Архитектор его величества

ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, ВЫСОКОПРЕосвященный и сиятельный Конрад, любезный мой архипастырь, земляк и брат во Христе!

Господь учит нас смирению, с которым я и встретил указ благословенного Фридриха, императора Священной Римской империи и короля Германии. Но все же я глубоко удивлен сим указом, предписывающим мне оставить строительство великого собора в славном городе Вормсе и отправиться на три года возводить храмы на Руси — в дикой варварской стране, про которую у нас говорят, что люди там одеты в невыделанные звериные шкуры, по улицам городов ходят медведи, вместо собак на цепи сидят волки, а морозы таковы, что птицы замерзают на лету и подобно камням падают наземь. Говорят даже, что там живут люди с песьими головами, но я, Божией милостью сведущий в науках естественных, в такие сказки все же не верю.

Удивляюсь я, высокопреосвященный Конрад, почему ты, находясь сейчас вместе с его величеством в славном городе Регенсбурге, не смог отговорить императора от намерения послать к русским именно меня, твоего земляка. С каких пор его величество так возлюбил варваров? Почему не угодно было императору Фридриху отправить на Русь, например, трирского прелата Иоахима фон Либиха? Барон фон Либих не столь многоопытен в строительных науках и искусствах, как я, зато моложе, и ему легче было бы перенести столь дальнюю дорогу.

Не могу я не удивляться и тому, что мне кроме строительства храмов предписывается вести среди варваров миссионерскую работу, более приличествующую опытным проповедникам. Лавры великого архитектора Витрувия всегда были мною более стяжаемы, нежели лавры великого миссионера Ульфилы, и знания мои в строительном деле являются гораздо более обширными, нежели знания Священного Писания. К тому же, насколько мне известно, византийская церковь господствует на Руси уже не первое столетие, и боюсь, что миссионерство там возможно только такое, как среди закоренелых палестинских магометан, то есть либо путем обращения в истинную католическую веру их князей, либо, не приведи Господь, огнем и мечом.

Но не мне обсуждать решения церковных и мирских властей, тем паче столь глубоко уважаемого мною императора и не менее уважаемого архиепископа Конрада. Я помню, что многим обязан твоему покровительству, поэтому принимаю крест свой и обязуюсь с честью нести его в далекий и опасный путь.

Даль и опасность предстоящего пути подтверждаются и тем, что к указу императора приложена индульгенция святейшего нашего папы, посредством которой отпускаются все мои тяжкие и многочисленные грехи. Негоже мне кривить душою перед тобой, любезным моим земляком и духовником, поэтому скажу откровенно: лучше бы я еще пожил в Вормсе со своими грехами, нежели безгрешным отправиться в далекую варварскую страну. Но так было угодно его величеству, да и Господь наш Иисус Христос сказал: не судите, да не судимы будете.

Императорский указ был мне вручен рыцарем Храма Арнульфом из Кесарии и послами великого князя Георгия[2], правящего в русской столице Киеве. Признаюсь, для меня стало несколько неожиданным, что русские послы богато одеты, обладают самыми изысканными манерами и неплохо изъясняются на данной нам Богом высокой латыни. Не могу сказать, что я ожидал увидеть одетых в шкуры и заросших бородами варваров, все-таки послы — благородные дворяне. Но все же удивление я испытал.

Впрочем, мне пришлось услышать несколько фраз по-русски, и сей язык показался мне варварским, — но такое впечатление от любого языка обычно рассеивается, как только узнаешь его получше. Ведь, например, когда я работал в Святой Земле, то вначале мне казался варварским и арабский язык, без которого невозможно было обойтись, ибо огромное большинство тамошних мастеровых — неверные. Но когда я с Божией помощью выучил сей язык, то получал искреннее удовольствие от чтения в подлиннике таких великих поэтов, философов и ученых, как Имру-уль-Кайс, Аль-Фараби, Ибн Сина, Мутанабби.

А вот императорский посол Арнульф из Кесарии, да пошлет ему Господь удачу во всех его начинаниях, мне не приглянулся. Не испытываю я, последователь смиренных монашеских обычаев святого Бенедикта Нурсийского, должной христианской любви к так называемым бедным рыцарям Христа и Храма Соломона, которые считаются монахами, по сути оставаясь, прости Господи, обычными грубыми воинами. Я говорю сие с полным знанием дела, ибо много общался с тамплиерами, когда строил храмы в благословенных городах палестинских. По моему скромному мнению, не пристало доброму монаху посвящать себя такому суетному мирскому делу, как война. Истинный служитель Господа должен созидать, а не разрушать, и брать в руки оружие лишь тогда, когда враги непосредственно угрожают спокойствию и благополучию его обители. Так меня в юности моей учил аббат Сугерий из Сен-Дени, и тот урок я запомнил, хотя и не вполне воспринял те новейшие обычаи монашеского общежития и новейшие способы строительства, которыми на старости лет увлекся Сугерий, да упокоит Господь его душу со святыми угодниками.

Впрочем, в наше время и святейший папа, и наш христианнейший император все более и более приближают к себе рыцарей Храма. Ну что же, сим властителям Богом дано принимать решения, недоступные пониманию простого аббата. Сейчас Арнульф везет князю Георгию запечатанную грамоту от его императорского величества и запечатанные же сундуки с дарами.

