, как минимум, на месяц. А там, слава Богу, и вирусная эпидемия подоспела. А зимой нечего и рассматривать — из вороха одежды один нос торчит. А весной дети от авитаминоза ослабленные. А летом… До лета еще дожить нужно.

С соседями сверху, которых вдруг охватило непреодолимое желание довести — с помощью дрели — свою квартиру до полного совершенства, тоже одного разговора хватило. Тщедушный мужичок средних лет заикнулся было, что в своем доме имеет полное право делать что угодно и когда угодно, но я на него внимательно глянул, и, надо понимать, частое в последнее время общение со Стасом сказалось. Мужичок нервно моргнул и поинтересовался, когда «дите выгуливается».

И с Людмилой Викторовной, примчавшейся к нам учить Татьяну купать ребенка, мне очень быстро удалось общий язык найти. Ее с Сергеем Ивановичем общий. Увидев лицо Татьяны в тот момент, я сразу понял, почему даже самые бывалые охотники обходят любую представительницу животного мира с детенышами стороной. Людмила Викторовна тоже, по-моему, опешила при таком виде своей прежде покладистой дочери, чем я и воспользовался, чтобы быстро увести ее из зоны столкновения материнских инстинктов в гостиную. Где мне понадобилось всего лишь вернуть ей слова Сергея Ивановича (по возможности, сохраняя его интонацию) о необходимости осознания молодыми своей зрелости и ответственности перед своими детьми, а также о воспитании в последних уважения к их родителям. Разумеется, она согласилась больше не вмешиваться! Вы думаете, Татьяна меня за это поблагодарила?

А вот я не раз искреннее «Спасибо» отцам-архангелам сказал — за то, что дали мне шанс укрепиться в сдержанности, подсунув нам с Тошей то испытание с крещением Даринки. Если бы я через него не прошел, то не знаю, чем бы разговор с нашей бабкой закончился. Недели через две после нашего возвращения домой она встретила меня у лифта и, пробормотав скороговоркой сбивчивые поздравления, предложила — ни много, ни мало! — срочно приучать моего сына к святой воде.

Когда, в мое отсутствие, она чуть не узурпировала мое святое право хранить Татьяну, я молчал. Когда она гоняла меня каждый вечер за фруктами «для Танечки», я тоже сдерживался. Когда она выговаривала мне, что я просто обязан радостную атмосферу «вокруг Танечки» создавать, я всего лишь мягко намекнул ей, что для этого мне нужно хотя бы находиться рядом с ней, и желательно наедине. Но когда основы, знаете ли, затрагиваются…

Моя выдержка, которую, без сомнения, можно считать одним из крупнейших моих достижений на земле, меня самого в изумление привела. Вежливо и терпеливо, чтобы не обидеть пожилого человека, я объяснил бабке, что в современном мире ребенка нужно растить, придерживаясь современных, научных взглядов, к числу которых относится признание свободы выбора и волеизъявления.

Бабка оторопело заморгала.

— Мой сын будет обтираться святой водой, когда того захочет и ясно и однозначно об этом скажет, — перевел я в твердой уверенности, что созидательное русло будет проложено в обход какой бы то ни было церкви.

И опять вежливая твердость придала моим словам особую убедительность. Бабка согласно закивала и бочком двинулась к своей двери.

— Варвара Степановна, — бросил я ей вслед для закрепления эффекта, — я вот уже давно хотел попросить Вас…

Она тут же с готовностью повернулась.

— Вы не могли бы, — продолжил я, приправив свои слова добродушной улыбкой, — хотя бы некоторое время, не давать Татьяне никаких советов в отношении Игоря? И подружкам своим то же самое передать? Она всякий раз думает, что все не так делает, и очень расстраивается. А ей сейчас это очень вредно. Мы ведь с Вами этого не хотим, правда?

Бабка сочувственно охнула, еще пару раз кивнула и юркнула к себе за дверь.

Татьяна потом смеялась — мол, потеряли они с Игорем прелесть новизны для бабушек во дворе. Я не знаю, кто что потерял, но я точно куда больше спокойствия на работе приобрел. По крайней мере, от звонка до звонка. Татьяна после каждой прогулки сообщала мне, что они уже дома, и я сам в течение дня пару раз позванивал, чтобы удостовериться в том, что мои мягкие внушения удерживают внешний мир на уважительном расстоянии от моей семьи.

Я вообще в последнее время начал замечать, что к моим словам как-то иначе прислушиваются. Убедительностью меня святые отцы-архангелы изначально не обделили, иначе бы в ангелы-хранители не направили, и если уж мне удалось до Татьяны разумность своих суждений донести, так что уже о посторонних говорить. Взять хотя бы ту женщину-врача. С одной мамочкой она, понимаешь ли, говорить будет! А папочке, значит, интерес проявлять не положено — ему достаточно швейцаром у двери постоять? Так он и постоит. Бдительно. Чтобы ничего ценного из квартиры не было вынесено. Включая ребенка и его медицинскую карту.

В клиентах тоже какая-то уважительная предупредительность стала просматриваться. Как все же внешняя атрибутика на отношениях между людьми сказывается — я на это еще тогда, когда Татьяна настаивала на факте моей стажировки в Германии, внимание обратил. И появление у меня машины убедило их в результативности моих с ними бесед куда больше, чем содержание оных, хотя я в последнее время на встречах с клиентами уже вошел в некую накатанную колею, на которой движущей силой не так энтузиазм, как уверенность в своем профессионализме является. А уж с моим переходом в статус отца они и вовсе больше не осмеливались ни на минуту меня задерживать. Что меня, как нельзя лучше, устраивало — основная работа меня все же дома ждала.

И ждала она меня с таким нетерпением, что, честное слово, стоило день за днем оставлять ее, стиснув зубы от тысячи недобрых предчувствий, один на один с нашим парнем. Поняла, наконец, что есть области, в которых ей никак без меня не обойтись, в которых я намного быстрее увижу глубинные связи между событиями, в которых намного разумнее просто следовать, без пререканий, моим ненавязчивым рекомендациям. Даже дневник завела, чтобы записывать туда (правильно сомневаясь в своей памяти) все произошедшие в мое отсутствие события. Вот только записала бы еще где-нибудь, что нужно мне эти материалы для составления рекомендаций вечером на прочтение отдавать — а то вечно запихнет куда-нибудь, а мне неловко ее в рассеянность носом тыкать.

Чтобы поддержать полную Татьянину погруженность в процесс установления контактов с нашим парнем, я рассказывал ей лишь о самых рутинных событиях моего пребывания во внешнем мире. Старательно избегая подробностей из жизни наиболее интересных ей людей. В целом, у них все отнюдь не плохо, а углубляться во всякие незначительные шероховатости ей вовсе незачем. Сделать она все равно ничего не может… вернее, она, конечно, может, но я бы предпочел на работе без лишних волнений обойтись.

Но сам я, разумеется, держал ухо востро, особенно в отношении Марины и Тоши — очень уж не хотелось повторения тех ЧП, которые они нам уже подсовывали. Тоше я позванивал (встречаться нам с ним уже просто негде было) и, узнав, что они с Галей подали заявление, тут же успокоился. А то я не помню свою подготовку к свадьбе — не то, что о чем-то другом думать, вздохнуть некогда было! Хоть в этом направлении минимум на месяц постоянную боевую готовность отменить можно.

Как нетрудно догадаться, с Мариной о затишье я мог только мечтать. Она, конечно, опять постаралась у меня за спиной в очередную авантюру кинуться, но, регулярно посещая ее фирму по долгу службы и из печального опыта зная, на что обращать внимание, я просто не мог не заметить зловещие признаки.

Для начала она взяла к себе на фирму Кису. Бухгалтером. Наверняка для того, чтобы завалить его таким количеством бумажной работы, чтобы он и думать забыл, для чего на землю вернулся. Мне она, правда, объяснила его трудоустройство нежеланием оставлять его в постоянной невидимости — в качестве бухгалтера он в любой момент сможет зайти к ней в кабинет для обсуждения какого угодно вопроса и участия в каких угодно переговорах.

Но затем я обратил внимание, что в ее кабинет с завидной регулярностью стали наведываться и эти ее поклонники противоположной окраски. Рядом с ней, кстати, даже их извечная противоположность как-то затушевалась. Стас в своих карательных действиях уже, по-моему, и к темным методам прибегнуть был готов, лишь бы ее впечатлить и в состав своего отряда потом заполучить, а Максим наоборот — перья припудрил, стараясь произвести на нее впечатление светлой и пушистой справедливостью.

Никаких следов их зачисления в штат Марининой фирмы найти мне не удалось, и, если Максим у нее привлеченным юристом проходил, то как она оправдывала участившиеся встречи со Стасом? В ответ на мой мягкий намек, что чрезмерный интерес к ангельским делам явно идет во вред ее основному виду деятельности, Марина оглушительно расхохоталась.

— Что, работу боишься потерять, если наша фирма лопнет? — сказала она, сверкнув глазами.

— Марина, — спросил я, отбросив всякую деликатность, — во что ты опять влезла?

— Слушай, ты зачем Кису сюда притащил? — прищурилась она. — Кстати, не вздумай к нему так в бухгалтерии обратиться — он там Ипполитом Истовым числится. — У нее дрогнули губы.

У меня екнуло сердце — неужели она по поводу фамилии с Татьяной у меня за спиной проконсультировалась? Так, сегодня же поговорить с парнем, чтобы подбросил Татьяне материал для наблюдений.

— Так вот, — продолжила она, — если уж ты повесил его мне на шею, так будь любезен доверять коллеге. Ему во всех наших обсуждениях право голоса предоставлено, и во многих случаях даже последнее. У него так же, как у тебя, — фыркнула она, — прямо нюх на всякие подводные камни. У вас этот нюх критерием профессионального отбора, наверно, является.

Последнюю шпильку я пропустил мимо ушей. Поскольку в них другая, куда более перспективная, Маринина фраза застряла. В самом деле, кто этого неудавшегося расстригу на землю вернул?

В следующий же свой приезд в Маринино турагенство я заглянул в бухгалтерию, сделав вид, что у меня есть вопрос по приближающейся зарплате, и вызвал Кису в коридор.

— Во что они ее на этот раз втравили? — спросил я без всяких расшаркиваний, ни секунды не сомневаясь, что он прекрасно поймет.

У Кисы глаза из стороны в сторону забегали.

— Я не считаю возможным, — промямлил он, — обсуждать дела своей подопечной…

— Это ты отцам-архангелам расскажешь, — отрезал я. — Когда они тебя на ковер вызовут после того, как ее опять спасать придется. Мне опять спасать придется, — добавил я с нажимом.

— Не расскажу, — решительно выпрямился он, — потому что не придется. А если и придется, то не тебе.

Нет, ты посмотри, в каких орлов эти… зеленые… утята на земле превращаются! Плечики сутулые вздернулись, пушок на голове встопорщился, носик сгорбатился в пародии на хищный клюв и в глазах за очочками молнии толпятся… Вот правильно его Татьяна назвала!

— Ты забыл, благодаря кому вообще здесь появился? — тихо спросил я. — Ты забыл, кто тебя за шиворот вернул к исполнению брошенных обязанностей? Ты забыл, кто за тебя перед руководством поручился?

— Не забыл, — тут же сник он. — Но не считаю себя вправе обременять коллег…

— Да неужели! — снова перебил его я, просто времени сдерживаться не было. — Если под коллегами я подразумеваюсь, то меня желательно планами действий обременять, а не их кошмарными последствиями. Если же речь об этих двух павлинах шла, то их как раз и нужно обременять… здравым смыслом. У них рядом с ней тормоза отказывают, им главное — доказать девушке, кто самый бесстрашный охотник в человеческих джунглях.

— Я заметил, — сухо обронил Киса. — И принимаю меры.

— Молодец! — уравновесил я кнут пряником. — Вот и принимай их дальше. Согласовав их со мной. Или хотя бы поставив меня о них в известность.

Он раздраженно поджал губы.

— У вас ведь, у каждого в отношении нее комплекс есть, — усилил я нажим, — а у нее просто талант пользу извлекать из чужих комплексов.

Он опять выпрямился, обиженно засопев.

— Я имею в виду, — быстро сдал я назад, вспомнив, что с Тошей нажим тоже далеко не всегда срабатывал, — что если они вдвоем ее к безрассудству подталкивают, то, может, и нам с тобой, здравомыслящим, стоит объединиться? Хотя бы для противовеса?

Одним словом, против моей убедительности даже этому ангельскому образцу педанта устоять не удалось. В конце концов, рассказал он мне, что Марина со Стасом и Максимом заинтересовались каким-то детским домом. Я уже давно понял, что в человеческом обществе дети — одни из самых бесправных его членов, а уж с детьми-сиротами и подавно никто не церемонится. По Кисиным словам в том детском доме и воровства, и жестокого обращения хватало — за фасадом душевности и преданности, конечно. Для проверок технологию потемкинских деревень Бог знает когда изобрели, прессу новости погорячее интересуют, а самих детей под строгим контролем держать можно — общество детскую дисциплину только одобрит.

Я задумался. Затронула что-то у меня в душе идея беззащитных детей под охрану взять. Представив себе моего парня во власти равнодушных и прижимистых деспотов, я чуть не оскалился. Ведь действительно, что они могут? Даже если бы они знали, куда идти, кто их станет слушать? Какой вес имеет их слово против слова взрослых?

— … Тоша до их банковских счетов добрался, — продолжал тем временем Киса, и я тут же встрепенулся (И опять, паразит, мне ни слова!). — Я с ними посидел, вопросы, конечно, есть, но не серьезные. Но у них масса наличных платежей, и до бухгалтерской документации никак не доберешься — тем более, что у них наверняка двойная бухгалтерия ведется, ни одна проверка ничего не выявила.

— Чтобы Марины там и рядом не было! — решительно заявил я, вспомнив последнюю Маринину вылазку в стан человеческих преступников.

— Разумеется, — высокомерно глянул на меня Киса. — Ее задачей будет общественные организации привлечь, когда у нас на руках хоть какие-то факты окажутся. Стас хотел с кем-то из детей побеседовать, но их стерегут покрепче, чем в тюрьме. Не похищать же их, — добавил он, поморщившись.

У меня возникло нехорошее подозрение, что такой вариант на их совещаниях уже тоже обсуждался. Точно пора вмешиваться, пока Марина добропорядочного главу отдела под разжалование в курьеры не подвела. В лучшем случае.

— А Максим что на ваших заседаниях забыл? — нахмурился вдруг я. — Насколько я понимаю, его услуги понадобятся, когда дело до суда дойдет. Если дойдет.

