Балтийский ястреб

Глава 8

Поднимаясь по мраморным лестницам Зимнего дворца, я отчего-то принялся напевать «Смелее, товарищи, все по местам, последний парад наступает…». И сам себя оборвал. Что за пораженческий настрой! А ну, отставить! «Нас ждет огонь смертельный и все ж бессилен он, сомненья прочь…» Так-то гораздо лучше, а еще правильнее было бы «Это есть наш последний и решительный бой!» Так-то! Всех убью, один останусь! Бессмертный Костя Маклауд, блин…

А все отчего? Через двадцать минут начнется назначенное Николаем совещание. И если я позволю ему пойти по привычной колее, то на полгода вперед мы завязнем в бюрократической волоките и очковтирательстве вместо решительных действий, направленных на всеобъемлющую подготовку Крыма к обороне. Сдвинуть махину исторического детерминизма — это вам не фунт изюма! Но я хорошо подготовился, продумал возражения, заготовил цифры, аргументы и реальные планы. По крайней мере, мне так казалось.

То, что мои предчувствия нисколько не обманули, мне стало ясно, как только переступил порог. Августейший папенька пригласил на него не только канцлера Нессельроде, но и всех членов правительства, включая министра просвещения, героя Отечественной войны Авраама Норова и обер-прокурора святейшего синода графа Протасова. Не обошлось и без графа Орлова — преемника всемогущего Бенкендорфа на посту главы 3-го отделения собственной ЕИВ канцелярии. На фоне этого сияющего золотым шитьем и блеском орденов фронта как-то совсем затерялись мои братья. Цесаревич Александр и Николай с Михаилом.

Одного взгляда на их напыщенные физиономии оказалось достаточно, чтобы понять. Дай им волю, они костьми лягут, чтобы не дать ходу ни одному проекту слывущего либералом великого князя. Единственный, кто способен одним мановением пальца сломить их сопротивление, это император Николай, но….

Впрочем, даже мой августейший родитель в последнее время начал понимать, что происходит нечто непонятное. Что порядка, который так тщательно выстраивался последние без малого тридцать лет, нет, и что малейшее потрясение может обрушить здание империи, укреплению коего государь отдавал все силы, как физические, так и душевные. И все эти превосходительные господа собраны тут с единственной целью. Дать своему монарху и самодержцу возможность спрятаться от ответственности за их коллективным мнением. Беда лишь в том, что собственного мнения у них никогда не было и не могло быть!

И как только я это понял, внутри начала разгораться ярость, доставшаяся мне от прежнего владельца тела. Несмотря на весь свой показной либерализм, генерал-адмирал был вспыльчив, упрям и нетерпим к чужому мнению. В более спокойной обстановке хорошо знавший свои недостатки Костя умел смирять буйный нрав и гордыню, но стоило наткнуться на препятствие, как характер брал над ним верх, да так, что искры из глаз летели.

Но Константина тут нет, так что…

Начал совещание сам царь. Обведя всех присутствующих внимательным взглядом, от которого многим становилось не по себе, он заговорил, тщательно выговаривая каждое слово.

— Не могу выразить, до чего Мы обрадованы вестью славного Синопского сражения. Оно Нас осчастливило столько же важностью последствий, которые вероятно будут иметь на дела наши по Черноморскому побережью, но почти столько же потому, что в геройском деле сем вижу, что за дух благодаря Богу у нас в Черноморском флоте господствует, от адмирала до матроса. Уверен, что при случае, от чего, Боже упаси, но и балтийские товарищи не отстанут.

А вот это камешек в мой огород! Всем хорошо известно, что, по крайней мере, на Балтике после отбытия Меншикова заправляю именно я, так что все промахи и неудачи, буде такие случатся, станут моими. Так что надо отвечать….

— Могу заверить ваше императорское величество, что моряки приложат все силы для защиты отечества, с каким бы врагом им ни пришлось схватиться!

— Слышать это Нашему сердцу отрадно и утешительно, — благосклонно кивнул государь, после чего кивнул сидящему как на иголках канцлеру, дескать, продолжай.

