Аве, Цезарь

ПРОЛОГ
I

Над Барсовым ущельем низко стелился густой оранжевый туман, настоянный на гниющих винных ягодах, перезрелом шафране, истекающих соком гранатах, медовых плодах баньяна. Ошалевшие твари бессмысленно блуждали в этом клубящемся дурмане ибо лежали пластом, высунув языки, по которым не спеша сновали коричневые термиты.

Заметив в кустах рыжеватую спину каракала, пара тучных цесарок с трудом оторвалась от земли. Птицы сделали небольшой круг и вернулись на место, убедившись, что хищнику сейчас не до них: каракал лежал на боку, выпучив налитые кровью лаза, и с его клыков свисали хлопья янтарной пены.

Даже у высокогорного козла, самого выносливого представителя здешней фауны, в прыжке вдруг закружилась его козлиная голова и он, не дотянувшись до гранитного выступа, на который рассчитывал опуститься, рухнул вниз и врезался в заросли буквально в двух шагах от лежавших там Ирасека и Евы.

Испуганно вскрикнув, Ева вскочила на ноги, но тут же бессильно повалилась обратно, в объятия юноши. Ирасек покосился на неподвижное тело козла, прикинул взглядом высоту, с которой он упал:

— Он встанет, Ева. Отлежится и встанет.

— А если бы он свалился на нас?

— Ему бы не было так больно.

— Тебе смешно, а я до сих пор дрожу.

— Разве отец не говорил, что нам нечего бояться?

— Мне все равно страшно, Ирасек.

— Туман, — целуя ее, сказал он. — Все дело в тумане, Ева. Когда вокруг ничего не видно, все кажется неожиданным и страшным, даже безобидный козел.

— Мне все чудится, что мы не одни, Ирасек, что кто-то следит за нами. Даже ночью я просыпаюсь от этого взгляда…

— Это же Материнское око, Ева! — юноша провел рукой по ее слипшимся волосам. — Днем и ночью оно неусыпно следит, чтобы никто не причинил нам зла.

— Отчего же тогда мне страшно? У Материнского ока ведь добрый взгляд, правда? А я чувствую, Ирасек, что на меня смотрит кто-то недобрый…

Он погладил ее располневший живот:

— Наверное, в тебе проснулась мать, Ева, которой кажется, что все вокруг угрожает ее малышу… О, наш сосед очнулся!…

Козел зашевелился, упершись рогами в землю, встал на ноги, сверкнул в их сторону красным глазом, сердито фыркнул и двинулся через заросли, с хрустом раздавливая копытами перезревшие плоды. Гордый отшельник спешил выбраться из этого проклятого тумана наверх, к Черной скале, где дышится легко, где нет ему равных в силе и ловкости и где он может вдоволь насладиться уделом избранной твари — одиночеством…