— А вот и нет! — непонятно, почему, разгорячился вдруг Киса. — Он нам агента обеспечил: совсем молоденькая девушка, на вид слабоумная, речь едва связная… Ее к ним уборщицей взяли, а тем ведь везде доступ есть, и работают они либо рано утром, либо после трудового дня. Она нам документы сфотографирует, нужно подождать только.

Я хмыкнул. Типично темная уловка: сколько ждать — вилами по воде писано, а оправдание, чтобы возле Марины крутиться, непробиваемое.

— И, между прочим, — добавил Киса, явно подбирая слова, — он первым меня поддержал против… похищения.

— Да?! — несказанно удивился я. Вот уж воистину — рядом с Мариной не разберешь, кто есть кто.

— Да! — с вызовом вздернул подбородок он. — Мне вообще кажется, что в нашем отношении к… оппозиции есть чрезмерная доля предвзятости. Когда с ними столкнешься вплотную, в работе, они оставляют весьма неплохое впечатление. Максим, например, интересы людей гораздо ближе к сердцу принимает, чем… некоторые из наших.

Гм. Судя по всему, на историю появления Даринки на свет этому приверженцу равноправия и справедливости глаза еще никто не раскрыл. И у меня руки связаны — в конце концов, это Тошино дело. Вот, кстати, нужно будет не только с этими одинаково посеревшими на земле, но и с ним переговорить — что это еще за очередные компьютерные изыскания без моего ведома?

Стаса с Максимом мне удалось перехватить прямо в следующий понедельник. После встречи с моими сопровождающими групп я решил покрутиться у машины, насколько время позволит, в надежде дождаться их ухода — проходя мимо Марининого кабинета, я расслышал невнятное бормотание знакомых голосов. И, не успел я машину открыть, как они тут же появились из входной двери, плечом к плечу, словно в ответ на мой мысленный призыв. Правда, только глянув на их лица, я понял, что обязан их появлением не так ангельской отзывчивости, как докладу не в меру честного Кисы о нашем разговоре.

— Никак не уймемся, да? — нехорошо улыбнулся Стас, подходя ко мне.

— Не понял, — оторопел я.

— Заботы о жене с тебя никто не снимал, — прищурился он, — ребенка растить нужно, клиентов вон набрал столько, что руководство напрягается… Одному собрату на каждом шагу в затылок дышишь, другого, занудного, к нам соглядатаем приставил — и все тебе мало? Нужно еще и с Марины глаз не спускать — мы ведь все втроем не справимся?

Я вдруг страшно разозлился.

— В отличие от вас, — процедил я сквозь зубы, — мы, хранители, не умеем работать по принципу: «С глаз долой, из сердца вон». Если нам случилось помочь кому-то, пусть даже мимоходом, от ответственности за него мы избавиться уже не можем. Даже если хотим, — неохотно признался я. — А как вы с защитой привлеченных людей справляетесь, я недавно видел. Это — во-первых.

— Умение учиться на своих ошибках, — заговорил Стас тоном не просто карателя, а самого главного из них, — входит в обязанности не только сотрудников вашего отдела. А критиковать руководящий состав…

— А что — во-вторых? — вмешался Максим, досадливо поморщившись.

— А во-вторых… — сбился я с волны праведного гнева. — Если речь идет о детском доме… Я помочь хотел!

Максим как-то странно глянул на меня.

— Ну и чем ты помочь можешь? — Стас тоже сбавил тон.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Мне кажется, что в таком деле никакая помощь лишней не окажется. Я же психолог, в конце концов! Вот вы экономической стороной занимаетесь, а я мог бы с детьми поговорить, с воспитателями — у них там у всех наверняка маний и фобий не меряно. Это ведь не менее важно, чем еда и одежда… Как для Тоши — так работа нашлась! — неожиданно вырвалось у меня.

— Ну, взрослым там уже ни один психолог не поможет, — зло хохотнул Стас, — а к детям они постороннего на пушечный выстрел не подпустят.

— С другой стороны, — задумчиво произнес Максим, — когда мы попечительский совет к стенке прижмем… желательно, к тюремной… Этим детям психолог весьма кстати придется. Даже штатный. Можно будет новому директору условие поставить — а у нас там свой глаз появится, чтобы история с кормушкой не повторилась, — добавил он, бросив на Стаса многозначительный взгляд.

Стас заинтересованно хмыкнул.

— Нет, — покачал он головой через какое-то мгновенье, — если он еще куда-нибудь в штат устроится, у нас там, наверху, этого точно не потерпят. Разве что, — оживился вдруг он, прищурившись, — от нынешних клиентов откажешься? Начиная с самых старых, — мотнул он головой в сторону Марининого офиса.

Я задумался. В последнее время у меня все чаще возникало ощущение, что с работниками сферы сервиса мы давно уже ходим по одному и тому же замкнутому кругу: до основных проблем мы с ними давно уже докопались, и наиболее результативные способы их решения нашли, и с тех пор обсуждали одни только всевозможные их вариации… С детьми же, да еще и такими проблемными, передо мной откроется совершенно новое, богатейшее поле деятельности. И помощь лишенному поддержки семьи подрастающему поколению не пойдет ни в какое сравнение с установлением способствующей плодотворной работе атмосферы в каком бы то ни было трудовом коллективе. И в свете предстоящего многолетнего общения с Игорем весьма полезно будет в детской психологии повариться…

— Интересоваться делами Марины ты мне не запретишь, — выдвинул я свое условие, мрачно глянув на Стаса исподлобья.

— Еще и как запрещу! — расплылся он в широчайшей ухмылке. — Если интерес твой перестанет косвенным быть.

Я понял, что нужно срочно укреплять все косвенные подходы к этой, доводящей меня до бешенства, троице серых кардиналов. Киса, вроде, проникся понятием ангельского землячества, осталось напомнить о нем Тоше.

— Ты почему мне о новом проекте Марины не доложил? — рявкнул я в трубку без всякого вступления.

— Чего? — рассеянно ответил он, явно еще не отклеившись от экрана.

— О проекте Марины. Новом. Не доложил, — повторил я медленно, раздельно и с нажимом, чтобы на этот раз мои слова не прошли мимо его сознания очередным звуковым фоном.

— Да что там докладывать? — очнулся, наконец, он. — Она лично там никаким боком маячить не сможет — я у Кисы выяснил. На твоем месте я бы радовался, что теперь есть, кому возле нее двадцать четыре часа в сутки дежурить.

Так, еще и он меня поучать будет?! И вновь прибывших в обход меня консультировать? Лавры бывалого землянина ему снятся?

— Ты, вообще, чем там занимаешься? — добавил я металла в голос. — У тебя свадьба на носу! У тебя что, все готово?

— Конечно, — несказанно удивился он. — Кольца уже давно купили.

— И все?! — выдохнул я, и почувствовал, как у меня сами собой расправились плечи.

Вот он — настал мой звездный час! Сейчас мы восстановим субординацию; сейчас я ему покажу, что есть на земле вещи, к которым никакой наш тренинг подготовить не может; сейчас он у меня увидит, что венок земного долгожителя только издали лавровым кажется, а при ближайшем рассмотрении сразу понимаешь, что каркас у него — терновый.

— Тоша, — осторожно начал я, — мне жаль тебя расстраивать, но на самом деле список всего необходимого немного длиннее. Платье, костюм, туфли, фата, — мстительно добавил я пропущенный нами с Татьяной пункт, — букет, визажист с парикмахером… — Тоша коротко хрюкнул, и я возмутился таким пренебрежением к человеческим традициям, через которые мне пришлось пройти: — И даже не думай от чего-нибудь увиливать — Галины родственники тебя живьем съедят!

— Да у нас все намного проще! — радостно отмахнулся он от моих слов. — Галина мать с ее сестрой в свадьбу наигралась, и сейчас говорит, что, поскольку Галя уже с ребенком замуж выходит, то можно и без всяких пышностей.

Я все же решил до конца проверить свой список… утраченных иллюзий.

— А торжественная церемония? Свидетели?

— Так мы без церемонии — просто распишемся, и все. Зачем нам свидетели?

— А машина?

— Туда на такси поедем, само собой. А назад — посмотрим, мы еще не решили.

— А фотографироваться?

— Дома и сфотографируемся. С Даринкой.

— А праздновать где?

— Да не будет никакого празднования! Мы Даринку оставлять надолго не хотим. Сказал же — распишемся, и все. Мы и не приглашали никого.

Так. Даже если просто расписываться, так не голыми же! Тоша, конечно, у снабжателей костюм себе может заказать, но Гале точно платье покупать придется.

— А одежда?

— Вот пристал! У меня костюм после вашей свадьбы остался, а у Гали — платье. И потом — декабрь же будет! Все равно поверх всего этого куртки с шубами и шапки с сапогами натянем, так чего извращаться?

Я почувствовал себя человеком, который обзавелся полным комплектом горнолыжного оборудования и только потом узнал, что на курорте его любому на прокат дают. Даром.

— А свадебное путешествие? — в отчаянии завопил я.

— Да где я тебе денег на путешествие возьму? — огрызнулся Тоша. — Даринке столько всего нужно! Вот в кольцах мы себя не стали ограничивать — они нам на всю жизнь, а все остальное…

— Что же ты к нашим не обратился? — ехидно полюбопытствовал я.

— Да ты же мне сам говорил денег у них не просить! — возмутился Тоша. — Да и неудобно мне — я лучше эту возможность на какой-нибудь экстренный случай оставлю.

— На какой экстренный случай? — невольно заинтересовался я.

— Да я бы на курсы пошел, — тоскливо вздохнул Тоша. — Хочу международный сертификат в области управления проектами получить. Мне это самообразование — что ни день, на пробел натыкаюсь. Но они стоят — никакой зарплаты не хватит!

Я медленно и тщательно выдохнул. Пробелы он только в своем компьютерном образовании видит — во все остальные нужно его носом тыкать.

— Тоша, — вкрадчиво начал я, — у тебя через две с небольшим недели свадьба, так?

Он предусмотрительно перешел на междометия.

— Ну.

— И ты сейчас думаешь о компьютерных курсах?

— Ну!

— Вместо того чтобы подумать о том, как ты будешь жить после женитьбы?

— Ну…

— Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили, когда ты решил жениться?

— Э…

— О том, что тебе за Галей поухаживать нужно? Я тебя еще просил с Татьяной об этом поговорить?

— Так я и поговорил! — с облегчением вернулся он к обычной речи. — И так теперь и делаю! И хвалю все, что Галя делает, и по плечу ее перед сном поглаживаю, и до руки в обязательном порядке дотрагиваюсь, когда она передо мной тарелку ставит. И, кстати — точно так, как ты говорил! — она сначала вздрагивала, а теперь ничего — привыкла уже, даже ухом не ведет.

— А ты ее целуешь? — Меня уже нервный смех разбирал.

— Конечно, — гордо заявил Тоша. — Даринка очень любит, когда я ее в щеку целую и носом потом об эту щеку трусь — прямо заливается и в ладоши хлопает.

— Кого?

— Что — кого?

— Кого целуешь?

— Да Галю же!

— В щеку? Чтобы Даринка рассмеялась?

— Ну, сказал же!

— Так. А спишь ты где?

— А я, в отличие от тебя, не сплю, — ядовито заметил он. — Я только по ночам и могу спокойно поработать.

Все. Не будет у него никакого тайного бракосочетания в обход всех вековых традиций. Внешняя атрибутика — это еще Бог с ней, но, как я вижу, не случайно перед великим днем будущему мужу мальчишник устраивали. Как там у женщин, не знаю… хотя нет! У Татьяны с матерью накануне нашей свадьбы тоже свой девичник был, меня еще на улицу выгнали — и ничего, я стерпел!

— Тоша, ты знаешь, — решительно произнес я, — я тут подумал — как-то нехорошо, чтобы вы в такой день сами были. В котором часу роспись? Мы к ее концу подъедем. Все втроем.

— Да брось ты! — забулькал Тоша. — Куда вам Игоря тащить — мороз уже точно будет! Дел у вас, что ли, других нет?

Что-то меня этот вопрос начинает не на шутку раздражать.

— Нет уж, — отрезал я, — нечего от нас отделываться — вы у нас на свадьбе были. И поверь мне, Галя будет рада, если вас хоть кто-то там поздравит. И Татьяну ты права не имеешь такого удовольствия лишить — она и так уже в четырех стенах засиделась.

Против последнего аргумента у Тоши возражений не нашлось. На что я и рассчитывал. Молодец, Татьяна — застращала этого недоумка!

В последующие две недели мое желание поговорить с Тошей с глазу на глаз разрослось до размеров жизненной потребности.

Я обнаружил, что могу общаться с Игорем мысленно. В принципе, ничего удивительного — я ведь еще до его рождения контакт с ним установил. Он и голос мой потом узнал — стоило мне заговорить с ним, как он тут же замолкал и очень внимательно ко мне прислушивался. А затем и ответная реакция от него пошла. Звуковых сигналов он мне, как правило, не подавал, и мысли свои не в словах еще, конечно, выражал. Скорее, он выстреливал в меня волнами чистых ощущений, различающихся по цвету и… на ощупь, что ли.

Когда он был всем доволен, меня обволакивало чем-то мягким и голубоватым. Когда его что-то беспокоило, на меня накатывало нечто шероховатое и ядовито-желто-зеленое. Когда он был чем-то возбужден, на меня сыпались щекочущие разноцветные вспышки, словно мыльные пузыри на коже лопались. А уж когда подходило время кормления, меня прямо с головой накрывало чем-то багровым, колючим, все сметающим на своем пути.

Кстати, я заметил, что при физическом контакте воздействие этих мысленных волн многократно усиливалось. Они прямо наотмашь по сознанию били. Он это, похоже, тоже чувствовал — стоило мне к нему прикоснуться, как все его ощущения в крохотную точку стягивались и замирали там в бесцветной неподвижности. А Татьяна меня сразу в увиливании от смены памперсов обвинила! Не мог же я ей признаться, что мое общение с ним давно уже вышло на уровень, недоступный органам чувств! С ней-то без физического контакта он явно все еще обойтись не может — то-то с рук у нее не слазит.

Вода, кстати, как в физическом, так и в ментальном мире оказалась куда лучшим фильтром, чем воздух. Во время купания я его без особого напряжения на руках держал — восприятие совсем не болезненным было, хотя, конечно, намного более четким. Именно поэтому, наверно, там-то я впервые и заметил, что он уже не просто на мои мысли реагирует, а весьма целенаправленно пытается им следовать.