— Между тем, несмотря на две победы над османами под Ахалцыгом и по дороге к Карсу, положение дел в Гурии и на Кавказском побережье вообще далеко не успокоительное, — скрипучим голосом поведал собравшимся Нессельроде. — И паче всего, внушает опасение, не побудят ли наши действия англичан и французов объявить о прикрытии турецких портов силами своих эскадр?

— Довольно ли у них на то сил? — в полголоса, но так, чтобы все слышали, хмыкнул военный министр князь Долгоруков.

— Вопрос не в том, хватит ли сил у них, а достанет ли нам возможностей тому противодействовать? — парировал канцлер. — Все же эскадра наша немало претерпела в бою и теперь нуждается в пополнении и исправлении.

Пока я слушал прения министров, у меня в памяти всплыла интересная деталь. Многие из них, как это ни странно, начинали службу именно во флоте. Даже у карлика Нессельроде первый чин на русской службе был мичман. А слывший поэтом князь Ширинский-Шихматов успел проделать несколько кампаний и дослужился до капитан-лейтенанта. Именно поэтому большинство из них свято уверены, что достаточно сведущи в военно-морских делах.

— Французскому и английскому кабинету объявлено, что любое вмешательство будет расценено как объявление войны! — пресек дискуссию император.

— Но что делать, если они все же решатся? — снова подал голос я. — Не лучше ли собрать имеющиеся боеспособные силы, а они всё еще велики, и провести внушительную демонстрацию у берегов Босфора, прежде чем враги придут к соглашению? Это напугает султана и покажет Европе нашу решимость.

— Это может быть очень опасно! — покачал головой канцлер. — Полагаю, того, что уже сделано, вполне достаточно. Чтобы не принимать неосмотрительных решений, следует дождаться известий из Парижа и Лондона, возможно, они вовсе не хотят конфронтации. И если нас поддержат в Вене и Берлине, то…

— С чего бы Австрии нас поддерживать?

— Франц Иосиф всем мне обязан, — нехорошо сузил глаза император.

— И мир еще содрогнется от его неблагодарности!

Судя по реакции собравшихся, это было с моей стороны сильное и до крайности неосмотрительное заявление. Все свое весьма немаленькое правление Николай Павлович придерживался союза с Габсбургами и Гогенцоллернами, и так прямо говорить ему, что он все это время заблуждался…

— Ты хочешь сказать, что Австрия может нас предать? — от голоса отца повеяло холодом.

— Более того, я уверен, что она непременно это сделает при первой же возможности!

— А Пруссия?

Вопрос с подвохом. Августейшая матушка Кости — императрица Александра Федоровна — урожденная принцесса Прусская, а нынешний король, впрочем, как и будущий, ее родной брат, а стало быть, мой дядя. Но в политике нет родства!

— Пока нашим казакам до Потсдама ближе, чем французским спагам [1], мы вполне можем рассчитывать, по меньшей мере, на дружеский нейтралитет.

— Хорошо сказано, — не смог удержаться от усмешки немного недолюбливавший шурина отец.

Облегченно выдохнувшие министры тоже позволили себе короткие смешки, впрочем, тут же затихшие.

— Значит так, — принял решение государь. — От проведения демонстрации в водах Стамбула следует воздержаться. Равно как и от любого иного проявления враждебности по отношению к англичанам и французам. И если они все же войдут в Черное море, драться с ними не станем! Хотят наведаться к Севастополю, встретим их салютом!

На лицах собравшихся было написано — коли так, то и толковать больше не о чем!

— А если они, видя нашу пассивность, решатся высадить десант? — предпринял я еще одну попытку.

— Не думаю, что это может быть опасно. Но на всякий случай, пусть Василий Андреевич распорядится перекинуть в Крым дивизию с артиллерией.

— Лучше всего шестнадцатую! — с готовностью поддакнул Долгоруков.

— Согласен. Да, прибавь к ней кавалерийскую бригаду. Казаков или гусар, на твое усмотрение. И не задерживай!

— Будет исполнено!

— Э… а что ответить на просьбу Серебрякова?

Несмотря на вполне русскую фамилию, адмирал Серебряков — чистокровный крымский армянин. Командует сейчас всеми морскими силами вдоль побережья Кавказа и давно просит их усилить. Понять его можно, четырех парусных фрегатов с таким же количеством небольших пароходов совершенно недостаточно для контроля над подобной акваторией.

