Багамарама

Глава 6

Хочешь не хочешь, а усадьбу приходилось продавать: я разорен, флот у меня конфисковали. С пустыми руками даже налоги на собственность не потянешь, не говоря уж о том, чтобы ухаживать за плантацией и вести необходимые работы.

На плакате с надписью «Продается» значились координаты — логотип и телефон риелторской фирмы Джо Хардвик, моей старинной приятельницы. Надо сказать, у нее были твердые профессиональные принципы. Собственность стоила больших денег, и Джо получила бы солидные проценты. Когда я сообщил ей о намерении продать землю, она даже не сразу согласилась.

— Слушай, Зак. Зачем тебе посредники? Позвони в парковую службу — с руками оторвут. Глазом моргнуть не успеешь. И не придется никому проценты отстегивать.

— Да я уж звонил, — посетовал я. — Так мне эти вашингтонские умники сказали, что сначала придется получить разрешение конгресса на сделку, а это три-четыре года волынки. Я столько ждать не могу: мне сейчас деньги нужны.

Джо выслала мне по факсу нужные документы, и я их подписал за неделю до того, как меня вытурили из Бейпойнта. До сих пор довольно сносно удавалось гнать от себя всяческие мысли касательно продажи, но едва я прочел это слово и увидел все собственными глазами, как мне сильно взгрустнулось. Ладно, проснись и пой! Флоридский рынок недвижимости бурлит и кишит выгодными предложениями. Каждому хочется разжиться здесь клочком земли. Уже нашлась пара-тройка покупателей, и Джо смотрела на дело весьма оптимистично. «Через месяц, — сказала она, — поставишь подпись, и гуляй, парень!»

Особых дел у меня в Ла-Донне не было. Хотел последний раз здесь побывать, попрощаться с прошлым, настроить компас, прежде чем навсегда отплыву от родных берегов навстречу Барбаре и Багамам.

Раньше с воротами всегда было строго: обязательно висел замок. Сейчас еще издали я с беспокойством заметил, что они открыты нараспашку, а в грязи отпечатались свежие следы шин. Я сильно сомневался, чтобы Дрыщ без моего ведома выехал кататься — за руль он садился только при крайней необходимости. В таком случае интересно, кто решил наведаться ко мне в гости. Неужто эта банда с большой дороги — Козлиная Бородка с Раулем — донесли своим, что я от них так победно смылся? Возможно. Могли бы и прикрыть за собой, к чему такая нарочитость? Хотя с этих станется. Отъявленные тупицы.

Я по кромочке, тихо-тихо, прошел на территорию.

Да уж, кто-то тут здорово потрудился, немало пота пролил. Плантация была в отличном состоянии: поросль вырезана, шланги для полива по всей территории проведены — крутани вентиль, и польется. Деревья ухоженны и здоровы. Кое-где даже виднелись новые посадки.

Я вышел из-за поворота и на подходе к дому увидел грузовичок с открытым верхом и откинутыми бортами. Возле него суетился человек моего возраста, старательно закрепляя на кузове большую саговую пальму. Рядом скакал мальчишка-подросток. С пальмой они не прогадали, призовой экземпляр: на макушке красовалось с полдюжины венчиков. Корневище с комом земли было аккуратно укутано в мешковину. Любители украсить свой газон редкой пальмой встречались и раньше, и мы ревностно берегли свой двор от таких оригиналов, но что бы вот так, среди бела дня?.. Да еще въехать на машине! Ну и люди. Хватает же наглости.

При виде меня мужчина с пареньком прекратили свои занятия и молча ждали, когда я к ним подойду. Старший, длинный и худосочный, снял кепку, отер рукавом лоб и осклабился:

— Зак, сколько лет, сколько зим.

И, лишь заметив надпись на борту грузовичка «Ландшафтный дизайн Бурльсона», я узнал Тома Бурльсона. Мы вместе росли, были отъявленными сорванцами. Да с тех пор столько воды утекло — лет десять не встречались.

— Здорово, Том. — Я пожал ему руку. — Давненько не виделись.

— Давно. Знакомься, это мой сын, Том-младший. — Мы поздоровались с «младшим» за руку, а отец стоял рядом и приговаривал: — Томми, помнишь, ты по телевизору матчи смотрел «Гаторы—Дельфины»? Так там мистер Частин играл.