В воде он крутился ничуть не хуже Даринки — хорошо хоть я на ней успел потренироваться в древнем способе рыбной ловли. Хотя, впрочем, при чем здесь она — кусок мыла под струей воды я намного раньше укротил. Но, нужно отдать Игорю должное, в отличие от этой прирожденной вертихвостки он в первую очередь стремился овладеть стихией, склонность к которой просто не могла ему от меня не передаться. Даже нырнуть сразу попробовал. И завопил от восторга познания, когда изо рта вместе со звуком пузырьки воздуха вдруг вырвались.

Татьяна тоже завопила, и, как и следовало ожидать от ее нелюбви к спорту, отнюдь не от восторга. Пришлось выбирать главное, на что реагировать. Сцепив зубы под градом весьма нелицеприятных выражений, я принялся объяснять парню, как держать голову над уровнем воды и как двигать руками и ногами, чтобы она его держала. В мысленных образах, конечно, объяснять и лишь изредка подкрепляя их легкими направляющими движениями.

И он вдруг им последовал! Я просто права не имел не вознаградить его за такую понятливость. Возможностью закрепить приобретенный навык самостоятельно. Естественно, я сначала убедился, что он мои инструкции, как следует, усвоил! Естественно, он тут же нырнул, чтобы еще раз пузырьками полюбоваться! Естественно, мы с ним имели полное право возмущаться, когда Татьяна лишила его всего удовольствия, выхватив его из воды с истошным визгом!

Я вежливо попросил ее не стоять у парня на пути познания. Даже рядом не стоять… Нет, рядом можно, при условии отсутствия неуместных замечаний, быстро спохватился я, вовремя сообразив, что мы уже вполне готовы и душ освоить. Причем все втроем.

Дело в том, что в связи с рождением Игоря из нашей с Татьяной жизни как-то выпала одна из самых ярких ее сторон. И вернуться к ней все как-то не получалось: то засыпала Татьяна, как убитая, то наоборот — при каждом малейшем шевелении Игоря подхватывалась, как ужаленная. И бесполезно было объяснять ей, что он крепко спит — зря я, что ли, каждый вечер ему внушал понятия самодостаточности и уважения к окружающим? Но на слово она мне никогда не верила, а признаваться в такой момент в нашем с ним душевном единении на пользу дела явно бы не пошло.

И вот, уже почти отчаявшись, но вовремя вспомнив о Татьяниной любви к душу, я и предложил, чтобы мы с ней, как и положено истинным родителям, вместе познакомили Игоря с этим чудом. Предварительно затолкав в самый дальний угол шкафа, за коробки с летней обувью, ее купальник и мои плавки. Не может быть, чтобы в ней старые воспоминания не взыграли!

Они и взыграли. Только не старые. Как выяснилось, ванна уже прочно связалась в ее сознании с понятием скользкости, опасности для ребенка, моей безрассудности и лишения ее свободы волеизъявления. Вот так она и убила в очередной раз мою идею, заменив свое участие в многообещающем ритуале наличием разложенных повсюду резиновых ковриков. Потом, правда, она спохватилась и задумчиво добавила, что если я докажу ей свою способность обеспечить Игорю полную безопасность, то можно будет и вернуться к этому разговору. Воодушевившись, я за полчаса за этими чертовыми ковриками обернулся.

Когда мы с Игорем вышли из душа, она в нетерпении переминалась с ноги на ногу под дверью ванной. Понятное дело, передумала — но из своего дурацкого упрямства признаться в этом не захотела! Чтобы не сбить ее с нужного настроения, я не стал привлекать ее внимание к столь типичной для нее непоследовательности. И к ужину творчески подошел. И посуду сам помыл. И с Игорем особо внушительно перед сном побеседовал. И к компьютеру Татьяну не подпустил. И, когда она разозлилась, всякую ерунду ей болтать не дал — как тогда, когда мы в первый раз поругались. И помирились…

Одним словом, восстановилась жизнь в полном объеме. И Игорь ни разу во сне не шелохнулся. И Татьяна спокойнее стала.

Но если она на меня рычать перестала, то Игорю и вовсе все с рук сходить начало. И он тут же этими руками и размахался, при полном ее попустительстве — опять вмешаться пришлось. Я понимаю, не понравилось ему, что она с ним сюсюкает — со мной-то он к другому стилю разговора привык — но это же не значит, что нужно ей рот закрывать! Всей пятерней и со всего размаха. Такого даже я себе не позволяю!

Ей я довольно сдержанно заметил, что равные права нужно сначала тем предоставлять, кто хоть какие-то обязанности несет, а вот на него наорал. Мысленно, конечно, но не сдержался, признаюсь. Кто ему, паршивцу, еще до рождения объяснял значение Татьяны в моей и, тем более, в его жизни? Кто ему каждый вечер внушал, что мы с ней — единое целое, в котором ни одна часть главнее другой быть не может, даже если чаще ее видишь? Кто ему ежедневно пример показывал терпеливого и бережного к ней отношения?

И он опять меня с полслова понял! Смутился, потупился, повернулся к Татьяне, прижался к ней и давай рукой по лицу гладить! Я чуть не крякнул — надо же, сообразил, что покаянным видом не обойдешься, вину заглаживать нужно. Неужели таки по ночам подсматривает? Глянув на Татьянино подозрительно нахмурившееся лицо, я как можно шире улыбнулся и заметил невзначай, что от нашего ребенка никакой другой реакции и ожидать не стоило. Хотел бы я посмотреть, у кого язык повернется с этим не согласиться: от нее он взял привычку, чуть что, руки распускать, от меня — умение признавать свои ошибки самым недвусмысленным способом.

После этого случая меня уже просто распирало от желания похвастаться результатами своего воспитания. Посвятить в его секреты я мог только одного Тошу — людям не расскажешь, а другим ангелам неинтересно. А у меня еще и ряд вопросов к нему возник — что-то я в Даринке никаких ярких способностей не замечал, кроме, конечно, тех случаев, когда нужно было кому-то палец в глаз или в ухо повелительно воткнуть. Еще и инструктаж с ним провести — доходчиво, чтобы к Татьяне за дополнительными разъяснениями не кинулся. И от компьютера как-то отвадить, хоть на время — вот, кстати, и к другой технике неплохо бы ему начать приучаться…

В общем, слава Богу, подошел день их с Галей свадьбы. Времени у нас было немного, но я решил сначала поддержать общий разговор, чтобы создать непринужденную атмосферу, дать девчонкам возможность развести, как следует, пары словоохотливости и усыпить Тошину бдительность, позволив ему поехидничать в мой адрес. Я даже предложил подвезти их с Галей домой, чтобы он не успел по дороге забыть все, что я ему втолковать собирался.

В разговоре, кстати, выяснилось, что Игорь уже и цвет глаз на мой поменял. Я внутренне усмехнулся: вот так Вам, Татьяна Сергеевна — нужно почаще ему в эти самые глаза заглядывать, а не то одну, то другую щеку под пощечины покорно подставлять!

Наконец, Тоша окончательно расслабился и снова брякнул что-то о работе вечером. Ну, все — я отнюдь не сую свой нос в чужие дела, он сам напросился!

Отведя Тошу в сторону, я с чистой совестью приступил к письменно взятым на себя обязанностям наставника.

— Тоша, ты у нас — непререкаемый авторитет в компьютерной области.

В глазах у него появилась легкая настороженность.

— Кроме того, ты — ответственный и компетентный ангел-хранитель.

Настороженность в его глазах сменилась откровенной паникой.

— Но о втором Галя не знает, а первое сейчас к делу не относится, поскольку она вышла замуж не за компьютерного гения, а за мужчину и, вдобавок, за нашего общего с Татьяной друга.

Его глаза метнулись в сторону девчонок и вернулись ко мне с явно обреченным выражением.

— Поэтому, — безжалостно продолжил я, — чтобы не уронить это высокое звание, слушай меня очень внимательно.

Я быстро, в коротких, но емких фразах, обрисовал ему все, что ожидается от мужчины в новобрачную ночь. Старательно сосредоточившись на наставнической строгости в выражении лица и научной непредвзятости в тоне.

Он вдумчиво захлопал глазами.

— Еще раз. Я сбился.

Весьма к месту вспомнился мне документ, который я подписал у нас там, наверху, и в котором взял на себя всю ответственность за любые действия этого… Вместо того чтобы врезать ему по уху, я медленно повторил основные пункты из списка предстоящих действий, не задерживаясь на этот раз на описании возможных вариантов.

Он снова нахмурился, чуть покивал раз за разом головой, и через пару минут лицо у него просветлело. Похоже, на прямой и короткий алгоритм, без разветвлений, места у него на жестком диске хватило.

— Если опять собьешься, — решил я предотвратить все случайности, — скажешь Гале, что в первый раз — она подскажет, что делать.

Он попытался изобразить из себя огнедышащий вулкан.

— А достоинство, — пресек я извержение в самом зародыше, — назад на пьедестал водрузишь, когда дойдешь до стадии «Повторение — мать учения».

Из жерла вмиг усмиренного вулкана вырвался полузадушенный всхлип.

— Какое повторение?

— Регулярное, — сухо пояснил я, — как молодому мужу положено.

— Господи! — простонал он. — А работать же когда?

— А за компьютером, — строго напомнил ему я, — тебе сидеть положено в свободное от основной работы время. Галя теперь у тебя — подопечная жена, и ее спокойствие и хорошее расположение духа для тебя дважды на первом месте должно стоять. Задачу уяснил?

— Да уяснил, — мрачно буркнул он. — Только сомнения меня гложут…

— А когда сомнения глодать начнут, — профессионально не дал я прорасти психологическому бурьяну, — ты на Даринку посмотри и подумай, хочется ли тебе наблюдать за тем, как она растет, из очень далекого далека. В лучшем случае.

Именно в этот момент весь калейдоскоп предыдущих выражений на его лице сменился той железной решимостью, которой я от него добивался и которая приличествовала новоиспеченному главе семейства.

— Теперь о другом, — удовлетворенно кивнув, перешел я к более важной для себя части разговора. — Ты говорил, что Даринка тебя в невидимости чувствует?

Он молча смотрел на меня, и сейчас мне явно незачем было взывать к его вниманию.

— А мысленно ты с ней общаться можешь? — продолжил я. — Как мы с тобой?

— Зачем? — вытаращил он на меня глаза. — Я и так всегда знаю, что ей нужно.

— Откуда знаешь? — сосредоточенно прищурился я.

— Да не знаю я, откуда! — пожал он плечами. — Присматриваюсь просто все время — у нее на каждое желание свое выражение лица.

— М-да? — разочарованно протянул я. — А сам ты с ней как общаешься?

— Ну как — словами, конечно, — усмехнулся Тоша. — Когда ей что-то объясняешь, она очень быстро все схватывает. Не с первого раза, конечно, но мне кажется, что она уже многие слова узнает.

— Только слова? — на всякий случай переспросил я.

— Я что-то не пойму, — озадаченно нахмурился Тоша, — ты что, мысли Игоря читать можешь?

— Да не то, чтобы мысли, — поморщился я, чтобы подобрать формулировку поточнее. — Скорее, от него образы идут… нет, импульсы… разные, в зависимости от того, что он чувствует. По цвету и фактуре разные, — уточнил я.

— Ничего себе! — покачал головой Тоша.

— И это еще не все, — небрежно бросил я, старательно сдерживая горделивую улыбку. — Я ему точно так же, образами, показываю, что нужно сделать — и он тут же делает!

— Ну да? — потрясенно выдохнул Тоша.

— Не ну да, а да ну! — поправил я его. — Он у меня так с первого раза в ванне поплыл, а на днях он Татьяну по лицу шлепнул, и когда я на него рявкнул, как с матерью обращаться нужно, он тут же ее по щеке погладил. Два раза.

— Нет, у меня такого нет, — с легкой завистью вздохнул Тоша. — Слушай, а может, это не он — может, это у тебя особый талант обнаружился? Даринка тебя тоже среди всех остальных выделяет.

— Ее я точно не слышу, — решительно замотал головой я, и в этот момент до нас донесся требовательный вопль.

Рефлекторно глянув в сторону Татьяны с Игорем на руках и Гали, я перевел взгляд на Тошу и задумчиво прищурился.

— А ну, давай эксперимент проведем, — предложил я. — Посмотри на него — ничего не чувствуешь?

— Не-а, — через пару мгновений отозвался Тоша.

Странно. Мне даже видеть не нужно было обращенное к нам личико Игоря и протянутую ручку — я явно ощущал исходящий от него призыв.

— Он нас зовет, — на всякий случай пояснил я. — Точно ничего?

— Не-а, — повторил Тоша еще через несколько секунд. — Я же тебе говорю, что это ты.

— Хорошо, давай наоборот, — решил я разобраться в феномене до конца. — Сейчас смотри на него и думай что-нибудь.

— Что? — нервно спросил Тоша.

— Да хоть… — Я задумался. — Представь, что ты его на руки берешь. — Вот пусть только попробует парень не отказаться — я ему дома быстро объясню, кому нужно руки протягивать, а кого по голове эмоциями лупить!

Тоша страдальчески сморщился, старательно изображая работу мысли. Игорь тут же отвернулся и спрятал личико на плече у Татьяны.

— Так, продолжаем, — немного успокоился я. — Теперь представь себе какой-нибудь объект… ну, не знаю, игрушку… поинтереснее…

Не успел я договорить, как Игорь снова повернулся в нашу сторону, восторженно расхохотался и замолотил по воздуху руками и ногами.

— Мать честная! — задохнулся Тоша. — Это что, и Даринка так тебя понимает? Обалдеть! Нужно проверить — будешь мне ее потом переводить…

— Вряд ли, — быстро перебил его я в надежде, что окончание разговора сотрется в его памяти. Под впечатлением новых отношений с Галей.

Вот не хотелось мне думать, что у меня вдруг проснулись какие-то обезличенные, на любых ангельских детей направленные, способности по чтению их мыслей. Иначе пришлось бы признать, что все те безобразия, которые творила со мной эта бандитка, явились ответом на мою сдержанную настороженность по отношению к ней. Куда приятнее было предположить, что тот контакт, который мне удалось установить с парнем еще до его рождения, просто начал развиваться вместе с ним, а его ответная реакция происходит из внимательного, вдумчивого интереса к окружающим, который он унаследовал от меня. Впрочем, как и смелость, решительность и многое другое.

Но радоваться нашему с Игорем душевному единению довелось недолго. Вскоре у него проснулись такие интересы, о происхождении которых я даже догадаться не мог. Хотя, если задуматься… Чует мое сердце, что при словах «игрушка поинтереснее» Тоша тут же представил себе клавиатуру. Убью, если правда! Но, как бы там ни было, Игорь вдруг влюбился в кнопки.

