Несколько часов я провел в обществе Линфильда Педерсона: он инспектировал свою крохотную территорию, готовясь к мчащемуся на наши головы бедствию. Я дважды звонил Зой Эпплквист поинтересоваться, не было ли известий от похитителей, и оба раза она отвечала отрицательно. Штеффи Планк я не стал беспокоить — не хотелось спешить с переводом денег. Я понимал, что она безумно переживает, и все-таки что-то меня удерживало.
Во второй половине дня Педерсон подкинул меня до «Лоботряса» и намекнул, что не отказался бы пропустить рюмочку-другую. Дрыщ, который отправился разведать местонахождение «Паскуды», пока не возвращался, и я уже всерьез за него беспокоился.
Я сходил на камбуз, вынес бутылочку «Маунт-Бей», плеснул себе и гостю по рюмочке, и мы уселись за тиковый стол. Первая тяжело пошла, вторая уже легче.
Включил радио: передавали последнюю метеосводку. Диктор сообщил, что тропический циклон обогнул остров Майагуана и свернул на запад. По прогнозам синоптиков, к полуночи ураган пройдет над островом Аклинз. Скорость ветра в эпицентре шторма достигает ста двадцати миль в час. Если ненастье будет двигаться прежним курсом, через двадцать часов шторм обрушится на остров Саут-Андрос, достигнув силы ураганного ветра. В зону циклона попадет и Харбор-Айленд. Центр урагана, как предполагают, придется на Флориду близ Дейтона-Бич.
На носу что-то грохнулось, я предположил, что вернулся Дрыщ, и выглянул из каюты. Оказалось, ветром швырнуло с дока пластмассовое ведро, и оно упало прямо на палубу «Лоботряса». Я вышел, поднял нежданный подарок судьбы и припрятал подальше. Хлестал косой дождь, с каждой минутой набирая силу. В гавани почти никого не осталось — траулер да пара-тройка пришвартованных в доках парусников гремели крепежами.
Я вернулся в каюту, и Педерсон сказал:
— Не знаю, может, твой Дрыщ и хорош, но только против Дуэйна Кроу он блоха.
— А я за него спокоен.
— Черта с два! Надо быть полным идиотом, чтобы его туда отправить. А если с ними еще и Ортис обретается, не видать нам Дрыща как своих ушей.
Я сходил на камбуз и плеснул по рюмочке. Мы молча потягивали ром, слушая, как барабанит дождь по крыше да поскрипывают канаты пришвартованных в гавани парусников.
— У тебя бывало такое: уже на поле выходить, а тут на мандраж пробивает?
— А то! Постоянно. Даже если мы точно знали, что выиграем матч. Бывало, еще и стошнит.
— То же самое.
— Так хотелось победить, аж кишки выворачивало.
Я осушил рюмку и направился за очередной порцией. Педерсон отказался — мол, уже тепленький.
— Что-то у меня под ложечкой засосало, — признался я.
— Во-во, — поддержал меня Педерсон. — Пока не сильно, но тоже здорово мутит.
— Давненько такого не было.
— Ага.
— Вроде как-то не по себе.
— И мурашки забегали.
Я взглянул на него:
— Мурашки?
— Ну, у тебя под ложечкой, а у меня — мурашки, так-то.
Педерсон поднялся из-за стола и сказал:
— Кларисса вас с Дрыщом сегодня на ужин приглашала.
— А что? Поесть я никогда не против. Поблагодари ее от меня, обязательно будем.
— У матушки обычай пораньше за стол садиться, часиков в пять, но если что, подождем малость.
— Мы раньше шести не подоспеем — поэтому без нас начинайте.
— Можешь не сомневаться, — сказал Педерсон.
Он вышел и тут же пропал из виду. Я потягивал ром, слушал, как барабанит дождь, и все примечал какие-то звуки на палубе: то шмякнет, то стукнет, а Дрыща так пока и не было.
Когда солнце уже опускалось за горизонт, он появился, почти бесшумно. Открылась дверь, и индеец шмыгнул в каюту.
— Я их нашел, и Барбару видел.