Теперь позволь, благодетель мой и брат во Христе Конрад, обратить твое внимание на некоторые суетные земные дела, без которых в нашем несовершенном мире пока что невозможна служба Богу — ни посредством священной литургии, ни тем паче посредством строительства храмов.

Удивляюсь я тому, что никаких денег на путешествие его величество мне не предоставил, поставив меня в полную зависимость от рыцаря Арнульфа из Кесарии, русских послов и будущих щедрот князя Георгия. И если в Палестину я отправлялся во главе артели, в которую входили и каменщики, и резчики, и гончары, и золотых дел мастера, и все они получали оплату звонкой имперской монетою, то что прикажешь делать сейчас? Получается, я могу рассчитывать только на братьев из моего аббатства? Тогда позволь сказать тебе, что без ущерба для великого вормсского строительства я могу взять с собой только одного резчика по камню — Северина из Марклкофена, монаха, принявшего обет молчания. Все остальные мастера заняты, и ты первым высказал бы мне упрек, если бы я отвлек их от строительства вормсского собора и повез на Русь.

Если князь Георгий будет столь же щедр, сколь его величество император Фридрих, то боюсь оказаться в роли Спасителя нашего, голодавшего в пустыне. Поэтому я на всякий случай все же возьму с собой немного золотых имперских монет из запасов нашего аббатства. Если тебе потребуется полный отчет по сим деньгам, то его даст эконом аббатства по твоем возвращении в Вормс.

Я спросил у Арнульфа, могу ли я взять кого-нибудь из прислуги, но тот ответил, что места на корабле не так много и мы оба вполне можем обойтись его людьми. Действительно, с ним едут двое мрачных и молчаливых слуг, но я не знаю, в какой степени смогу пользоваться их помощью в каждодневных земных нуждах. На помощь четверых слуг русских послов я и подавно не рассчитываю.

Прости, брат мой во Христе, старого ворчуна Готлиба. Боюсь, что труден будет для меня предстоящий путь. Когда я ездил в Палестину, вдохновленный желанием служить Господу строительством новых храмов, я был лет на двадцать моложе. А сейчас уже прошло более полувека с того дня, когда я родился в Розенау, скромном имении моего отца под Штайнбахом Верхнефранконским.

Слегка утешает меня лишь то, что его величество в своем указе повелел мне отчитываться обо всем увиденном на Руси не напрямую перед ним, а перед тобой, моим архипастырем Конрадом. Приложена к императорскому указу и грамота, обязывающая наших купцов, которые будут встречаться мне на Руси, принимать от меня сии отчеты и по прибытии в Германию пересылать их тебе монастырской почтою. Мне неведомо, зачем его величеству Фридриху столь срочно понадобились сведения о Руси, почему нельзя было дождаться моего возвращения на родину и тогда уже получить от меня подробный и обстоятельный отчет, но я рад возможности писать тебе обо всех превратностях моего путешествия. Пусть мои письма напоминают тебе о том, что в далекой варварской стране терпит невзгоды и лишения любящий тебя земляк. И если мне доведется быть растерзанным свирепыми северными волками, то моими последними словами будет благословение моему благодетелю и покровителю Конраду.

Надеюсь, брат мой во Христе, что ты не сочтешь за труд на основании моих посланий составить отчеты императору по темам, которые его заинтересуют. Прежде всего, насколько я понял из указа его величества, ему нужны описания укреплений русских городов. Не уверен, смогу ли я с честью удовлетворить сей августейший интерес, ибо являюсь многоопытным храмоздателем, но в крепостном деле обладаю лишь теми познаниями, которые необходимы для общего владения строительными науками и искусствами. Наверное, для нашего умудренного Господом императора храмоздатель и строитель крепостей — одно и то же, ибо имеет отношение к строительству. Мне уже не раз приходилось сталкиваться со столь прискорбным заблуждением: по такой логике и плотник со столяром — одно и то же, ибо они имеют отношение к обработке дерева. Впрочем, на все воля Бога и его земного помазанника Фридриха.

За себя я оставил в Вормсе Харальда из Майнца, приора аббатства святого Павла и лучшего моего ученика в строительном деле. Ему не впервой принимать на себя дела аббатства и строительства великого собора на время моих отъездов в другие города и страны, так что я за него спокоен.

Взял я с собой чертежные принадлежности, большой свиток лучшего пергамента и столярный инструмент для изготовления макетов храмов. Предстоит большая работа, и будущие здания надо наилучшим образом представить заказчику[3]. Я не хочу в далекой Руси оказаться в том положении, в котором четверть века назад по неопытности оказался в славном городе Пассау, где мне пришлось рисовать для тамошнего епископа эскиз собора палочкой на песке.

Взял я и готовый чертеж, который у меня на всякий случай всегда имеется. Это базилика, похожая на одну из тех, которые мне лет десять назад пришлось строить в славном городе Кельне. По моему опыту, на первой встрече с заказчиком желательно показать что-нибудь заранее подготовленное, это обычно вызывает уважение.

Итак, я вверяю себя Господу и, ободренный папским отпущением моих многочисленных грехов, завтра поутру пускаюсь в дальнюю дорогу.

Благодать Божия да пребудет с тобою и всеми нашими братьями во Христе, пусть дни твои будут полны радости и преуспевания, да хранит тебя всемогущий Господь бесчисленные годы. Аминь.

Искренне твой, вечно любящий тебя и всей душою преданный тебе раб Христов и земляк твой Готлиб-Иоганн