Когда он в новогоднюю ночь случайно зажег гирлянду на елке, я не распознал зловещий симптом. День был такой необычный, столько нового вокруг него обнаружилось — и елка, и елочные украшения, и посидеть мы ему с нами за столом разрешили, и фрукты он себе самостоятельно в рацион добавил. Вот это мне, кстати, намного более важным тогда показалось — молодец, парень, однозначно от меня склонность к здоровой вегетарианской пище перенял. И ошибки мои на генетическом уровне учел — не стал дожидаться, пока Татьяна что-нибудь в него впихивать начнет, сам ей показал свои предпочтения.

Когда затем каждый день Татьяна со смехом демонстрировала мне, с каким восторгом Игорь жмет на все кнопки на кухне, я тоже не усмотрел в этом ничего, кроме бездумного повторения действий не менее бездумной матери. Нашла, чем ребенка развлекать! Меня так один на один со стиральной машиной в тот первый раз бросила! И могла бы, между прочим, о счетах за электричество вспомнить, прежде чем по десять раз в день всю технику в доме запускать. Татьяна надулась. Чтобы не подавать Игорю плохой пример, я, скрепя сердце, тоже больше не возвращался к неприятной теме.

Но когда у Татьяниных родителей он сам нашел пульт и включил телевизор… Кстати, вы думаете, хоть кого-то насторожила вопиющая ненормальность такого интереса младенца к технике? Ничего подобного! Татьянина мать о безопасности техники забеспокоилась, Татьяна прямо расцвела от гордости, а ее отец тут же усмотрел во внуке будущего себя.

А я понял, что пора принимать меры. Хватит с меня технически ненормального Тоши — мне совершенно не нужно, чтобы в самом ближайшем будущем мой собственный сын со мной на непонятном языке заговорил, страдальчески морщась от отсталости предка!

Первым делом, я завалил дом детскими книгами. Первые прямо из Интернета распечатал — вот, кстати, то, что Интернет — лучшая в мире библиотека, я ни в коем случае не оспариваю. И на этом и остановимся. Там пока все перечитаешь — некогда будет каждый день новое чудо техники на всех сайтах разыскивать. И на все кнопки в доме нажимать.

Затем я подумал, что неплохо было бы к сокровищам литературы добавить роскошь человеческого общения. Причем, вживую, лицом к лицу — без всяких телефонов и Скайпов — чтобы Игорь сразу почувствовал все тепло круга друзей. Мы с Татьяной еще в Новый Год говорили, что нужно бы наконец-то всех к себе пригласить, и я со спокойной душой оставил ей организационную часть, свято веря в ее ответственность, верность своему слову и тот факт, что ей и самой уже наскучило вдали от людей находиться. Она почему-то не возвращалась к этой теме, да я и сам, раздумывая над способами преодоления новой одержимости Игоря, не настаивал — думал, что у всех дети, возможно, кто-то из них заболел, решили отложить, как только все устроится, она мне немедленно сообщит…

И вот сразу после Рождества и грянул гром.

Узнав, что мы приглашаем гостей не к себе, а к себе, но на день рождения Марины, я насторожился.

Обнаружив, что Татьяна понятия не имеет ни о количественном, ни о качественном составе гостей, я почуял неладное.

Узнав, кого именно нам следует ждать в своем собственном доме, я понял, что влип.

В очередной раз. И в очередной раз благодаря Марине.

Она предоставила Татьяне возможность одним разом увидеть всех ее друзей — и та ее теперь ни за что не упустит.

Она пригласила всех к нам — и никто теперь не решится отказаться, чтобы не обидеть Татьяну и увидеть, наконец, Игоря.

Она взяла на себя заботы о еде — и я теперь не могу пресечь это мероприятие в корне, сославшись на то, что нам, с маленьким ребенком, вовсе не с руки на всю эту ораву готовить.

Она взялась обеспечить Тошино присутствие — и мне теперь не остается ничего другого, кроме как поговорить с ним первым, чтобы не выглядеть ни полным идиотом, не ведающим, что за планы у него в доме строятся, ни ее пособником, еще и укрывшимся у нее за спиной.

Так, что-то я давненько к ней для душевного разговора не наведывался. Без приглашения. Но зато с полным правом. Поскольку это не я в ее дела нос сую, а она в мои бесцеремонно вмешалась. Опять.

Хорошо, что у меня встреча с ее сопровождающими групп прямо на следующий день была.

Прямо после нее я без малейших колебаний и стука зашел к Марине в кабинет. И вот — я знал, что в этом деле высшая справедливость на моей стороне окажется, организовав мне присутствие в этом кабинете обоих авторов заговора. Без силовой стороны противоестественного триумвирата и примкнувшего к нему Кисы.

— Ну-ну, — проговорил я вместо приветствия Марине и Максиму, — вспомогательную операцию обсуждаем? Решили параллельно и нам с Тошей нервы подпортить, в отместку за срыв маски? Вот только интересно — на добровольных началах или у ваших, — мотнул я головой в сторону Максима, — подработку взяли?

Они переглянулись, и слово взяла (естественно!) Марина.

— Я так понимаю, Татьяна ввела тебя уже в курс дела? — ответила она, как ни в чем ни бывало.

— Разумеется, она мне сразу все рассказала! — взорвался я. — А ты специально и ее до последнего момента в потемках держала…

— Подожди, — перебила она меня, вскинув руку. — Для начала присядь, и давай подумаем. Логически. Ты же не станешь возражать, что, куда бы я ни пошла, Киса за мной по долгу службы увяжется? — Я сел, не отвечая. — Ты также, я надеюсь, помнишь, что ему в нашей команде абсолютно равные с остальными вашими права предоставили? Это ведь в твоем присутствии случилось. — Я опять промолчал. — Откуда логический вывод — либо нам всем вместе приходить, либо никому.

Я вскинулся в жаркой надежде.

— Но согласись, — жизнерадостно улыбнулась Марина, — что праздновать мой день рождения в мое отсутствие — уж совсем нелогично. И даже если без всякого повода встречаться, то я Татьяну тоже — так же, как и все — уже сто лет не видела. А Игоря так и вовсе ни разу.

— О да! — саркастически усмехнулся я. — И это — твоя основная цель?

— Не только, — спокойно возразила мне она. — По остальным я тоже соскучилась. И увидеть хочу всех вместе, а то как-то разбегаться мы стали в разные стороны. И, кроме того, — продолжила она, прищурившись, — я считаю, что не только вам с Тошей полезно в человеческом обществе бывать. И Кисе весьма не помешает — в профессиональном плане — с вами обоими в тесном контакте находиться. А Максу… просто необходимо изредка с Даринкой встречаться.

— Да ты что! — процедил я сквозь зубы. — Откуда это у нас отцовские чувства вдруг проснулись?

— Слушай, — качнув головой, спросила вдруг Марина, — а ты на следующую встречу не опоздаешь?

— Успею, — отрезал я.

— Точно, успеешь, — с готовностью согласилась она, коротко глянув на Максима, — если прямо сейчас отсюда выйдешь. И тут еще такое дело — Максу как раз в ту сторону нужно, может, подбросишь его?

От такой наглости я просто дар речи потерял. И только тогда обратил внимание, что за все это время Максим ни слова не произнес. Вот это меня совсем насторожило — я на Татьянином примере уже давно уяснил, что с молчанием бороться намного сложнее, чем с любой лавиной слов.

— Так что, давайте, двигайте, — небрежно бросила Марина, — у меня дел полно. И прежде чем к поединку за дверью переходить, хоть выясните, во имя чего.

Резко отодвинув стул, я встал и вышел. Не прощаясь и не оборачиваясь. Шаги у себя за спиной я и так слышал. На улице, однако, они стихли — пришлось оглянуться. Кто его знает, не решил ли этот перевертыш перейти к поединку прямо у меня за спиной.

— Так что, подвезешь? — уставился он на меня напряженным взглядом с крыльца.

— Может, тебя еще до машины донести? — рявкнул я.

— А я тебя, между прочим, в свое время катал, — медленно, с расстановкой произнес он.

Скрипнув зубами, я мотнул головой в сторону машины. Ладно, мне кого угодно случается подвозить, а однажды я с молоденькой девчонки с малышом даже денег не взял.

Лишь только мы тронулись с места, я отрывисто спросил:

— Где высаживать?

— Мне все равно, — поморщившись, ответил он. — Едь, куда едешь. Мне на самом деле никуда не нужно, я просто поговорить хотел.

Я резко затормозил. Ну, это уже вообще, знаете ли! Если мне его на шею обманом навязали, то хоть бы для приличия той же версии придерживался!

— Ты можешь меня выслушать? — спокойно спросил он, повернув ко мне голову. — И лучше на ходу, а то точно опоздаешь. Более того, я тебя прошу все, что от меня услышишь, Тоше передать. Точно так же, — язвительно усмехнулся он, — как ты раньше для него информацию обо мне в моей машине собирал. Ты только точно никуда не врежешься — от избытка чувств?

Я глубоко вдохнул и так же старательно выдохнул, крепко сжимая руль и жалея, что в руках у меня не его горло оказалось. Похоже, сам не выйдет. Из машины выкинуть? Еще салон мне испортит — сопротивляться же, небось, начнет? И потом — что же он такого Тоше передать хочет? Вот же заразила Татьяна любопытством! Черт, теперь точно придется с Тошей говорить! А вот это он мне весьма кстати напомнил — проведу этот разговор под тем углом, что нужно противника на открытое пространство выманить, чтобы его намерения до конца прояснить. Я вот и в разведку заранее сбегал. И слушать его действительно лучше в движении, чтобы руки рулем, а ноги педалями заняты были. Ангел-хранитель права не имеет в аварию попасть — и Татьяна без меня пропадет, и стыда не оберешься…

— Марина чистую правду сказала, — заговорил он, как только мы снова двинулись в путь, — что мне необходимо Дарину в поле зрения держать.

Я как можно презрительнее фыркнул.

— Ладно, неправильно выразился, — тут же поправился он. — Не мне нужно, а просто нужно, чтобы я ее в поле зрения держал.

Я решил бороться с ним его же оружием и крепко сцепил зубы, чтобы не то, что вопроса — звука не вырвалось.

— Как бы вы к нам ни относились, — помолчав, продолжил он, — мы для чего-то существуем, определенную функцию в жизни выполняем. И для осуществления этой функции нас, так же, как и вас, по ряду подходящих качеств отбирают. И поскольку она — моя дочь… опять-таки, как бы вы к этому ни относились… более чем не исключено, что в ней эти качества тоже рано или поздно проявятся.

Вот с этим точно трудно было поспорить — я и сам уже давненько в этом вредоносном ребенке темные начала учуял.

— А теперь представь себе, — не стал он уже дожидаться моего ответа, — что у нее появляются наклонности, которые она ни под контролем держать не умеет, ни, тем более, управлять ими. Для того чтобы разрушительной силой оперировать, и мастерство, и самодисциплина куда более высокого уровня требуются, и наш тренинг пожестче вашего будет. О котором вы понятия не имеете. Вы ведь и особенности ее не сразу заметите, и выкорчевывать их наверняка тут же приметесь, а она, поверь мне, будет сопротивляться. Я мог бы подсказать вам, как с ней общий язык найти.

— Ну, и присматривайся к ней себе на здоровье, — не сдержавшись, буркнул я, — только издалека. Или в невидимости.

— Не получится, — покачал головой он. — Издалека ничего толком не разглядишь, и в невидимости, как я слышал, она нас всех одинаково чувствует. А если незнакомый человек рядом с ней регулярно появляться начнет, у окружающих людей очень скоро подозрения возникнут.

— На твое… знакомство, так сказать, с Галей Тоша никогда не согласится, — уверенно заявил я.

— Слушай, если вы меня не узнали, — впервые глянул он на меня в упор, — то как это у нее получится, а? Я на Тошино место никоим образом не претендую, даже рядом с девочкой — заботливого папаши из меня все равно не получится. Сейчас я вообще просто понаблюдать за ней хочу, а потом… Я мог бы оказаться для нее очень неплохим… учителем… не знаю, инструктором, тренером, назови, как хочешь. Ты-то точно знаешь, как важно человеку говорить с тем, кто может его понять и помочь в себе самом разобраться.

— Ну да, — хмыкнул я, в момент облившись холодным потом, — представляю себе, как я уговариваю Тошу отдать Даринку тебе в обучение.

— А ты себе другое представь. — В тоне у него появилась какая-то острая, пронзительная нота. — Представь себе, что твоего сына держат от тебя на расстоянии и день за днем, методично и упорно, ломают ему характер, твой характер. Только потому, что те, на чьем попечении он оказался, считают его характер неправильным. А ты, с этого самого расстояния, ничего сделать не можешь.

Я вдруг почувствовал, что мне трудно дышать. Мой — светлый, ангельский — характер ломать?! Убью. Всех. Без разбора. При малейшем поползновении. И Игоря первым делом научу твердо и неуклонно отстаивать свою… нет, нашу общую позицию в жизни. А то люди действительно с завидным упорством стараются своих детей под свой пример подогнать, по своему, так сказать, образу и подобию. Вон хоть Татьяниных родителей взять. Пока я у нее в жизни не появился. Чтобы оберегать ее от этих замашек на роль Господа Бога, которые даже мы, небесные посланники, себе не позволяем.

В общем, хорошо, что мы уже доехали. Этот темный… собрат и так уже все с ног на голову перевернул. У меня в голове. Одна мысль неизменной осталась, как ее ни крути: нужно говорить с Тошей. Причем в совершенно новом ключе. Даринкин наблюдатель тоже совершенно непрозрачно намекнул, что его в первую очередь ее темное наследие интересует. Так что мы лучше первыми это наследие распознаем (или вторыми, не важно, мы здесь на земле сами между собой разберемся) и своими силами направим его в нужное русло. А его-то я уже прокладывать натренировался — вот и Тошу обучу, чтобы не забывал, кто из нас старше и опытнее. Во всех отношениях.

Но говорить с Тошей я решил на следующий день и в обеденный перерыв. Чтобы лицом к лицу. А то с него еще станется трубку бросить и в черный список меня занести. Как в телефонный, так и в ангельский.

Встретились мы с ним в кафе возле Татьяниного офиса. Господи, как же давно я здесь не был! С Татьяной. На меня накатила волна теплых воспоминаний. Чего не скажешь о Тоше. У него, судя по выражению лица, разговоры со мной с глазу на глаз уже прочно ассоциировались с ознакомлением с очередной стороной человеческой жизни.

— Что на этот раз? — мрачно спросил он меня, лишь только мы оказались за столиком.

