Архитектор его величества

ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, ЛЮБЕЗНЫЙ МОЙ земляк Конрад!

Приношу тебе глубокую и искреннюю благодарность за твое письмо, а особенно за две фразы в нем: «Конфиденциальная аудиенция, данная его императорским величеством графу Генриху Вифлеемскому, длилась более двух часов» и «Его величество, несмотря на мое заступничество, весьма разгневан на тебя за срыв богоугодной миссии обретения на Руси Святого Грааля». Я прекрасно понимаю, что сие означает.

Что смогу я, если приеду в Империю, возразить на обвинения рыцарей Христа и Храма Соломона? Доказать, что они собирались меня злодейски убить, — невозможно. А что касается махинаций с фальшивой чашей Грааля, то тамплиеры будут либо вообще отрицать их, либо утверждать, что совершали их «к вящей славе Господней». Если бы они вели себя как-то иначе, император Фридрих не гневался бы на меня за срыв миссии обретения чаши, а поблагодарил за раскрытие мошенничества и покушения на убийство.

Поэтому прости меня, любезный мой земляк, но я не последую твоему совету вверить себя в руки Господа, положиться на судебную неприкосновенность, установленную для членов Рейхстага и имперских аббатов, и вернуться в Империю. Что такое судебная неприкосновенность еще не вступившего в должность члена Рейхстага перед августейшим гневом? Нам с тобою ведомо много случаев, когда летели гораздо более высокопоставленные и, казалось бы, неприкосновенные головы. Да и стоит ли говорить, что существует множество способов отомстить мне и без императорского суда? Вспомни хотя бы «змеиный укус», который обсуждали тамплиеры на суздальском подворье в Киеве.

Наверное, меня можно было бы заманить в Империю посулами и обещаниями, и то, что ты не стал этого делать и был со мною откровенен, я буду считать твоей последней услугою земляку. Спаси тебя Господь.

После получения твоего письма я не мог не согласиться на предложение великого князя Киевского Ростислава Мстиславича принять русское подданство и православие. Обряд моего присоединения к православной вере состоялся сим летом, и на нем присутствовал сам князь Ростислав. Различие в православном и католическом Символах Веры состоит лишь в добавлении об исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но и от Бога-Сына, поэтому никакой существенной разницы я, далекий от богословских тонкостей, не заметил. Моим тезоименитым святым остался Иоанн Богослов, и мое имя на Руси теперь Иоанн. А поскольку для благородных и уважаемых людей здесь принято именование по отчеству, то Иоанн Карлович.

Ты написал, что в случае моего перехода в византийскую церковь будешь вынужден считать меня вероотступником. Но вспомни, что я сказал покойному рыцарю Арнульфу из Кесарии года четыре назад, когда он упрекнул меня в трусости: не всем быть укротителями львов. И так же точно не всем быть великомучениками, готовыми идти на смерть за веру. Да и стоит ли смерти вера, позволяющая «к вящей славе Господней» выдавать за великие святыни древности вазы, изготовленные иерусалимским мастером Гейтелем или киевским мастером Шварном?

Раз уж вспомнились золотых дел мастера и их вазы, то поведаю тебе, чем закончилась неприглядная история с обретением на Руси Грааля.

Гюрата Семкович приехал к Андрею Георгиевичу, привез ему купленную у Шварна вазу и все рассказал. Вскоре приехали тамплиеры и привезли такую же вазу. Суздальский князь был страшно разгневан, или, как полагает поведавший мне это Ростислав Мстиславич, под угрозою огласки гнусных махинаций с вазами сделал вид, что разгневан. На Анбала Ясина была наложена опала, а епископ фон Татцинген, граф Вифлеемский и другие рыцари Храма были немедленно отправлены на родину.

По всей видимости, хитроумный Гюрата благодаря сей истории смог предъявить Андрею Георгиевичу какие-то требования, потому что суздальский князь вскоре отказался от претензий на киевский престол и безоговорочно признал Ростислава Мстиславича старшим среди потомков Владимира Мономаха. Отказался Андрей и от власти в Новгороде, и там теперь вновь княжит Святослав, сын великого князя Ростислава[125].

Попытки создания в Залесье отдельной митрополии тоже прекращены, более того — Андрей обещал выдать самозванца Феодора на суд киевского митрополита[126]. Ни о каких совместных богослужениях православных и католиков в Суздальской земле теперь даже речи быть не может, более того — католики вправе стоять на православных литургиях только среди оглашенных.

