Богдан смотрел на Милу, зашедшую на кухню намного позже их с Женей, и непроизвольно улыбался. Мила надела платье! Оно явно было ей велико, видимо мамино, но очень шло ей. Ее серые глаза и серебряные волосы словно становились ярче на фоне этого серого платья. Но самое главное — ее улыбка. Мила улыбалась! И Богдан, как и Женя, стоявший рядом, не могли оторвать глаз от девушки.
Мила, увидев их удивленные лица, остановилась и оглядела себя, ища какой-нибудь недостаток. Богдан поспешил успокоить ее, объяснить свое замешательство, Женя, похоже, тоже, поэтому они хором произнесли:
— Мила, ты такая красивая!
Это получилось так неожиданно, что парни, переглянувшись, рассмеялись, и Мила к ним тут же присоединилась.
Они принялись распаковывать привезенную Женей ресторанную еду. Мила заявила, что есть они будут из человеческой посуды, а не из бумажных тарелок, ведь сегодня праздник и торопиться им некуда. Поэтому они дружно обыскивали шкафы в поисках подходящей посуды, раскладывали и подогревали еду и сервировали стол. Это было так по-семейному, что Богдан не мог перестать улыбаться. Вот бы еще папу сюда. И маму. И чтобы все было как раньше.
Наконец стол был накрыт, еда разложена по тарелкам, и Женя, как старший, решил, что нужно сказать речь. Он встал со своего места под удивленными взглядами подростков и сказал:
— Сегодня особенный вечер и особенная ночь. На Рождество дети загадывают желания и ждут подарков. Я, похоже, уже получил свой подарок. Мила, ты не представляешь, как я мечтал увидеть тебя такой — живой и улыбающейся. После смерти брата и родителей ты— это все, что у меня есть! Ты — моя семья! А теперь моей семьей стал и Богдан. И мне больше ничего не надо от жизни, кроме осознания того, что вы счастливы!
— Спасибо, Женя, но ты — тоже все, что мне осталось от семьи. И я тоже очень хочу увидеть тебя счастливым! Не из-за меня, а по-настоящему. Хочу, чтобы ты нашел свою половинку, чтобы у тебя были дети. Тогда и я буду по-настоящему счастлива.
На лице Жени на мгновение мелькнула грусть, а потом он кивнул Миле:
— Если Судьбе будет угодно, так все и будет.
Но Богдану показалось, что сам Женя в это не верит. И для этого есть какая-то причина.
Поужинав, они перенесли в гостиную на втором этаже угощения, принесенные Женей с Рождественского базара — имбирное печенье, жареные орехи и каштаны, цукаты, сладкий пирог с марципаном и глинтвейн, правда безалкогольный, тут Женя был неумолим — они с Милой до сих пор принимают лекарства, поэтому никакого алкоголя, даже самого слабого.
Впрочем, Богдан по этому поводу ни капли не расстроился. Их ждал удивительный праздничный вечер, а под настоящей елкой он заметил коробки и свертки, которых не было днем. Значит, их ждут еще и настоящие подарки!
Когда Богдан взял гитару, а Мила встала к синтезатору и запела мамину песню, на глазах Жени появились слезы. Он дослушал песню до конца, а потом кинулся обнимать сначала Милу, а потом и Богдана. После этого включил эту же песню в исполнении мамы Милы. Она пела по-другому. Если в исполнении Милы песня звучала грустно, в ней слышалась тоска о любимом, то в исполнении ее мамы песня звучала как признание в любви, как обещание быть рядом до последнего вздоха. «Так оно и было — вместе до конца», — подумал Богдан.
После этого Женя принес бас-гитару, подключил ее, а Богдану вручил электрогитару вместо акустической.
— Ну что, ребятки, давно я не играл. Что вы хотели спеть?
— «КиШ»: «Лесника» и «Смельчак и ветер».
— Мила выдала, да? Ну, спасибо, племяшка. Поехали, тогда!
И они «поехали»! Богдан жалел, что мало репетировал, он плохо попадал в аккорды, руки не слушались. Мила справлялась лучше. На второй песне он передал электрогитару Жене, а сам снова взял акустику, чтобы не портить песню. Впрочим, ее трудно было испортить. Женя очень неплохо пел, у него был приятный низкий голос, да и с гитарой он управлялся так, словно раньше играл в группе. Наверняка, так и было. Судя по обилию аппаратуры в доме, оба брата увлекались рок-музыкой.
На двух песнях Женя, конечно, не остановился, продолжив импровизированный концерт. «Смельчак и молния», «Охотник», «Кукла колдуна». В последней песне Мила неплохо сыграла на синтезаторе партию скрипки, удивив Богдана. Под конец импровизированного концерта Женя еще раз сыграл песню Милиной мамы, подпевая Миле. Затем они, довольные, уселись на диване, жуя печенье и запивая глинтвейном. Женя извинился, что после такой эмоциональной встряски ему безалкогольным напитком не обойтись и принес бутылку виски. Конечно, виски он пил сам, и совсем понемногу, но все-таки довольно быстро захмелел. Мила, заметив это, строго отодвинула бутылку, а потом и вовсе унесла и спрятала. Женя даже не обиделся, наоборот, попросил у ребят прощения за дурной пример.