Я решил разрядить обстановку заказом давно полюбившихся блюд. Домашняя еда, конечно, лучше, но в этом кафе у меня и меню светлую ностальгию вызвало. Где-то в области желудка.

— Ты о Маринином дне рождения слышал? — спросил я его, когда перед нами поставили тарелки.

— Да Галя что-то говорила, — кивнул он, без малейшего колебания разворачивая вилку с ножом. — А чего у вас?

— Ну, не в ресторан же с детьми идти, — резонно возразил ему я. Главное, чтобы резонно. И несколько раз подряд, чтобы он и дальше по привычке головой кивал. — А у нас попросторнее, чем у всех остальных.

— Так ты о подарке, наверно? — У него даже лицо от облегчения просветлело.

Я чуть не подавился. Черт, о подарке-то я и забыл! Честное слово, куклу-марионетку ей куплю — пусть ее за ниточки дергает. А меня в покое оставит.

— Да нет, тут другое дело… — замялся я. — Ты в курсе, что она свою свиту с собой приведет? Всю.

Тоша резко отодвинул от себя тарелку.

— Нас не будет, — заявил он безапелляционным тоном.

— А Татьяну обижать зачем? — скрипнув зубами, прибегнул я к Марининой тактике.

— Татьяна поймет, — буркнул Тоша, явно сбившись с курса непреклонности.

— Это точно, — прикрыл я Маринину тактику своими собственными профессиональными навыками. — Татьяна всегда всех понимает и никогда не требует, чтобы и ее в ответ поняли. Она уже дождаться этого дня не может, летает прямо по квартире…

Тоша неловко заерзал на стуле.

— Но я, собственно, о другом, — добавил я ему замешательства. — Я сюда сегодня тоже не просто так приехал, а подготовившись. Я два дня переговоры вел — как с Мариной, так и со всей ее… командой. И выяснил, что, по условиям их сотрудничества, она действительно не может никуда отправляться, кроме как в их сопровождении.

— Переговоры, говоришь…, - опять уставился он на меня тяжелым взглядом.

— Именно, — спокойно кивнул я. — Мне лично кажется, что девчонок старой дружбы из-за нашего противостояния лишать просто некрасиво. Вот и выходит, что деваться нам всем друг от друга на земле просто некуда. А значит, нужно наше… сосуществование в какие-то рамки вводить. И, как по мне, так лучше, чтобы эти рамки мы с тобой устанавливали.

— И как же ты эти рамки видишь? — Подозрительности в его взгляде ни на йоту не убавилось.

Я вдруг почувствовал, что о перспективе какого бы то ни было участия Максима в жизни Даринки лучше даже не заикаться. Со стратегическим мышлением у Тоши всегда слабовато было, ему нужно все планы на ближайшие два-три шага открывать. И желательно по прямой, чтобы не сбился.

— Ты знаешь, что он письменно отказался от любых прав на Даринку, — вдохновенно принялся я прокладывать новый курс. — Сейчас он это снова подтвердил — своим словом. Но мне кажется, что имеет смысл ввести его в наш круг — незаметно, не выделяя его среди новых Марининых друзей — чтобы мы с тобой имели возможность под надзором его держать и своими глазами убедиться, как он это свое слово держит. Стас, кстати, тоже за ним с удовольствием последит, чтобы при малейшем нарушении от Марины его отвадить. А когда Галя с ним познакомится — узнать она его просто не сможет! — то, стоит ему хоть на каком-то ее горизонте появиться, она тебе об этом тут же расскажет.

Тоша какое-то время молчал, сосредоточенно моргая. Я занервничал — сейчас же повторять придется, непонятно только, с какой ноты, а я их последовательность в порыве вдохновения и сам не запомнил.

— Ладно, — устало потер Тоша ладонью глаза, — шестнадцатого попробуем. Но я тебя предупреждаю: Галя в компании девчонок — человек новый, так что малейший взгляд в нашу с ней сторону с его стороны — будете дальше без нас дружить.

— А ты чего такой замученный? — Я вдруг заметил его покрасневшие глаза и темные круги под ними.

— Да не выспался, — рассеянно обронил он.

— Ты… что?! — Слава Богу, доел уже, сейчас бы точно подавился.

— Ну, не выспался, так что? — тут же по привычке взъерепенился он.

— А что это ты — спать начал? — ехидно поинтересовался я.

— Так с Галей же… укладываюсь, — залился он багровой краской. — А там сморило как-то раз, потом другой, а потом и вообще голова ночью работать перестала. Вот теперь на работе интенсивность труда повышаю.

— Это ты чего, уже второй месяц ее без остановки повышаешь? — ухмыльнулся я. — Среди людей, знаешь ли, такое повышенное внимание друг другу только у молодоженов принято.

— Пошел вон! — беззлобно огрызнулся он, расплываясь в совершенно обалдевшей, неудержимой, восторженной улыбке. — Без тебя разберусь. Разберемся.

И шестнадцатого января, когда состоялась наконец-то та судьбоносная встреча в нашем доме, я убедился, что они с Галей действительно очень неплохо между собой разобрались. Судя по сияющим Галиным глазам и по той частоте, с которой он постоянно норовил до нее дотронуться.

И Татьяна расцвела, гордо демонстрируя всем гостям нашего Игоря.

И Игорь блестяще доказал, насколько я был прав, утверждая, что живое человеческое общение намного важнее любых механических машинок. Даже на младенческом уровне — гляделки с Даринкой вызвали у него намного больший интерес, чем игрушечный мобильный — Тошино представление об идеальной игрушке для ребенка.

И Максим в нашу сторону даже не косился — с другого-то конца стола, на который я предусмотрительно отправил виновницу торжества с ее потенциальными источниками напряжения.

И, видя, как гладко, благодаря моей предусмотрительности, проходит эта встреча, как легко вписались в нее Маринины ангелы — даже не как друзья ее, а сотрудники, как лучится удовольствием моя Татьяна от теплой атмосферы искренней симпатии и шутливого подтрунивания друг над другом, я расслабился.

Забыв, что в этом нашем сложном уравнении с многими переменными есть еще одна — практически полностью нам неизвестная.

Даже, как выяснилось, две.

Наблюдатели.

Мы их даже не сразу заметили — они появились в самом дальнем от нас углу гостиной, возле того края стола, за которым Маринина компания заседала, увлекшаяся, видно, в тот момент каким-то своим разговором. И только когда Игорь с Дариной заверещали, с восторгом выглядывая из-за Тошиной спины в том направлении, я почувствовал незваное присутствие.

Мы с Тошей переглянулись и последующие десять секунд общались не просто на мысленном уровне, а с подобающей передвижению мыслей скоростью.

— Он! — с шипением врезался в меня первый Тошин импульс.

— Твой?

— Двое!

— Зачем?

— И твой!

— Мой?!

— Удушу!

— А люди?

— Убрать!

Я быстро забрал Татьяну на кухню и попросил ее увести людей из гостиной. И впервые в жизни обрадовался неожиданному появлению Марины и ее непревзойденному умению дергать за ниточки. В данном случае за ниточки Сергея.

Когда в гостиной остались одни ангелы, мы с Тошей, не сговариваясь, ринулись прямо с порога комнаты к пришельцам. По дороге я успел с удовлетворением заметить, что пути отступления в другие углы им Стас с Максимом непринужденно перекрыли, а назад, наверх, похоже, не сбегут, пока Игорь с Даринкой в комнате остаются.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался я.

— Что опять вынюхиваем? — с яростью прошипел Тоша.

— Извините, пожалуйста, — приветливо улыбнувшись, постарался я вернуть разговор к принятому в ангельской среде дружелюбному тону, — мой коллега слегка удивился вашему неожиданному появлению. Он хотел спросить, чему мы обязаны удовольствием видеть вас? Кстати, неплохо было бы побеседовать лицом, так сказать, к лицу.

— Мы не обязаны вам представляться и, уж тем более, беседовать, — раздался в ответ надменный голос. Знакомый. Тот, что мы с Тошей в церкви после крещения Даринки слышали.

— Сейчас-то что надо? — Тоша тоже, видимо, вспомнил о нашей первой стычке с наблюдателем.

— Мой коллега хотел спросить, — опять перевел я его, — чем вызвано ваше появление непосредственно в данный момент?

— Вы что, отчета от нас требуете? — послышался из угла второй голос. Преисполненный такого высокомерного удивления, что меня в момент затопило волной слепящей ненависти. Это он сквозь меня за моим парнем наблюдать будет?

Почувствовав, как под этой жгучей волной испарились во мне последние крохи ровного дружелюбия, я нервно оглянулся на Стаса. Интересно, станет ли он и дальше нейтралитет держать, если мы их сейчас отсюда пинками…?

Но он уже тоже понял, что ситуация неотвратимо склоняется в сторону вооруженного конфликта. Который он, как представитель силовых структур, просто обязан предотвратить.

— Да, я бы, к примеру, не отказался узнать ваши цели и полномочия, — подал он свой самый облеченный властью голос. — Надеюсь, мне не нужно представляться?

— Нет уж, будьте любезны, — холодно отозвался Тошин… нет, Даринкин… нет, детей оставим в стороне — Тошин наблюдатель.

— Руководитель службы внешней защиты, — еще холоднее отчеканил Стас, прищурившись.

— В таком случае Вам должно быть хорошо известно, — снова включился мой наблюдатель, — какую потенциальную опасность для сохранения тайны нашего сообщества могут представлять собой эти столь отличные от человеческих детей существа.

— В особенности те из них, — продолжил Тошин, — которые ведут свое происхождение от представителей его более экстремистского крыла.

— Не говоря уже о тех случаях, — добавил мой, — когда они оказываются в сфере воздействия друг друга, что может привести к резонансу их отличий, многократно усиливая тем самым риск повышенного к ним внимания.

— Вы также прекрасно осведомлены, — надменно заметил Тошин, обращаясь все также только к Стасу, — что наш отдел работает под грифом строгой секретности, и его сотрудники не подотчетны никому, кроме своего непосредственного руководства. Только оно имеет право знакомиться с результатами наших наблюдений, которые представляются затем на рассмотрение Высшему Совету.

Все это время мне пришлось прочно поддерживать под локоть Тошу, который при слове «создания» резко дернулся вперед. Под какой-то странный звук, донесшийся со стороны Марининых ангелов.

— Я хотел бы узнать, — послышался оттуда же напряженный голос Максима, — входят ли в этот Совет представители нашего… экстремистского, как вы выразились, крыла?

Тоша бросил на него яростный взгляд, но чуть расслабился, раздумывая, похоже, на кого в первую очередь бросаться.

— С этим вопросом Вам следует обратиться к своему руководству, — презрительно скривился, судя по тону, Тошин наблюдатель. — Если оно сочтет необходимым дать Вам ответ.

— Обращусь, не сомневайтесь, — уверил его Максим. — И в том, что ответ получу, тоже.

— А я хочу вам напомнить, — определился, наконец, с направлением последующего удара Тоша, — что у этих детей здесь, на земле, поручители имеются. Которые наблюдают за их развитием не наскоками, а ежедневно. И, в случае чего, и подкорректируют его, и в нужную сторону направят. И без их ведома никаких действий в отношении детей предпринято не будет. Можете так начальству и доложить.

— В этом Вы можете быть абсолютно уверены, — отозвался его наблюдатель с легкой ноткой плотоядности в голове. — В нашем сегодняшнем отчете непременно будет отмечена ваша очередная попытка создать нам препятствия в исполнении должностных обязанностей.

И они исчезли так же внезапно, как и появились.

Не сговариваясь, мы все тревожно оглянулись на Игоря и Даринку, которые, потеряв источник необычного развлечения, принялись в блаженном младенческом неведении хлопать друг друга ладошками, тихонько похохатывая от удовольствия.

— Тоша, — проговорил вдруг решительно Максим, — давай-ка наши разногласия на потом оставим? Хочешь, верь, хочешь, нет, но в том, что касается нее, — он кивнул головой в сторону детей, — мы с тобой на одной стороне.

— Да ты бы вообще молчал! — От злости Тоша прямо плеваться начал. Злился он, конечно, на Максима, но оплеванным остался ближайший к нему я. Как всегда. — Ты уже все, что мог, для нее сделал!

— А вот и нет! — Максим тоже вскипел. Может, мне с линии огня незаметно отступить? — У нас мое слово весьма существенный вес имеет, и я практически уверен, что в этом Совете наши тоже представлены. И если ты думаешь, что они… мы потерпим очередное ущемление…

— Ага! — взорвался ответным гейзером Тоша. — Давай, еще масла в огонь подлей!

Воспользовался его советом Стас — полил маслом здравого смысла эту разбушевавшуюся слюной стихию.

— Тоша, уймись! — лениво бросил он. — Я господ… экстремистов, — в его устах это слово почти комплиментом прозвучало, — тоже не жалую, но существование у нас никому не подотчетных неприкасаемых мне еще меньше нравится. Я, пожалуй, с кем угодно объединюсь, чтобы к ним прикоснуться. Внушительно.

— Да плевать мне на них! — не поддался увещеваниям Тоша. — Пусть от Даринки отвяжутся и, кем хотят, теми себя и считают!

— И ты от помощи откажешься, если ее все же придется защищать? — вернул я его к зловещей реальности.

— Да какая от него помощь? — простонал Тоша.

— Когда с внештатниками сцепились, — прищурившись, заметил Максим, — ты против моего участия, по-моему, не возражал. А если за девочкой явятся, тебе лишняя пара рук помешает? Только потому, что она — моя?

— Нам на земле очень вредно один на один со своими проблемами оставаться, — пискнул вдруг Киса. — Для дела вредно.

Мы все дружно вытаращились на него. Не знаю, как другие, а я о его присутствии вообще забыл — он опять, как черепаха, все конечности (включая голову) в себя втянул и деталью пейзажа прикинулся. Не бездумной, правда, и очень даже наблюдательной — нужно будет с ним договориться, чтобы он мне в будущем обо всех встречах Марины с Татьяной докладывал.

На этом наш разговор и закончился — люди в гостиную вернулись. Впрочем, судя по тому, как переглядывались, уходя, Тоша с Максимом, не закончился, а отложился. На неопределенное пока время.

А вот отложить переговоры с Татьяной мне не удалось. По крайней мере, надолго. И отреагировала она на появление наблюдателей именно так, как я и опасался. Скажите, пожалуйста, какая радость — в пределах ее досягаемости новый ангел появился! Извольте подать ей его на блюдечке, а она уж сама решит, с какой стороны его разделывать. Под орех. А то, что пятерым опытным небожителям, куда более знакомым с принципами небесных взаимоотношений, не удалось этот орех расколоть — так все понятно! У нее же просто руки еще не дошли мастер-класс нам всем провести!

