Аве, Цезарь

VII

С кошачьей ловкостью, удивительной для его солидной комплекции, Син-син вскарабкался по водосточной трубе на второй этаж телестудии, перемахнул через перила балкона и проскользнул в открытую форточку.

В полной темноте, действуя на ощупь, он опустил двойные шторы, стараясь не греметь ключами, запер все двери и только тогда зажег свет.

Син-син находился в съемочном павильоне, который, судя по толстому слою осевшей повсюду пыли, давно уже не использовался по назначению, превратившись в склад для всякого хлама.

Режиссер порылся в груде одежды и извлек оттуда черный вечерний фрак. Он сбросил халат, ночной колпак и переоделся. Затем проверил исправность телекамеры, остальной аппаратуры, нашел среди рухляди бутафорский электростул и поставил его перед объективом. Из кармана халата вынул сценарий, уселся на электростул, поискал нужную позу, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. Подошел к камере, проверил, все ли в порядке и, скомандовав громким шепотом: «Внимание! При— готовились! Мотор!», одним прыжком снова очутился на стуле. Открыв сценарий на последней странице, Син-син обратился к воображаемым телезрителям:

— Дамы и господа, я недаром назвал свой фильм «Девятым валом». Это вершина, но и конец искусства, дальше некуда, дальше — зияющая бездна!…

Закончив монолог, он сорвался со стула и выключил телекамеру. Затем подбежал к режиссерскому пульту и после ряда манипуляций нажал кнопку воспроизведения видеозаписи. Вспыхнул контрольный экран, и режиссер увидел себя сидящего на стуле и отдающего команду: «Внимание! Приготовились! Мотор!»

Син-син недоуменно посмотрел по сторонам: он готов был поклясться, что эти команды отдавал до начала съемки при выключенном моторе! «Вероятно, я действительно нездоров», — подумал режиссер и стер эти кадры. Теперь «Монолог на электростуле» начинался как надо. Син-син слушал его, сверял со сценарием, и по его щекам текли слезы. Трудно сказать, были ли это слезы радости от исполненного долга, слезы от ощущения непоправимой беды, или это были соленые брызги от поднятого им девятого вала? В любом случае это не были глицериновые слезы, так надоевшие гураррским телезрителям…

— Я сказал и спас свою душу, — глядя на потухший экран, прошептал Син-син.

Он выключил аппаратуру, снова переоделся в халат, натянул ночной колпак и, погасив свет, полез в форточку, выходящую во двор телестудии. В его движениях теперь не было прежней ловкости, и вскоре Син-син понял, что ему не выбраться из окна. Виною был пухлый сценарий, спрятанный на животе: он провис в проеме между двумя оконными рамами и не позволял его автору продвинуться ни вперед, ни назад…

Пребывая таким образом между небом и землей, главный режиссер телекомпании «Камера обскура» стал невольным свидетелем сцены, которая хотя и не была предусмотрена в его сценарии, тем не менее явилась достойным финальным аккордом к «Девятому валу».

Во дворе телестудии перед входом в бункер по размытой осенними дождями земле катались две намертво сцепившиеся фигуры. Син-син с трудом узнал в них Главного Конструктора и Самоса. Борьба шла с переменным успехом, было видно, что ни у одного, ни у другого нет явного физического преимущества.

Когда силы равны, побеждает тот, кто больше жаждет победы. Отключив сознание Самоса с помощью тяжелой связки ключей, Главный Конструктор поднялся из грязи и, пошатываясь, направился к входу в бункер.

В это время двери вестибюля распахнулись, и на крыльцо выкатилась телекамера, подталкиваемая оператором и Касасом.

«Стреляющая камера!» — сразу же узнал свое детище Син-син.

Видимо, узнал ее и Главный Конструктор. Он вернулся к Самосу, взвалил его на спину и, прикрываясь им как щитом, побежал к бункеру.

Касас крикнул оператору, чтобы тот целился в ноги. Но пока перепуганный оператор наклонял камеру, пока прицеливался, Главный Конструктор успел исчезнуть в дверях бункера, сбросив на пороге тело Самоса.

Во двор выбежал Цезарь в сопровождении Абабаса и нескольких телохранителей. Узнав от Касаса, что произошло, Цезарь кивнул им, и они тут же нырнули в бункер.