— Ага, — отозвался Томми. — Закила-Мазила, номер сорок четвертый.

— Польщен.

Том-младший уставился на меня, словно бы раскидывая мозгами («сказать — не сказать?»), и не удержался:

— Гады они, что в школе натворили.

— Ты о чем?

Мальчишка взглянул на отца, и оба в растерянности отвели взгляды: им явно от чего-то стало неловко. Помолчав, Бурльсон сказал:

— Эх, Зак, так ты, значит, не слышал… В газете раструбили. Помнишь нашу школу? Ну вот, в тамошнем вестибюле Доска почета стояла с особой витриной — вроде как «Наши знаменитые выпускники». А там твои фотографии и футболка, в которой ты выходил на поле. Помнишь?

Я кивнул.

— Так вот, зануды из надзора за нравственностью решили, что негоже почитать человека, который сидит за решеткой. Ну и устроили бучу. Капали на мозги, пока не убрали все добро-то.

— Да, таких людей везде навалом, — сказал я.

— Заставьте их, пусть на место вернут, — попросил меня Том-младший.

— Смысла нет. Только нервы попорчу себе и другим, — ответил я. — Но я ценю. Спасибо, парень.

Воцарилась пауза. Мне было неловко спросить Тома, почему он ворует у меня пальмы, а он, похоже, и не думал объясняться. Будто и не застукал я его за преступным занятием.

— Увидел, что ты усадьбу продаешь, — сказал Бурльсон.

Я пожал плечами — что тут скажешь. Да и не было особого настроения теперь это обсуждать, дело прошлое. Только одно мне непонятно: теперь что — каждый может зайти и распоряжаться по своему усмотрению?

— Ты тут за хозяина человека оставил, так он взялся за дело засучив рукава: всю усадьбу вылизал, — продолжил Бурльсон. — Я у него купил пяток саговых пальм — отлично укоренились. Как там его, позабыл…

— Для меня он Дрыщ.

— Прыщ?

— Да нет, Дрыщ. Ну, худяк, тощий.

— А-а, ясно. Он тут в начале недели предупредил, что отбудет. Сказал, чтобы я сам въехал и затоварился, — пояснил Бурльсон. — Он мексиканец, что ли?

— Нет, из Доминиканской Республики.

— На индейца похож.

— Точно, из племени тайно.

— Какого роду-племени, говоришь?

— Тайно, индейцы такие в Карибском море раньше обитали.

— Вот те на, впервые слышу, — вздохнул Бурльсон. — А знаешь, он такой торгаш — только держись. Мы с ним, наверное, с час договаривались — никак он эту пальму уступать не хотел. Причем берет только наличными.

Бурльсон сунулся в кабину грузовичка и протянул мне конверт.

— Пересчитай, тут две с половиной должно быть, — сказал он.

— Это Дрыщ столько за пальму заломил?

— Ага. Любит он торговаться. Поначалу вообще четыре просил. Она того стоит. Лет пятьдесят росла, да и мало где их сейчас встретишь. У тебя там еще одна у навозной кучи, раза в два крупнее. Мне ее Дрыщ за три тысячи уступил. Если кто больше предложит, ты мне скажи, ладно?

Пообещав иметь его в виду, я помог Бурльсону закрепить пальму, мы распрощались, мой давний знакомец сел в машину и уехал.

Закрывая ворота, я переваривал услышанное. Меня в равной степени одолевали негодование и боль, как от предательского удара под дых. Дрыщ, оказывается, в мое отсутствие пальмами приторговывал, а денежки себе в карман клал. Пять пальм по две-три тысячи каждая. Порядочно выходит. Неизвестно, что он еще выкопал. Были тут где-то пальмы с Канарских островов, за которые смело можно выручить тысячи четыре, а то и пять, и кое-какие редкие экспонаты — любую цену проси.

Как видно, Дрыщ заглянул в будущее, понял, что ему там не место, и, пользуясь подручными материалами — вот они, пальмы, никуда не убегут, только копай, — разжился наличностью и слинял. Хотелось бы мне знать, куда и написано ли нам на роду еще увидеться.