Пришлось объяснить. Доходчиво, чтобы к восторгам больше не возвращаться. И о целях с задачами, и о секретности с неприступностью.

Ее тут же забросило в другую крайность. В такой панике я ее еще никогда не видел — даже в тот раз, когда мы впервые с Анабель встретились, и казалось, что речь идет о том, что она меня лишится.

Разумеется, паника Татьяны тут же воплотилась в план действий. Активный и детальный. Вот опять спасибо за доверие — оказывается, я просто так рядом сидел и ждал, когда же мне, наконец, расскажут, каким образом мне собственного сына из списка главных кандидатов в диссиденты вычеркнуть!

Дневник ее мне удалось спасти. Только потому, что даже ей пришлось признать, что у наблюдателя намного больше шансов зафиксировать факт уничтожения улики, если им будет заниматься она, постоянно рядом с Игорем находящаяся. Прямо тем вечером я у нее этот злополучный дневник и забрал и клятвенно пообещал завтра же сжечь его. По дороге на работу. Первым делом. В машине, чтобы меня никто не увидел.

Ну и ладно, соврал. И, хорошо, не в первый раз — что из этого? Когда у Татьяны бурлит воображение, да еще и подстегнутое самым настоящим ужасом, мне тоже приходится к радикальным мерам прибегать. Доводы рассудка не срабатывают. Не пробиваются к ее сознанию через истеричную завесу ее «Надо что-то делать!». В такие моменты с ней нужно полностью соглашаться и поступать по-своему. Главное — потом найти убедительные доводы, что все мои поступки прямейшим образом из ее же слов и вытекли.

Между прочим, я действительно собирался уничтожить ее дневник. После того, как прочту его, конечно. Но когда я его закончил… В перерыве между встречами, чуть на вторую не опоздал. Передо мной вдруг встала по-настоящему цельная часть жизни Игоря, которая проходила у меня за спиной, пока я на работе был. И начала этот дневник Татьяна в качестве подарка мне. И из каждой строчки в нем такая она на меня смотрела! И столько в нем обнаружилось доказательств, что она по-прежнему от меня то одно, то другое скрывает…

Одним словом, не поднялась рука. Так я и оставил его в машине, под своим сидением. Словно знал, что он мне еще понадобится…

Но в одном Татьяна оказалась безусловно права. Я тоже пару-тройку сайтов, посвященных развитию младенцев, перечитал, и не мог не признать, что Игорь не просто опережает описываемые там события, а с приличным ускорением. И Татьяна, похоже, вознамерилась любой ценой затормозить этот процесс — главными в ее лексиконе словами вдруг стали «Нет» и «Нельзя».

Я попытался поговорить с ним об этом… Я даже пример яблока ему привел — подчеркивая, что все новое нужно вкушать, не спеша, смакуя, растягивая удовольствие неоднократными повторениями. Я даже намекнул ему, что не все неведомое достойно того, чтобы набрасываться на него с просто таки неприличным восторгом аборигена при виде стеклянных бус. Вот и интерес ко всяким механическим диковинам хорошо бы забросить.

В ответ меня засыпало ярко-оранжевыми шипастыми загогулинами его удивления.

Растерявшись, я понял, что глобальный вооруженный конфликт меня не минует. Причем начнется он, как это всегда бывает, с небольших стычек местного значения. Татьяна начнет запрещать ему делать любые, несвоевременные с точки зрения человеческих светил, шаги по пути познания, он, будучи истинным сыном своей матери в плане непризнания авторитетов, будет стараться сделать каждый из этих шагов семимильным. Что никак уж не добавит нам всем шансов вырваться из-под бдительного ока наблюдателя.

И что мне делать? Убеждать собственного сына, что его любознательность должна руководствоваться осмотрительностью — чтобы он мне доступ к ней осмотрительно закрыл? Напоминать его матери, что чрезмерное давление лишь к противоположным результатам приводит — чтобы она мне мои же слова затем каждый день возвращала? Отлавливать наблюдателя и доказывать ему, что это лично у меня такой талантливый ребенок родился — чтобы он мне вызов в контрольную комиссию организовал за систематическое вмешательство в его работу, полную потерю контроля над подопечной и вообще чисто земную манию величия?

На чью же сторону мне становиться?

Ответ на этот вопрос я получил буквально через пару дней. И если бы мне кто-то до этого сказал, что я добровольно, в полном сознании и твердой памяти, стану на сторону технического прогресса, я бы сам на заседание контрольной комиссии попросился. С видеопрезентацией в качестве вещественного доказательства, с Тошей в качестве свидетеля и с убедительной просьбой ввести в качестве обязательного предмета в курс ангела-хранителя глубокое ознакомление с Интернетом. Поскольку именно последнему удалось обеспечить столь всем нам необходимый и постоянно в последние дни ускользающий мир и покой.

Возвращаясь домой в последующие за Марининым днем рождения вечера, я всякий раз заставал Татьяну на грани истощения. Игорь не на шутку раскапризничался — ни минуты в покое оставаться не хотел, дугой выгибался, верещал противным визгливым голосом, багровея от натуги.

— Только на руках немного успокаивается, — устало бормотала Татьяна. — И то, только если носить его по квартире. К гостиной все время тянется, головой вертит, руками в меня вцепляется и все время что-то вроде «Ала» говорит. Я уже все книжки с ним пересмотрела — что это он там запомнил — нет, только еще больше злится.

У меня сердце екнуло. В гостиной наблюдатели появились, больше ничего нового — может, он это незримое присутствие за новую игрушку принял и именно его теперь и требует?

Я присмотрелся к его сознанию — сейчас оно показалось мне мрачной, темной воронкой, неуклонно втягивающей в себя все им увиденное и периодически вспузыривающейся глухим раздражением.

— Может, у него что-то болит? — тревожно спросила меня Татьяна.

— Нет, когда ему больно, картинка в каком-то месте словно в узелок стянута, — рассеянно ответил я, пытаясь разглядеть непрерывно кружащиеся по стенкам этой воронки кусочки каких-то образов, никак не складывающихся в единое целое.

— Какая картинка? — задохнулась Татьяна. — Ты что… мысли его читаешь?

Я понял, что проболтался. Оставалось одно — изобразить этот факт настолько естественным, что о нем и упоминать раньше не стоило. И как можно более убедительным тоном.

— Да не то, чтобы мысли читаю, — небрежно пожал я плечами. — Скорее, его настроение ощущаю — как некую цветную картинку.

— А он твои тоже читает? — не поддалась Татьяна, и я прямо увидел по ее прищуренным глазам, как она сканирует в памяти все случаи нашего с Игорем поразительного взаимопонимания.

— Он меня лучше ощущает, — уклончиво ответил я. — И Тошу, между прочим, тоже — мы проверяли.

— Господи! — Татьяна закрыла лицо руками. — Проверяли они! Я же тебя просила! Мы же договорились, что больше никаких отклонений поощрять не будем!

— Я не знаю, что ты считаешь отклонением, — натянуто возразил ей я. — Он так только со мной общается. Тоша, к примеру, его вообще не чувствует — это мы тоже проверили. А то, что он ангелов различить может — так это даже к лучшему. Вот скажи мне, — насторожился вдруг я, — не было ли в эти дни такого, чтобы он вдруг замер и в одну точку уставился?

— Вроде, нет, — отняв руки от лица, воззрилась на меня Татьяна круглыми перепуганными глазами.

— О! — удовлетворенно кивнул я. — Значит, этот гад вынюхивающий даже в мое отсутствие незамеченным не подкрадется. Со временем мы Игорю объясним, что об этом умении болтать не стоит, и сами, я надеюсь, — многозначительно глянул я на Татьяну, — пример ему подадим. А пока дай-ка мне разобраться, чего он хочет.

Я снова повернулся к то ли уже притихшему, то ли тоже уставшему Игорю, пристально глядя ему в глаза. Скандалить он начал после Марининого дня рождения. Что же там нового появилось? Я принялся мысленно перебирать события того вечера. Марину с компанией можно в расчет не брать — их с места Игоря ему даже видно не было. Может, подарок Маринин..? Фу, слава Богу, нет, никакой реакции! Света с Сергеем тоже далековато от него сидели. Тошу с Галей он уже к тому времени видел. Даринка возле него весь вечер провела, Олежка пару раз подбегал…

Мрачная воронка в мыслях Игоря вдруг дрогнула и вывернулась наружу, словно цветок, переливающийся всеми цветами радуги, распустился.

— Дала, — отчетливо произнес он, чуть не всхлипнув от облегчения.

Я онемел. От обиды и глубокой несправедливости. Татьяна рассказывала мне, что он начал повторять за ней названия различных объектов, и я уже с нетерпением ждал, когда он нас с ней назовет — очень уж интересно было, кого первым. И на тебе — и тут эта вертихвостка вперед выскочила!

— Он Даринку зовет, — мрачно повернулся я к Татьяне, отбросив в раздражении идиллическую картину с двумя младенцами на диване.

Игорь резко и требовательно завопил. Пришлось быстро восстанавливать мысленный образ неотразимой обольстительницы.

Через полчаса у меня от него уже зубы оскоминой сводило. Да и устал я прилично — сами попробуйте подержать перед мысленным взором одну и ту же картину часок-другой! Не упуская ни одной детали. Представив себе, что такое развлечение вполне может стать ежевечерним, я чуть было совсем не скис.

Проблему решила Татьяна.

— Нужно у Тоши ее фотографии попросить, — предложила она, и я ринулся к телефону.

Узнав, в чем состоит причина моей просьбы, Тоша довольно хохотнул.

— Да зачем вам фотки? — тут же увидел он возможность и дальше детей с пути истинного сбивать. — Пусть в Скайпе друг на друга любуются. И мы, в случае чего, новостями быстро обменяться сможем, — многозначительно добавил он.

— Татьяна, у нас Скайп есть? — заорал я, обрадовавшись возможности восстановить контроль над медленно, но неуклонно ускользающим из-под моего надзора коллегой.

— Нет, — ответила она мне из кухни, — я же им только на работе пользовалась.

— Когда сможешь приехать, чтобы установить? — снова обратился я к трубке.

— Вот ехать я еще буду! — фыркнул Тоша. — Сейчас прямо по телефону и установим.

Вот этого я уже стерпеть не мог. Мало того, что в положенное время отдыха, своими собственными руками внедрять в свой собственный дом очередное чудо враждебной техники, так еще и под снисходительно-ленивые инструкции этого оболваненного землей ренегата.

— С Татьяной установишь, мне Игоря купать пора, — строго произнес я.

С тех пор эти детские видеосессии стали у нас ежевечерним ритуалом — Игорь с Даринкой строили друг другу глазки, хохоча и хлопая руками. Даринка — в ладоши, Игорь — по чем попадя. Я бы даже сказал, по ком попадя — клавиатуру я принципиально подальше отодвигал. Нам с Тошей пока, слава Богу, обмениваться было нечем. Кстати, в этом Скайпе ничего сложного не оказалось — я бы его и сам установил. Я мог бы даже сказать, что почти наслаждался… тишиной и спокойствием в доме, если бы время от времени не кололо меня страшной мыслью: а что если эти наследники как ангельского, так и человеческого достояния и через Интернет мыслями обмениваются?

Одно меня радовало — личный технический прогресс не затмил Игорю удовольствие от физического развития. К концу февраля он уже совершенно уверено, без какой либо поддержки, сидел и начал передвигаться на четвереньках.

Сдавшись на непомерно раннее вторжение Интернета в жизнь своего сына, я счел, что не имею никакого морального права противиться расширению его познаний и в отношении других устройств. И расплата за такое слабоволие не заставила себя долго ждать.

Однажды, когда я ехал с одной встречи на другую, в машине раздался Татьянин вызов. Я нахмурился — она мне минут пятнадцать назад звонила, чтобы сказать, что они уже с прогулки вернулись и сейчас будут готовиться кушать и спать. Сняв трубку, я услышал какие-то странные звуки: сопение, покряхтывание и некое зловещее шуршание, как будто что-то тяжелое по ткани волочили.

— Татьяна! — заорал я. — Что там у вас происходит?

В ответ меня чуть от трубки не отбросило истошным визгом, тут же перешедшим в хрипящее бульканье.

Я завертел во все стороны головой, отчаянно высматривая ближайшее подходящее для разворота место и вопя изо всех сил, что я уже еду домой и буду минут через десять, от силы. И только когда я уже нарушил с пяток правил дорожного движения и почти охрип, трубка отозвалась членораздельной речью.

— Алло! — донесся из нее до меня удивленный Татьянин голос. — Чего ты орешь? Что случилось-то?

Мой ответ даже мне членораздельным не показался. Татьяна вдруг рассмеялась.

— А, так это я, когда с тобой поговорила, телефон на кровати оставила, — объяснила она. — А он его, видно, на пол стащил и случайно кнопку твоего вызова нажал.

— Телефон? — судорожно сглотнув, выдавил из себя я. — Где попало..? В пределах досягаемости..? Ребенка..?!

— Да успокойся ты! — отмахнулась от меня она. — Тебе что, по ошибке никто никогда не звонил? У нас все в порядке, нам уже кушать пора. Вечером поговорим.

Вечером, вернувшись домой, я застал Игоря стоящим на полу в гостиной. Он, конечно, навалился грудью на диван, крепко вцепившись руками в его сиденье и поддерживая ими часть своего веса, но стоял! Излучая при этом вполне закономерную гордость, которую я, разумеется, просто не мог с ним не разделить.

Только это и спасло их обоих от весьма обстоятельного разговора. Чтобы не омрачать торжественную минуту, я ограничился всего лишь парой фраз.

— Мне кажется, — сдержанно заметил я, — что не стоит ребенку столь неограниченный доступ к технике предоставлять. Да еще и без должного надзора.

— Да брось ты! — поморщилась Татьяна. — Он совершенно случайно до телефона добрался и не менее случайно в кнопку пальцем ткнул. Он и все игрушки точно также тискает.

— А тебе не приходит в голову, — возмутился я столь несерьезным отношением к инциденту, — что тот факт, что полугодовалый младенец совершенно случайно именно в нужную кнопку пальцем ткнул, может показаться подозрительным?

— Кому? — прищурилась она. — Ни один нормальный человек в этом ничего, кроме забавного казуса не увидит. Дети — они, как обезьянки. И если мне постоянно тебе звонить приходится, чтобы доложить, как у нас дела, то понятное дело, что он меня копирует. Дети сейчас пользоваться мобильным учатся раньше, чем читать или писать. Это даже вашим не может странным показаться, если они хоть какое-то понятие о современном мире имеют.