Касас приказал оператору убрать в здание «стреляющую камеру», и вскоре они с Цезарем остались одни во дворе, если не считать застрявшего в форточке Син-сина, которого никто не замечал, и он благодарил судьбу за это. Главный режиссер не совсем ясно представлял себе, что происходит, но он догадывался, что стал свидетелем событий, которые могли бы послужить основой для следующего сериала, режиссер забыл о своем «Монологе на электростуле», Син-син стал прикидывать в уме сценарный план будущего фильма, для которого даже придумал рабочее название — «Десятый вал»…

В дверях бункера показался Абабас, таща на спине бездыханное тело Главного Конструктора. Цезарь и Касас бережно подхватили труп и, опустив рядом с телом Самоса, почтили его минутой молчания. Правда, минута оказалась весьма короткой: из бункера вынырнул один из телохранителей и, что-то сказав Цезарю, исчез. Остальные поспешили за ним.

Син-син бился головой о раму, как рыба об лед: во чтобы то ни стало ему надо вырваться из этого идиотского плена, спуститься в съемочный павильон, выкатить камеру на балкон и снимать, снимать, снимать. Но что происходит внизу! Опытный документалист, Син-син прекрасно отдавал себе отчет в том, что происходят события, которые войдут в историю, и он искренне страдал, что не может запечатлеть их на пленке!

Из бункера вылез Абабас, за ним один телохранитель Цезаря. Убедившись, что Главный Конструктор, точнее, то, что осталось от него, на месте, они побежали к стоящему в глубине двора оранжевому вертолету. Мотор взревел, вертолет оторвался от земли и, едва не задев винтом торчавшего в форточке Син-сина, взмыл в ночное небо.

Трудно сказать, что явилось причиной: страх остаться без головы или воздушная волна от винта, только режиссер опомнился уже на полу съемочного павильона. Он тут же вскочил на ноги, врубил свет, распахнул двери на балкон и выкатил туда телекамеру. Син-син направил объектив на распахнутые двери бункера и стал ждать дальнейших событий.

Сверху снова послышался рокот мотора. Режиссер развернул камеру, чтобы заснять момент приземления вертолета. Однако тот не стал опускаться, а повис в воздухе чуть выше балкона, на котором стоял Син-син. Пилот повернул голову, и режиссер узнал Круса. Рядом с детективом сидела взъерошенная Изабелл, энергично двигая челюстями, вероятно, лая.

Син-син радостно припал к телекамере, поймал в объектив кабину вертолета и, по привычке скомандовав себе: «Внимание! Приготовиться! Мотор!», включил пусковой механизм. И в то же мгновение он увидел ослепительную вспышку, которая в последний раз озарила весь его жизненный путь от первых нетвердых шагов годовалого младенца, воспитанного в сиротском доме, до небрежно-величественной походки преуспевающего режиссера, от первых поэтических лент об оранжевых облаках (всю жизнь его необъяснимо манил, притягивал к себе таинственной магнетической силой оранжевый цвет!…) до «Девятого вала» и до разверзнувшейся перед ним в этот последний миг геенны огненной!…

Син-син погиб, как хотел, хотя и с небольшим отступлением от сценария. Он готов был принять смерть за преступления, совершенные «стреляющей камерой». И он погиб именно из-за нее: увидев Син-сина и нацеленную на него телекамеру, Крус, не раздумывая, прильнул к оптическому прицелу и нажал гашетку.

Син-син готовил себя к смерти на электростуле. Выпущенный из вертолета энерголуч обладал такой чудовищной силой, что не только балкон, где находился Син-син, но и весь металлический корпус телестудии превратился в электростул, нет, в раскаленную электросковороду, на которой режиссер сгорел, так и не успев осмыслить происходящего…

В сполохах охватившего здание пожара Крус увидел тело Главного Конструктора, а затем выскочивших из бункера Цезаря, Касаса и телохранителей, которые вскинули свои пистолеты, целясь в вертолет, по выстрелить не успели: детектив опять нажал гашетку.

Через несколько секунд двор телекомпании напоминал жерло огнедышащего вулкана, поглотившего все вокруг. Поток раскаленного воздуха охватил вертолет, он мог взорваться в любой момент, однако рука Круса продолжала яростно нажимать гашетку…

Спасла Изабелл: вцепившись зубами в рукав, она с трудом оттащила Круса от спускового механизма. Наконец детектив пришел в себя, рванул руль, и вертолет устремился ввысь, в прохладную ночь, подальше от пекла преисподней.