— То есть «Лоботряс» принадлежит мне?
— По закону нет, — пояснил Дрыщ. — Но для всяких разных нужд… Можешь использовать его по своему умению…
— Разумению…
— Ну да. Считай, что он твой, Захари.
Это было двадцать минут спустя. Дрыщ баюкал в руке горячую чашку с кошмарным вонючим пойлом из листьев, корешков и черт знает чего еще. Снадобье это он любовно называл «голубой дух» и пил его с детства, у себя в Доминиканской Республике. Это был какой-то народный индейский рецепт, навевающий «прозрачные» сны. Дрыщ предложил и мне вкатить дозу, но я отказался — у меня в последнее время и сны и дни и так чересчур «прозрачные». Я хлебал воду со льдом и чувствовал себя последним идиотом. Неимоверно счастливым идиотом. Оказывается, Дрыщ меня не предал и не бросил, да еще и «Лоботряс» сохранил.
Полгода назад правительство, верное своему слову, выставило мой траулер на аукцион береговой охраны в Менорка-Бич.
— Захари, у тебя есть друзья, много друзей, — рассказывал Дрыщ. — А они, эти твои друзья… я не знаю… ну, как мафия.
Главарем у них Робби Грейг, который живет в гавани Менорки. Он всех обзвонил, состряпал план, распространил информацию… Видно, здорово его припекло — совесть мучила за то, что косвенным образом сдал меня полицейским. Хотя вины тут Грейга не было никакой. Когда я расплатился с ним за работу, он поперся с денежками в банк, те тут же просекли, что к чему, и навели на него ребят из Секретной службы. И все равно Робби питал чувство глубокой вины по отношению ко мне и хотел всеми возможными способами ее загладить. Он обзвонил гавани, переговорил с капитанами и друзьями на Менорке. Не поленился разыскать кое-кого из моей прежней команды, тренера «Дельфинов» и народец из футбольной федерации. Помогли, кто сколько смог. Некоторые даже на аукцион приехали — вроде как группа поддержки.
Назначили исходную цену: семьдесят пять тысяч. Торговаться могли все желающие. Судно было обречено уйти к какому-нибудь толстосуму, даже будь он последний профан в судоходстве. Плюс к «Лоботрясу» прилагался весь такелаж, рыбацкая оснастка и принадлежности для дайвинга. Первым свою ставку назвал Робби Грейг.
— Мои друзья наскребли семьдесят пять тысяч? — удивился я.
— Чуть поменьше. Сейчас все расскажу.
Они думали, что после Робби торговаться уже никто не будет, но все просчитать просто невозможно. Были люди, которые узнали о предстоящем аукционе из газет и не поленились приехать, причем издалека. Один бывший предприниматель из Атланты побил предложение нашего приятеля на десять тысяч. Нашлись два брата из Джэксонвилла, готовые заплатить за судно сто тысяч.
— Но тут в игру вступил ваш крутой защитник, мистер Лоренс Мейер…
— Ух ты, и братец Лари притащился?
— А как же. И нападающий защиты, мистер Мак Стин…
— И Макака туда же?!
— Конечно, оба приехали. Большие люди, даже очень.
— Да просто монстры, в хорошем смысле слова.
— Ну вот, эти два господина убедили остальных участников аукциона, что не так уж им и нужна эта посудина.
— Как же они умудрились?
— Они то к одному подойдут, то к другому, и говорят каждый раз: «Согласись, парень, с переломанными ногами на этой красавице не очень-то и поплаваешь». Кажется, я видел, как мистер Стин схватил кого-то из братьев за одно место. Короче говоря, через какое-то время торг прекратился и траулер достался Робби.
— Сколько предложил последний желающий?
— Лодка ушла за сто двадцать семь с половиной тысяч.
Какой грабеж! «Лоботряс» стоит в пять раз больше!
— Так сколько в итоге выложили Робби с командой?
— Где-то пятьдесят три тысячи.
— А остальное кто добавил?
— Ты.
Какой же я, оказывается, негодяй. Да как я посмел сомневаться в Дрыще! Он был верен мне до конца, а я продал его с потрохами. Молодчина парень: такую торговлю закрутил, продавал редчайшие пальмы за наличность. Умудрялся как-то на эти деньги жить, ухаживать за плантацией, судном, да еще и расплачиваться за «Лоботряса». Он даже начал и долги раздавать тем, кто скидывался на аукцион.
Федералы, конечно, сразу просекли, что к чему, да только оснований опротестовать результаты сделки у них не было. С юридической точки зрения хозяином «Лоботряса» был Робби Грейг, а тот сразу сказал, что имеет право сдавать судно любому, кому сочтет нужным.
— То есть тебе, Захари.
— А Барбара знала, что вы там вытворяли?
— А как же. Она двадцать тысяч внесла. Сказала, с ней можешь расплатиться в последнюю очередь.
— Это она небось придумала «Лоботряса» сюда подогнать?
— Ну да. Поэтому, когда ты заявился в Ла-Донну, меня там уже не оказалось. Барбара позвонила перед отъездом — сказала, хочет устроить тебе приятную неожиданность. Встретимся здесь, а потом вместе поплывем в Ла-Донну. Только вот как теперь…
Мы молча сидели, и каждый думал про себя об этом «теперь». Теперь я даже не знаю, где она и как ее вернуть. Что же делать?..
— Я все понимаю, Захари, — нарушил затянувшуюся паузу Дрыщ. — Тебе ее страшно не хватает. Твое трепление иссякает.
— Вот именно, трепление иссякает.
— «Голубой дух» — хорошая помощь, когда трепление совсем иссякло.
Эх, была не была! Я попросил плеснуть мне кружечку. Дрыщ улыбнулся и сказал, что это мудрое решение. Налил, я залпом выпил. И в ту ночь я спал на «Лоботрясе».