— Сейчас накличешь! — резко оборвал ее я.

Не прошло и недели, как нам обоим вспомнился этот разговор. И опять на повышенных тонах. Не знаю, кто из нас его накликал, но в нашем доме опять появился наблюдатель. Ненадолго, правда, но, как и следовало ожидать, в мое отсутствие. Татьяна позвонила мне в полной истерике, когда я домой от своих загородных клиентов ехал — слава Богу, хоть додумалась дождаться, пока тот исчезнет. Я тут же свернул на окружную — в центре города вечером обязательно хоть в одну пробку, да попадешь.

Дома я застал Татьяну с Игорем в коридоре, прямо у входной двери, с одинаково бледными, перепуганными лицами. Как выяснилось, как только Игорь приклеился глазами к окну в спальне, со смехом протягивая к нему руки и заинтересованно агукая, Татьяна схватила его на руки и принялась носиться из комнаты в комнату, не давая ему издавать ни одного звука и смотреть ни в одну точку. Больше пяти секунд. И за те полчаса, что мне понадобились, чтобы домой домчаться, она и его, и себя почти до нервного срыва довела.

— Да что же ты делаешь? — рявкнул в сердцах я. — Ты же его до смерти испугала! И наблюдателю прямо показала, что он его видит. И что ты знаешь, что он его видит, и главное — кого он видит! И это после того, как я тебе рассказал, что его рассматривают как потенциальную причину срыва режима секретности?

— А что мне делать? — запальчиво возразила мне Татьяна. — Я же понятия не имею, где эта ищейка ваша топчется и что при этом делает! Он же каждую минуту может Игоря схватить и… — У нее дыхание перехватило.

С коротким тревожным уханьем Игорь принялся ощупывать ей лицо. Затем он повернулся ко мне, и в лицо мне ударило раскаленной, гневной волной. Здравствуйте-пожалуйста, а я здесь при чем?

— Ничего не делать! — окончательно рассвирепев, заорал я. — Не обращать внимания на то, на что Игорь не должен обращать внимания. И находиться с ним рядом, чтобы ни у кого до него руки не дотянулись! И отвлекать его…

— Да как мне его отвлекать? — завопила Татьяна зазвеневшим вдруг голосом. — Он на игрушки даже смотреть не хотел!

— Книжки с ним читать! — заговорил я тише, но быстрее, зная по опыту, что перед ее слезами мне долго не устоять. — Песни петь! Зарядку делать! Танцевать — вон музыку погромче включить, чтобы эти незваные уши заложило! Гулять идти! К реке. Чтобы камешки в воду бросать. А уж куда они полетят — это как получится.

Прикусив губу, Татьяна резко развернулась и ушла в спальню. Много времени мне в тот вечер понадобилось, чтобы успокоить ее. Игорь тоже отказался со мной разговаривать — отворачивался, с рук у Татьяны не сходил, прижимался к ней, мурлыкал что-то успокаивающее. Только перед самым сном удалось мне убедить его, что Татьяна не из-за меня расстроилась. Очень осторожно убедить — мне вовсе не хотелось, чтобы следующее появление наблюдателя встретило с его стороны уже не дружелюбно заинтересованный, а откровенно враждебный прием.

А он продолжал появляться. Когда раз в неделю, когда в две. И неизменно в мое отсутствие, сволочь! Мне даже рассказывать об этом не нужно было — я по одному Татьяниному виду сразу догадывался об очередной незримой и безмолвной, а оттого еще более пугающей инспекции. Она уходила в себя, коротко отвечала на мои вопросы, и движения у нее становились емкими и собранными, словно она в тугую пружину перед броском сжималась. Игорь тоже в такие вечера казался необычно притихшим и задумчивым. Насколько я понял, он перестал встречать наблюдателя как дорогого гостя, и Татьяна тоже твердо решила не поддаваться на провокации последнего — при его появлении они тут же собирались на прогулку.

Мы вообще все чаще стали на улице бывать. Повезло нам в том году с погодой — и осень долго продержалась, и весна рано пришла. Мне, конечно, хотелось думать, что это отцы-архангелы захотели хоть чем-то мою жизнь облегчить, но вряд ли — им намного проще было бы прямо у меня спросить, не доставляет ли мне незримое наблюдение каких-либо неудобств.

С приходом тепла возле реки с каждым днем появлялось все больше народа, а с ним и детей. В апреле Игорь уже вовсю рвался ходить — его, разумеется, приходилось крепко под мышки поддерживать, чтобы он просто ноги по земле переставлял, но сидеть в коляске он категорически отказывался, а дать ему по песку поползать — Татьяна.

При виде других детей Игорь поначалу пришел в неописуемый восторг. Одаривал их улыбкой от уха до уха, норовил до них дотронуться, возбужденно повизгивал, протягивал им все свои игрушки — и, нужно признать, получал в ответ не менее восторженную реакцию. Но я заметил, что минут через десять-пятнадцать он неожиданно терял интерес к любому из них, и вскоре мы уже с огромным удовольствием прогуливались или усаживались где-то втроем. А я так и втройне радовался: и от многоголосого визга уши не закладывает, и Игорь явно наше с Татьяной общество любому другому предпочитает, и Татьяна только в эти моменты полностью успокаивалась и снова превращалась в ту прежнюю, ушедшую мыслями в светлые выси, мечтательницу, ради которой я с такой готовностью перевернул всю свою жизнь с ног на голову и которой мне так в последнее время не хватало.

Вот я всегда говорил, что общение с природой — лучшее средство от любых стрессов!

Именно поэтому, когда позвонила Света с приглашением на дачу, чтобы отпраздновать там ее день рождения, я ухватился за эту идею двумя руками. И плевать мне, что там наверняка и Марина со своим эскадроном окажется, и Тошина роковая красотка опять, скорее всего, Игорю собой весь окружающий мир затмит! Мне очень хотелось, чтобы Татьяна хоть один день провела в обычной человеческой компании, погрузилась в обычные для этой компании воспоминания, поболтала об обычных житейских мелочах — не оборачиваясь, вздрагивая, каждую минуту в поисках ставших также обычными, к сожалению, в последнее время неприятностей.

Организовать ей такой день было проще простого. Нужно всего лишь выманить детей в сад или во двор, чтобы за нами и Тоша увязался, и наблюдатели, если появятся, ею незамеченными остались, и разогнать куда-нибудь с поручениями Марининых гусар.

Первая часть моего плана удалась на славу. Света свой день рождения на майские перенесла, чтобы не на один день на дачу выехать, и начало последнего весеннего месяца оказалось скорее летним — с утра на улице такая жара стояла, что мы с Игорем в одних футболках поехали. Лишь только увидев надувной бассейн во дворе перед Светиным домом, Игорь восторженно ахнул и согласился войти в дом только после того, как обнаружил в нем Даринку.

Я решил, что получасового участия в неизменном застолье будет достаточно: Игорю с Даринкой — чтобы себя, как следует, продемонстрировать, девчонкам — чтобы отключиться типичным для их встреч образом от всех вокруг, Марининой когорте — чтобы соскучиться от вынужденного безделья, мне — чтобы заморить червячка. Позавтракать-то со всеми этими сборами утром так толком и не удалось.

Затолкав в себя пару тарелок салатов, я стрельнул глазами по сторонам — похоже, пора, все уже в нужной кондиции. Пнув Тошу под столом ногой, я встал.

— Мы, пожалуй, с детворой на свежий воздух пойдем, — объявил я, ни к кому конкретно не обращаясь, — в бассейне поплещемся.

Татьяна, как оказалось, еще не совсем отключилась от окружающего мира.

— Куда — поплещемся? — грозно вскинулась она, но меня неожиданно поддержала Света.

— Татьяна, да там воды — курице по колено, — благодушно махнула она рукой. — На таком солнце она уже давно нагрелась.

Ободренный внезапной удачей, я перешел ко второй части своего плана. Взяв у Татьяны Игоря и проходя мимо Марининых ангелов, я — словно между прочим — обратился к ним.

— Вы бы тоже сходили, — небрежно бросил я на ходу, — глянули, хватит ли Сергею дров для шашлыка. А если нет, — мстительно улыбнулся я, вспомнив свой первый приезд на эту дачу и Маринин просто неприличный интерес к моей особе, — тут неподалеку лесопосадка есть — Марина, если что, покажет. И сами бы размялись, и девчонкам душу дали бы отвести.

Честное слово, только ради одного выражения лица Стаса стоило это сказать! А Киса, так вообще — при одной мысли о том, чтобы оставить Марину, снова сжиматься начал. На этот раз в вышитую подушку, гвоздями к стулу прибитую.

— Размяться — мысль хорошая, — благодарно улыбнулся мне Максим, обменявшись с Мариной неприятно понимающим взглядом.

Я быстро вышел, чтобы вторая часть моего плана не начала развиваться в непредвиденном направлении.

Снова увидев бассейн, Игорь запрыгал у меня на руках, словно подгоняя к благородной стихии. С погружением в нее нам, однако, пришлось задержаться. Пока Тоша не провел окончательное тестирование температуры воды. Обеими руками, локтем… он даже щекой к воде приложился! Вот я бы ему по затылку дал, чтобы он ее и носом, как следует, проверил!

Наконец, мы усадили Даринку и Игоря на противоположные стороны бассейна (им двоим как раз там места вдоволь хватило), и они снова взялись за свои улыбчивые гляделки, время от времени заливаясь довольным смехом, хлопая ладошками по воде и подгоняя ее, словно мячик, друг к другу.

Склонив голову к плечу, я прислушивался к ощущениям Игоря… и вдруг замер, охнув от неожиданности.

— Что случилось? — У Тоши глаза нервно забегали из стороны в сторону.

— Да ничего! — в досаде отмахнулся от него я, боясь потерять представшую моему мысленному взору картину. — Он просто… такое вытворяет!

— Что это он вытворяет? — тут же напрягся Тоша, подозрительно заглядывая в бассейн.

— Да не там! — возмутился я. — От него эмоции всегда единым потоком исходят. Тараном, если злится, или плавной волной, когда доволен, но всегда цельной. А сейчас… эта волна словно на ручейки разбежалась… прозрачные, искристые… и они как-то извиваются, переплетаются… разве что не журчат…

— Везет же тебе! — завистливо протянул Тоша.

Меня уже просто на части разрывало желание поделиться с кем-то увиденным, и я вдруг понял, как это сделать. К сожалению, только с Тошей.

— Хочешь, покажу? — спросил я его, сосредотачиваясь. — Смотри, что я думаю.

В конце концов, это оказалось совсем не так сложно. Ведь описывают же люди друг другу — по телефону, например — то, что происходит перед их глазами. Вот только им слов зачастую не хватает, а мысленно это сделать намного проще. Я старательно воспроизводил в голове изменения в ручейках эмоций Игоря, которые прежде только ощущал — каждое движение, изменение цвета, переход гладкости в покалывающую ребристость и затем в пушистую мягкость…

— С ума сдуреть можно! — потрясенно выдохнул через несколько минут Тоша.

В этот момент из дома выскочил Олежка.

Я еще раньше удивился, как это он за нами сразу не увязался — то ли Света его поесть, как следует, заставила, то ли он сам счел себя слишком взрослым, чтобы быть к «детворе» причисленным. Но сейчас, похоже, в голове у него сработала знакомая цепочка: мы с Тошей плюс бассейн равно кораблики.

Увидев, однако, что поле морского сражения превратилось в арену мирных переговоров и почти братания, он насупился. На лице его явно читалось совершенно неистребимое в людях стремление к защите своей территории. Даринку, крестницу Сергея, он, похоже, уже привык членом своей семьи считать. Чего не скажешь об Игоре, который к тому же еще и вниманием его почти сестры полностью завладел.

Он подошел к нам, потоптался у бассейна, опустил руку в воду, поболтал ею там и вдруг плеснул, словно случайно, пригоршней воды прямо в лицо Игорю. Тот вздрогнул, настороженно зыркнул на Олежку и предупреждающе заворчал. Ручейки его довольства забурлили сердитыми пузырьками. Я только взял его за плечо, чтобы миром уладить это дело, как его тут же взяла в свои руки… к сожалению, не судьба.

Даринка внимательно, словно интересную задачу, осмотрела надувшихся мальчишек, повернулась к Олежке и ослепительно улыбнулась ему. Восстановив свое первенство среди объектов ее внимания, тот самодовольно приосанился. Ни на йоту не ослабив убойную силу своего взгляда, Даринка перевела его на Игоря, чуть плеснула в его сторону водой и мягко дотронулась до его руки. Игорь озадаченно нахмурился, недоверчиво поморгал и, чуть изогнув уголки губ в нерешительной улыбке, протянул Олежке сведенные вместе ладошки, в которых пытался удержать стекающую между пальцев воду. Даринка подкрепила его предложение мира еще более очаровательной улыбкой.

Тоша просиял от гордости, умиленно взирая на свое сокровище. Я смотрел туда же, с ужасом представляя себе, в какое орудие массового уничтожения превратится это сокровище лет через пятнадцать-двадцать. Олежка же явно растерялся. Снизойти до несмышленышей и в воде с ними болтаться ему достоинство пятилетнего аксакала не позволяло, окончательно утвердить свое право на захваченные как живые, так и неживые владения он в присутствие двух взрослых не решался — в результате, он просто сбежал к уже суетившемуся возле мангала Сергею.

Туда же направился и Стас, вышедший из дома вместе с Мариной, Максимом и Кисой. Последние, перекинувшись парой фраз, направились к нам. Я чертыхнулся — Марина внесла-таки свои коррективы в мой четко изложенный план отвлечения ее свиты от людей.

— Нашего полку прибыло, — негромко произнес Максим, чуть шевельнув бровью в сторону калитки.

Тоша начал приподниматься, играя желваками. У меня тоже голова сама собой в указанную сторону мотнулась.

— А вот резких движений нам не нужно, — нежнейше улыбнулась нам Марина. — Вы пока с Максом поболтайте… у вас троих полный обзор будет, а мы с Кисой по дорожке пройдемся — посмотрим, как они к вам по клумбам подберутся.

Я хмыкнул. Действительно, у Светы весь двор всякой зеленью усажен, напролом по ней незамеченным не пройдешь. А если Марина дорожку к дому оккупирует, то наблюдателям либо туда-сюда от нее бегать придется, либо за калитку выскакивать, либо на заборе, как курам на насесте, устраиваться. В любом случае, вблизи за нами следить у них точно не получится.

— Чего хотел? — мрачно буркнул Тоша.