В Ростове, несмотря на то, что там по-прежнему живет епископ Леон, князь Андрей все-таки начал строительство белокаменного городского собора по моим чертежам двухлетней давности. Леон сначала не хотел благословлять возведение храма по чертежам немца, но потом согласился, узнав, что я теперь не католик, а православный.

При заложении ростовского собора были обретены мощи епископа Леонтия, убитого восставшими язычниками в прошлом веке, и устроены большие торжества по поводу причисления сего достойного служителя православной церкви к лику святых. По сему случаю в Ростов приехал Андрей Георгиевич вместе со всем владимирским и боголюбовским боярством. Феодора не было, и ничто не нарушало богоугодное единство православных ростовской епархии[127]. Зато среди бояр был Анбал Ясин: получается, князь его простил и вновь приблизил[128]. Может быть, ключник смог убедить Андрея Георгиевича, что участвовал в мошенничестве лишь «к вящей славе своего князя»?

Тебя не удивляет, что я столь хорошо осведомлен о том, что происходило на торжествах в далеком Ростове? Мне это поведал суздальский посол Глеб Намнежич, недели две назад посетивший меня в Киеве и вручивший мне послание от Андрея Георгиевича. Кстати, честный старый воин Глеб долго извинялся за то, что в прошлом году принял за меня какого-то убитого разбойниками аббата, и раза три повторил, что поскольку все подумали, что я умер, а на самом деле я жив, то теперь проживу сто лет: на Руси есть такая народная примета.

Так вот, представь себе, князь Андрей как ни в чем не бывало приглашает меня продолжить работу над владимирскими крепостными воротами, каменным дворцом и крепостью в Боголюбове, а также возглавить строительство городского собора в Ростове и новой церкви во Владимире, на высоком холме между княжеским двором и новыми укреплениями.

Но я все же, да простит меня Господь, опасаюсь мести со стороны если не самого Андрея, то его ключника Анбала, поэтому я попросил Глеба Намнежича передать князю благодарность за приглашение, выразил уверенность в том, что мой ученик Улеб Хотович справится и без меня, и остался в Киеве. Каменное церковное строительство сейчас, к сожалению, здесь не ведется, но у меня множество заказов и на деревянные церкви, и на терема: едва ли не каждый киевский боярин и богатый купец хотел бы похвастаться тем, что для него строил «императорский мастер Иоанн Карлович». Да и великий князь Ростислав Мстиславич по-прежнему благосклонен ко мне и оказывает мне покровительство. Так что моя мастерская милостью Божией процветает, и для выполнения в срок всех работ мне приходится нанимать все больше и больше помощников.

Ты всегда был неравнодушен к моей судьбе, любезный земляк, поэтому напоследок хочу поведать тебе, что после освобождения от монашеских обетов я наконец решился попробовать найти Любомилу, да бросит в нее камень тот, кто без греха. Благодаря заступничеству Святой Богородицы, хорошей погоде и охранным грамотам от киевского и новгородского князей мне удалось доехать без приключений до Нового Торга и разыскать сию женщину. Настоящее имя ее, как меня когда-то предупреждал пскович Клим, оказалось другим. Зовут ее Глафирою, она не столь молода и миловидна, какой я рисовал ее в своих мечтах и беспокойных снах, но и я отнюдь не являюсь одним из тех прекрасных юных принцев, которых так любят воспевать наши менестрели и миннезингеры.

С недавних пор Глафира живет в моем киевском доме, и я даже подумываю о том, чтобы обвенчаться с нею по примеру благословенного пророка Осии, взявшего в жены блудницу Гомерь. Мне не раз приходилось слышать, что женщины, уставшие от многих лет торговли своим телом, становятся самыми верными и любящими женами. Может быть, мне на старости лет окажется суждено познать счастье спокойной семейной жизни? Дай Бог.

Больше я не буду тебе писать, дорогой мой Конрад, дабы не ставить тебя в неудобное положение перепискою с «вероотступником». Наверное, мне после принятия православия следует попрощаться с тобою навеки: мы вряд ли увидимся и в загробном мире, ибо православные считают, что в рай попадут только они, а католики — что только они. Жаль, что нам неведомо, как на самом деле установил Господь наше посмертное бытие. Может быть, в раю окажутся только те, кто всю жизнь честно и хорошо выполнял свою работу? Не знаю, ибо никогда не был силен в богословии, просто строил храмы. Честно и, смею надеяться, хорошо.

Прощай, любезный земляк. Никогда не забуду тебя. Аминь.

Твой Готлиб-Иоганн, в православии Иоанн Карлович