Я сидел и потягивал «Бифитер», чувствуя себя последним дураком. Каким надо быть мужчиной, чтобы после почти двухлетнего заключения отказать совершенно голой молодой особе, которая сама заявилась к тебе в спальню? По-моему, меня самое время возвести в святые. Святой Зак Воздержанец. Я думал, думал, и ситуация начала мне казаться все страшнее и страшнее: пожалуй, не такой уж я и злодей. И тут мне пришло в голову, что я опоздал на ужин.
Когда я добрался до главного корпуса, столовая была уже закрыта. Бар опустел, салон вымер. Было десять вечера, а в тропиках время летит быстро. Я прошел между столиками и заглянул на кухню. Ни души. Впрочем, в моем желудке царило еще большее запустение, и я решил, что Крисси с Чарли не сильно огорчатся, если я немножко тут похозяйничаю.
На кухне стоял большой двухдверный холодильник из нержавейки. В нем оказалось кое-что с ужина: седло барашка, закуска из черного перца. Я извлек баночку горчицы. Сгреб вкуснятину в охапку, отнес все к стойке и принялся есть прямо руками: макал в горчицу мясо и котлеты, то и другое поочередно, облизывая пальцы и похрюкивая от удовольствия. Потом снова наведался к холодильнику. Обнаружил на полке несколько баночек апельсинового суфле и тут же умял — не все, конечно, только три штуки, и притом ложкой. Убрал после себя и вышел.
Спать я еще не собирался, возвращаться в домик не хотел — на уме всякое крутилось, тут уж не до сна. Ночь стояла теплая и сухая. Вокруг луны распространялся расплывчатый ореол — к ненастью. Последний раз передавали, что ураган Курт держится прежнего курса и пройдет юго-западнее острова Гранд-Тюрк. Если можно было бы рассчитывать на его постоянство, то он обойдет Флориду с юга, а потом, может быть, поднимется на север по Мексиканскому заливу и «обломается» у берегов, где-нибудь в районе Пенсаколы или Билокси, а может, рванет на запад, к Гондурасу или Юкатану. Да только беда с этими тропическими циклонами — никогда не знаешь наверняка, куда его черти понесут.
Я спустился по Чапел-стрит к гавани. На пристани пришвартовывалось водное такси, по судну сновали люди с поклажей. Я свернул на Бей-стрит и как раз проходил мимо отеля «Лэндинг», когда меня окликнули:
— Эй, Большак! Погодь-ка, друган!
Я обернулся: от пристани во весь дух бежал Никсон Стайлз, пытаясь меня нагнать. Под мышками он держал два объемистых пакета со снедью.
— Куда направляешься? — полюбопытствовал он.
— Да так, гуляю, — ответил я. — Не откажусь от провожатого.
Никсон засветился от счастья и пристроился рядом.
— За покупками ходил? — спросил я.
— Не-е, сам вырастил.
Я заглянул в пакеты: шпинат, сладкий картофель, бамия. В другом лежали еще более экзотические фрукты-овощи, коим я и названия не знаю.
— И ты действительно это растишь?
— Ну да. На своей фамильной земле.
— Выходит, ты и гид и фермер одновременно?
Паренек задумался.
— Выходит, так. Правда, я в основном прополкой занимаюсь. А матушка с отцом да тетка с дядей — они сажают и ухаживают.
— Где ваша ферма?
— Там, на Большой земле.
— На Большой земле? — удивился я.
— Ну да. — Мальчишка махнул рукой на запад, указывая на ту сторону пролива. — Мы Эльютеру так называем — она ведь больше других островов.
— Так у вас там собственная плантация?
— Ага, — кивнул паренек. — Помнишь, я тебе вчера рассказывал про форт в Нассау и как островитяне задницу американцам надрали?
— Ну и?..
— Так вот, Англией тогда правил король Георг, который третий по счету. Ну он прознал, что островитяне надрали американские задницы и отбили форт, а потому решил наградить храбрецов за доблесть. Почва у нас на острове бедная, не родит, и король пожертвовал здешним жителям участки на Большой земле, чтобы сажали что хотят. С тех пор если кто из местных хочет возделывать свой огородик, так пожалуйста — езжай на Эльютеру и устраивай себе огородик на отведенной территории. Заботами короля у каждой семьи что-нибудь да есть.