— Женя, не смеши! Ты же не в усмерть упился, на Рождество вообще положено всем быть навеселе, если ты не в курсе. Ведь в этот день можно повстречать духов и прочую нечисть, а на трезвую голову это может быть опасно.
— Неужели ты в это веришь, Мила? В то, что можно духов встретить?
— Конечно. Разве ты не видишь маму с папой? Они уже давно здесь.
Женя побледнел и стал испуганно оглядываться, казалось, он даже протрезвел.
Не увидев никого, он укоризненно посмотрел на Милу:
— Нехорошо так поступать, Мила! Я ведь действительно очень по ним скучаю. И был бы совсем не против встретиться, пусть даже с призраками.
— Я не шучу. Просто ты не видишь. Никто не видит, на самом деле. И не верит. А я всегда видела маму, она приходила ко мне почти каждый день. Но я перестала об этом рассказывать, когда поняла, что получаю в ответ лишь больше и больше таблеток, разрушающих сны.
— Почему же так?
— Это из-за Ангела, наверное.
— Из-за кота? Он-то здесь причем?
— Разве мама не рассказывала тебе о хранителе нашей семьи?
— Ах, да, сказка о том, как ангел спустился с неба, влюбившись в девушку. Это ведь лишь красивая сказка, Мила.
— Может и сказка, но почему-то те, кто родился в нашей семье, могут видеть то, что не видят другие.
— И какой толк в этом, если это умение не спасло их от гибели?
— Но я ведь жива, Женя. Хотя тоже могла погибнуть. Чудо — оно всегда одно. И приходится выбирать, для кого оно. Мама просила Ангела спасти именно меня. Он не мог спасти всех.
— Да, конечно. А у остальных ангелы, видимо, спали, или оказались слишком слабыми.
— Они просто не привыкли, что можно влиять на что-то в реальном мире. Раньше никто так не делал. До того, как появился Ангел. А потом Рич спас Богдана.
— Рич? Ты думаешь, что вот этот тявкающий комок шерсти — тоже ангел?
— Я это знаю. И Богдан знает. А твой ангел — он всегда рядом. И, возможно, если тебе будет угрожать опасность, он тоже появится в реальном мире. Вот увидишь, такое будет происходить все чаще и чаще.
— Ты фантазерка, Мила. Всегда была такой, как и твоя мама.
— Ты можешь мне не верить. Но сегодня, если ты захочешь, то увидишь во сне моих родителей. И своих родителей тоже. Сегодня пространство между мирами очень легко пересечь. Даже у тебя получится. Во сне.
— Было бы хорошо, — Женя оглядел комнату, кроме Милы и Богдана никого не увидел, и обратился в пустоту, — Николай, Анна, если вы сейчас здесь, я хотел бы вас увидеть! Хотя бы во сне.
Ничего, конечно, не произошло, никаких спецэффектов, как это обычно бывает в фильмах — ни мигающих лампочек, ни внезапного сквозняка. Мила все так же, улыбаясь, смотрела на Женю, а тот, задумавшись, уставился в окно.
И Богдан решил задать вопрос, который давно его волновал. Но он был уверен, что Женя не даст на него ответа. А сейчас, когда тот не очень хорошо контролировал себя, могло получиться.
— Женя, почему ты до сих пор не женился? Ведь есть какая-то причина, кроме занятости? Это как-то связано с твоими родителями? Да?
Женя удивленно посмотрел на Богдана.
— А ты прямо Шерлок Холмс, я смотрю. На самом деле такой причины нет. Пока. Но может появиться. Дело в том, что моя мама умерла от БАС. Знаешь, что это такое?
— Кажется, слышал. Там длинное название. Кажется, это паралич?
— Да. Боковой амиотрофический склероз. Неизлечимое на данный момент заболевание. Которое в большой вероятности может передаваться по наследству.
— Но ведь ты здоров?
— Пока да. Поэтому и говорю, что причины нет. Обычно после постановки диагноза люди живут от трех до пяти лет. Наша мама прожила десять. При том, что отец бросил свой бизнес и все свои силы и время посвятил ей. Он построил здесь клинику. Изначально она создавалась именно для таких больных. Потом, чтобы удержаться на плаву, ее расширили и стали лечить более распространенные болезни. А после катастрофы, в которой погибли родители Милы, я добавил к ней еще отделение психиатрии. Клиника принадлежит Миле. Это ее наследство, как и этот дом. Я лишь ее опекун, и через полтора года она сама сможет всем управлять.
— Но я не умею. Я не смогу.
— Почему же? Думаю, ты справишься. Или продашь клинику и дом и уедешь куда-нибудь в теплые края.
— Нет, что ты такое говоришь, Женя? Как я могу продать то, что создал дедушка и мои родители?
— Тогда придется научиться с этим управляться. Я же научился.
— Но я ведь — не ты. Я не такая умная.
— Но у тебя есть Богдан.
— Но… Богдан? Ты почему молчишь?
А Богдан почти не слушал, о чем спорили Мила и Женя. Одна мысль стучала у него в голове, не давая думать ни о чем другом:
— Но если эта болезнь передается по наследству, то она может быть и у Милы?