— Не просто хотел, а уполномочили, — невозмутимо ответил ему Максим, глаз не сводя с Даринки. До меня вдруг дошло, что он впервые так близко оказался, чтобы хоть рассмотреть ее, как следует. — Стас уверен, что слишком сильно на вас надавит, Киса — что недостаточно, а Марина считает, что у нее убедительности может не хватить.

Я закашлялся.

— Ну? — нетерпеливо вставил Тоша.

— Мы эту ситуацию с наблюдателями уже давно обсуждаем, — продолжил Максим, не меняя ни позы, ни тона, ни выражения лица. — И все вчетвером пришли к единому мнению — вам нужно срочно тактику в отношении их менять, иначе…

Он вдруг замер. Он даже дышать, по-моему, перестал. Лицо у него окаменело — все, кроме внезапно расширившихся глаз. Все также не отрывающихся от Даринки. Которая тоже повернулась к нему и внимательнейшим образом уставилась ему в окаменевшее лицо. С самым, что ни на есть, живым интересом.

Я судорожно сглотнул. Я ведь прекрасно знал, как он умеет держать себя в руках. Я прекрасно знал, как он подготовлен к умению держать себя в руках. Я ведь имел удовольствие неоднократно наблюдать, как ничто — даже провал на земле и угроза небесного расследования — не могло вывести его из железного, несгибаемого равновесия. И то, что у другого могло выражать лишь легкое удивление, у него являлось знаком глубочайшего потрясения. Испытанного при первом близком знакомстве с созданной им по служебной необходимости дочерью.

— Ты что, ее чувствуешь? — вырвалось у меня прежде, чем я успел подумать.

— Что… значит… чувствуешь? — медленно проговорил он, словно примерял мои слова к своим ощущениям.

Тоша вдруг тяжело задышал, и я понял, что то шаткое перемирие, которое кое-как установилось между всеми нами, сейчас рухнет. Прямо к моим ногам. Под градом Тошиных тумаков. На глазах, как минимум, двух наблюдателей. И то, если Стас успеет эту картину грудью от Сергея прикрыть.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове в считанные секунды, но неукротимая сила природы по имени Дарина взялась за дело еще быстрее. Она резко повернулась к Тоше, удивленно заглянула в его взбешенное лицо, дотронулась ладошкой до его щеки, похлопала по ней и уверенно улыбнулась, требовательно протянув другую ручку назад, к Максиму. Лица этих двух озадаченных папаш стоили кисти величайшего художника. Оба моргали. Тоша — с недоумением, словно ему собственный ноутбук громко и недвусмысленно заявил, что отнюдь не возражает, чтобы время от времени кто-то еще по его клавишам клацал. Максим — с влажным блеском в глазах, как будто его начальство вместо разноса неожиданно к повышению по службе представило.

Да что же она творит, в конце-то концов?! Что же это будет, когда она свои сырые способности упорной практикой отточит? Если она уже сейчас не только людей старше себя, но и прошедших все возможные на земле испытания ангелов штабелями к своим ногам… Стоп. Нет, пожалуй, она все правильно творит. И чем больше, тем лучше. Чем больше вокруг нее объектов приложения ее сил появится, тем меньше этих сил обрушится на голову моего сына.

Я бросился восстанавливать перемирие между пошатнувшимися объектами.

— Слушай, — задумчиво обратился я к Максиму, — мне вот твои мысли ни разу не удалось прочитать. Они у тебя что, заблокированы?

— Угу, — рассеянно кивнул он.

— А они там, у нас наверху, заблокированы, — продолжал допытываться я, — или ты сам?

— Разумеется, я сам, — надменно ответил он.

— А ты можешь этот блок снять? — быстро спросил я. — На время. И подробно, детально думать о том, что от нее исходит? Чтобы с Игорем сравнить?

Он резко глянул на меня — в глазах его мелькнула искра внезапного понимания — и коротко кивнул.

— Тоша, смотри, что она делает. — Тошин взгляд непроизвольно метнулся к Даринке. — Да не туда! — Цокнул я языком его убийственной приземленности. — В мысли ему смотри.

Мы все втроем застыли на месте с тем отрешенным выражением, с которым люди часто смотрят на что-то, видя при этом нечто совершенно иное.

Черт меня побери совсем, у нее и эмоции красивыми были! В отличие от ручейков Игоря ощущения Даринки ассоциировались, скорее, со стеблями ползучего растения. Покрытыми яркой, сочной листвой и роскошными, невиданными цветами. Они неуклонно расползались во все стороны, и было их столько, что на всех нас четверых хватало.

Больше всего, похоже, привлекали ее живительные струйки удовольствия Игоря. Прямо, как в настоящей природе — ее стебельки настойчиво стремились к ним, переплетались с ними, покачиваясь на их гладкой поверхности, подпитывая ими свежесть своей зелени и яркость соцветий. В Тошином направлении они двигались не спеша, выворачиваясь то одним, то другим боком, словно подставляя их на лесной опушке под живительные солнечные лучи. К Максиму это, скорее, короткие перебежки были: усиками вперед, прижав к стеблям листья, чуть прикрыв цветы и пуская на каждой остановке корни в землю.

В мою же сторону движение было наименее активным. Как будто границы густо заросшего, тенистого участка исследовались, которые и пересекать-то незачем. Вот на этой мысли и остановимся!

— Тоша, — позвал я, с трудом отрываясь от завораживающей картины. — Давай домой собираться!

— А? — поднял он на меня заблудившийся где-то вдали взгляд.

— Да подожди ты домой! — очнулся, наконец, и Максим. — Я зачем сюда пришел?

— А зачем? — принялся копаться я в памяти. Что-то там было про тактику и про иначе…

— Чтобы вы прекратили на наблюдателей бросаться, — заговорил он тише и быстрее. — Стас прямо говорит, что вы просто нарываетесь.

— Это еще с какой стати? — взвился, как и следовало ожидать, Тоша.

— А с той, — отрезал Максим, — что до Стаса слухи дошли, что они подали-таки рапорт о вашем препятствовании их работе. И теперь, как я понял, они в ваше отсутствие появляются.

Тоша резко глянул на меня, я неохотно кивнул — у него изо рта, сквозь крепко сжатые зубы, вырвалось яростное шипение.

— Вот! — многозначительно кивнул Максим. — Пока они просто вас обходят, но если вы не угомонитесь, у них появятся полные основания потребовать вашего отзыва с земли.

— За что? — рявкнул Тоша.

— В чем твоя основная задача заключается? — обратился Максим исключительно ко мне, нарочито не глядя на Тошу. — Татьяну хранить? А ты что делаешь? По клиентам бегаешь, над Игорем трясешься и в непрестанные скандалы с представителями элитного подразделения ввязываешься. И Татьяна, без сомнения, уже в курсе — судя по тому, как она при каждом неожиданном звуке вздрагивает. Явное пренебрежение служебными обязанностями никак не просматривается?

Я разозлился. Особенно от того, что звучал ход его мыслей весьма реалистично. Если реальность наизнанку вывернуть. Так, как ее наше руководство предпочитает рассматривать.

— Так что нам — сидеть и ждать, пока они детям подходящий состав преступления подберут? — запальчиво воскликнул я.

— Именно! — резко кивнул он головой. — Заниматься своим делом и быть в готовности, если вдруг придется действовать. Наблюдатели только наблюдают, если какое-то решение принято будет, воплощать его в жизнь другие будут — Стас об этом сразу же узнает. И действовать нужно не на уровне исполнителей, а там, где такие решения принимаются. А в случае отзыва вас вообще нигде слушать не будут, и у детей никого, кроме людей, не останется.

На последней фразе в тоне его прозвучала какая-то легкая заминка, и Тоша тут же весь подобрался, подозрительно прищурившись. Я же задумался. Хотел бы я посмотреть, как меня попробуют лишить слова при решении судьбы моего собственного сына, но, с другой стороны, безупречная репутация меня уже не раз выручала…

Короче говоря, поездка на дачу оказалась не просто полезной, а неожиданно результативной. Во многих отношениях. И, как выяснилось, не только у меня.

Игорь явно устал и к вечеру совсем раскапризничался. Пока Татьяна что-то на кухне делала, я оставался с ним в спальне. Он вырывался у меня из рук, колотил по мне кулачками и без остановки верещал противным голосом: «Татятатятатятатя!». Наконец, я не выдержал.

— Татьяна, давай я сам чай сделаю! — крикнул я. — Он есть, по-моему, хочет.

— Не есть, а спать, — устало произнесла Татьяна, входя в спальню и беря Игоря на руки. Я быстро ретировался на кухню. До которой вскоре опять донеслось противное хрипловато-визгливое бормотание.

— Толь, иди сюда! — вдруг ворвался в него напряженный Татьянин голос.

Когда Татьяна зовет меня таким тоном (не говоря уже о немыслимом «Толь»!), я не думаю — я просто к ней телепортируюсь.

В спальне я увидел, что Игорь точно также, дугой выгибается у нее на руках, а она смотрит на него полными ужаса глазами. Без единого слова она повернулась — так, чтобы Игорь оказался лицом ко мне. Он тут же замолк и потянулся ручкой ко мне. Я сделал осторожный шаг вперед, и он вцепился этой ручкой мне в футболку и отчетливо произнес: «Толи».

Татьяна судорожно втянула в себя воздух и повернула ко мне голову. Игорь ткнулся лбом ей в щеку и мурлыкнул: «Татя».

— Татьяна, он просто спать хочет! — отчаянно мотая головой, пробормотал я.

— А ну, выйди, — коротко скомандовала она.

Не успел я переступить порог спальни, как снова раздался пронзительный вопль. Я замер на месте. Татьяна подошла к кровати, положила Игоря посередине ее, сама улеглась рядом и все также безмолвно ткнула мне пальцем на другой край. Я осторожно обошел кровать и примостился на своей ее половине.

Игорь удовлетворенно вздохнул, блаженно улыбнулся, произнес, обращаясь к потолку: «Татя. Толи. Ига» и, закрыв глаза, тут же уснул.

Татьяна тоже закрыла глаза, но лицо у нее исказилось в мучительной гримасе.

— Это невозможно, — тихо пробормотала она.

— Возможно, — уверенно принялся размышлять я вслух. — Как мы с тобой друг друга называем? Никак. Никаких тебе пап, никаких тебе мам. А сегодня он полдня слушал, как нас все по имени называют. И его тоже, еще чаще. Вот и стал повторять…

Татьяна молчала, как будто и не слышала меня. Успокоить ее в тот вечер мне так и не удалось. Даже самыми безотказными до сих пор способами. При малейшем прикосновении она лишь еще больше напрягалась. Как натянутая струна.

Лопнула эта струна ровно через неделю. Вернувшись домой, я застал ее в особо подавленном настроении и сразу же насторожился. Прямые расспросы и раньше мне ничего не давали, когда она ныряла в эту раковину отчужденности, а сейчас, несмотря на то, что я знал, что именно ее туда загнало, я еще и сделать ничего не мог с источником всех наших неприятностей. Оставалось только ждать, пока она сама голову во внешний мир выставит.

— Я сегодня говорила с наблюдателем, — обронила она за ужином… если бы я хуже знал ее, сказал бы: холодно и равнодушно.

— Ты… что?! — задохнулся я.

— Он сегодня опять появился, — также неторопливо и методично продолжила она. — И Игорь меня позвал. Опять по имени. И, по-моему, испугался. И я не выдержала. Прямо с ним на руках подошла к тому углу и спросила, на что мне следует обращать внимание в воспитании своего сына.

— И что? — тихо спросил я.

— Ничего, — крайне неприятно усмехнулась она. — Я и просила, и умоляла, кричала даже… Что, если сложности возникают, их нужно сразу решать, а не ждать, пока они до глобальных проблем разрастутся. Ничего. Ни звука. Может, он даже исчез сразу, я не поняла.

— Татьяна, он тебе никогда не ответит, — обреченно вздохнул я.

— Почему? — вскинула она на меня непонимающий взгляд. — Тебе кажется ненормальным, что он техникой интересуется, мне — что он твои мысли читает. Любому человеку покажется ненормальным, что он родителей по имени называет! Что этим наблюдателям ненормальным кажется? Неужели так трудно объяснить? Чудовища они, а не ангелы — таких к детям на пушечный выстрел подпускать нельзя!

— Татьяна, пожалуйста, не говори с ним больше, — попросил ее я, судорожно соображая, как, в случае чего, преподнести ее вспышку.

— А ты тоже хорош! — Как всегда, когда я старался держать себя в руках, Татьяна начинала кипятиться. — Тебе вроде и дела никакого нет! Ты что, начальству своему не можешь пожаловаться, что этот наблюдатель нам жить спокойно не дает?

— Не могу! — рассвирепел я от необходимости сознаваться в собственном бессилии. — Наблюдатель ни во что не вмешивается — ни словом, ни делом. Ты о нем вообще знать не должна, и Игорь тоже… хотя на счет него, не уверен. А я, вместо того чтобы к руководителю с жалобами обращаться, что ты себе покоя найти не можешь, должен вспомнить сначала, что именно мне положено тебе этот покой обеспечить. Когда ты мне даешь такую возможность, конечно. Он меня первым спросит, почему я не справляюсь с порученным делом. Если вообще не отзовет.

— И это — единственное, что тебя волнует? — брезгливо поморщилась она.

— Да, представь себе, меня это волнует! — окончательно взбесился я. — Сейчас пока всего лишь непонятно, что происходит, и происходит ли вообще. А, не дай Бог, повернется это дело более серьезным боком — может, все же лучше, чтобы я рядом с вами был? Или ты опять сама со всем справишься?

Татьяна вдруг ткнулась головой в сложенные на столе руки.

— Я больше не могу! — глухо простонала она. — Я просто больше не могу! Я нигде себе места найти не могу. Я и дома уже боюсь оставаться, и на улицу выйти…

И в этот самый момент я наконец-то полностью осознал, что нахожусь на грани потери той своей жизни, которую так долго, с таким трудом и любовью строил. Появление в ней Игоря — со всеми связанными с ним радостями и тревогами, заботами и победами — как-то затмило мне четкое представление о том, что главным средоточием этой моей земной жизни была и остается Татьяна.

Так, пора срочно восстанавливать приоритеты и функции ангела-хранителя. А именно, немедленно рассредоточить эту ее одержимость Игорем по другим объектам. Надежда, что она столь же фанатично направит свой интерес на меня, была более чем иллюзорной. С новыми увлечениями лучше не экспериментировать, чтобы потом отучать не пришлось. У всех друзей своих дел — выше крыши, одно только телефонное общение и остается, а ей всегда интереснее наблюдать за жизнью было…

А значит, самое ей время возвращаться на работу.