— Видать, не прогадали.
— А то! Вот сегодня туда наведался: тетушке помог да продуктов домой набрал.
Он остановился и опустил пакеты на землю.
— Едал когда-нибудь ананасы с Эльютеры? — спросил мальчишка.
— Не, как-то не пришлось.
— Лучше их на всем свете не сыщешь. Медовые. Гавайские по сравнению с ними — кал собачий. — Паренек выудил из пакета два ананаса и вручил мне. Размером они были с крупную картошку, какую в Айдахо выращивают, а шкурка — чуть ли не гранатового цвета.
— Ух ты, спасибо. Сколько с меня?
— Нисколько. Бонус от фирмы. Не решил еще, куда смотаться?
— Наведаюсь к «Валентину», узнаю, что да как.
— Ой, у них там не соскучишься.
Мы свернули, и из-за поворота показались огни курорта «Валентин». Местечко рассчитано в основном на рыбаков, дайверов и всякий плавучий люд с лодками и яхтами — эти частенько по вечерам тут зависают, не то что в «Альбери». Между Бей-стрит и тамошней гаванью есть свой бар, где можно убить время. Всю ночь там полно народу, люди гуляют, звучит музыка — легко забыться. Надо сказать, я порядком подустал от тревог и треволнений последних дней.
Я сказал своему юному провожатому, что зависну здесь на часок-другой, и поблагодарил за компанию. Вытащил из кармана пять долларов и вручил парню.
— Если завтра понадобится гид, только свистни, — сказал он. — Я тебя отыщу.
И припустил по дороге. У этого пацана, наверное, счет в банке побольше моего будет. Кстати говоря, у меня и счета-то никакого нет. Гремит кой-какая мелочишка в кармане и тает на глазах.
Из «Валентина» доносилось регги. Я сразу приметил свободное местечко в битком набитом баре. Протискиваясь к вожделенному табурету, кинул взгляд на гавань — профессиональная привычка моряка оценивать имеющийся под рукой флот. От двух коротких доков отходили штук сорок слипов, и все забиты под завязку. В самом конце ближайшего дока, куда уже никто не сунется и который приливной волной не зальет, на швартовых стоял… мой «Лоботряс».
Я узнал бы его с закрытыми глазами. Да, это было мое судно. Я подошел поближе, и в свете фонарей выплыл величественный силуэт: царственный бушприт, плавные изгибы планширов, гордо взмывающий ввысь капитанский мостик. Не в моем характере очеловечивать неодушевленные предметы, но эта лодочка была настоящей красавицей.
Я дошел до конца дока и осмотрел судно от носа до кормы. Надо сказать, нынешний владелец не был скрягой — корабль выглядел ухоженным. Чистенький, блестящий — такой, каким я его и запомнил. Даже сердце защемило.
На транце красовалась прежняя надпись:
«Лоботряс. Ла-Донна, Флорида».
Как я переживал, думая, что ведь переименуют, как пить дать. А примета-то плохая, и моряки — народ суеверный.
В каюте горел свет. Наверное, хозяин еще не спит. Стучаться в такую поздноту я бы ни за что не стал, а вот заглянуть в окошко — другое дело. Каков он, новый владелец? Сейчас посмотрю, а с утра, может, и зайду: представлюсь, поздравлю с приобретением, сделаю комплимент — мол, замечательно следит за судном.
Видимость была не очень — окно оказалось задернуто шторкой, и мне, чтобы заглянуть, пришлось здорово изогнуться. Ко мне спиной за небольшим кухонным столиком сидел мужчина с голым торсом и длинными черными волосами, ниспадавшими на плечи. Он что-то перетирал в ступке, усердно колотя пестиком, — видно, какие-нибудь листья да корешки. Я шагнул вперед и ухватился за пиллерс, чтобы взглянуть поближе: яхта легонько качнулась, человек резко обернулся и уставился в окно.
Это был Дрыщ, собственной персоной.