— Не знаю, стоит ли? — задумался Николай. — Если бы турки собрали большие силы в Батуми, следовало бы их разбить. Но сейчас… Каково твое мнение, генерал-адмирал? — повернулся он ко мне.

— Если есть возможность нанести туркам ущерб, то пренебрегать им не стоит, — развел я руками. — Но все же успех кампании будет решаться не на Кавказе.

— Отчего ты так думаешь? Разве англичане с французами не могут сделать высадку в тех местах, чая возможности присоединения к себе черкесских отрядов?

— Государь. Если наши враги будут столь безрассудными, чтобы сделать подобную глупость, я, пожалуй, буду стоять за то, чтобы им не мешать. Для тамошних горцев между нами и европейцами нет никакой разницы. И те, и другие в их понимании лишь чужаки, чье единственное предназначение быть источником доходов для гордых жителей гор. И даже если какая-то часть князей захочет присоединиться к новым завоевателям и будет вести себя как союзники, то ничуть не меньшая воспримет их как противников. И тогда меж ними неминуемо снова вспыхнет вражда, и без того почти не затухающая. Впрочем, как и ранее, куда более будет тех, кто, не присоединившись ни к одному лагерю, с удовольствием станет грабить всех подряд!

— Эко ты завернул! А что, господа, пожалуй, Константин прав, — в ответ члены совета не слишком уверенно закивали, выражая одобрение монаршего мнения. — Но, в таком случае, где они по твоему мнению могут нанести удар?

— Если бы сами, ваше величество, были на месте Наполеона, куда бы вы нанесли удар? Очевидно, враг сознает тщетность попыток победить нас на земле, зато в море за ними явное преимущество. Одной морской блокады и бомбардировок явно недостанет, чтобы заставить Россию принять требования Лондона и Парижа. Стало быть, будут и высадки десантов крупными силами. Или на острова, или на полуострова, удаленные от баз снабжения и напротив предоставляющие врагу удобство поставок морем. А поскольку вся война закрутилась вокруг Черного моря и нашего противостояния с Турцией, то именно разгром ЧФ и его главной базы — Севастополя — могут и должны стать основной целью неприятеля.

— Неужели ваше императорское высочество не видит для противника никаких иных возможностей? — с непроницаемым видом поинтересовался Долгоруков.

— Нет!

— Отчего же? — на губах никогда не бывавшего в сражениях генерала появилось нечто вроде снисходительной улыбки.

— Главным образом оттого, что у них нет обыкновения назначать военачальниками идиотов! — не смог удержаться я, но тут же продолжил, желая хоть немного смягчить собственную резкость. — Судите сами, господа. Союзники, если позволите, буду называть их так, не станут атаковать ни на Днестре, ни на Кавказе. Там у нас крепкие позиции. Зато Крым изолирован. Крупных сил нет, а те, что там расквартированы, по большей части запасные. О нормальном снабжении, складах, магазинах и лазаретах говорить не приходится. Да что уж там, даже порядочного шоссе и то нет! А если мы решимся перекинуть, к примеру, трехсоттысячную армию, то для нее не будет ни жилья, ни достаточного пропитания. Никогда не стоит считать врага глупее себя!

Похоже, генералам не очень понравился мой выпад в сторону Долгорукова, все же он один из них. С другой стороны, вся эта «стая товарищей» привыкла жить по принципу — «клюй ближнего, гадь на нижнего». Если он потеряет должность, значит, ее приобретет кто-то другой, а вдруг родственник или союзник… Но это все лирика, главный здесь все равно царь, а он, кажется, начал прислушиваться.

— И что же ты предлагаешь? — заинтересованно глядя на сына, который так складно и дельно принялся излагать свои рассуждения, задал Николай очередной вопрос.

— Нужно готовиться. Создать в хорошо защищенных пунктах на будущем театре военных действий необходимые запасы. Строить укрепления…

— Севастополь достаточно укреплен! — не утерпел военный министр.

— С моря, несомненно, — парировал я. — Но с суши он совершенно беззащитен! Что с Южной, что с Северной стороны…

— Вы заблуждаетесь! — не скрывая торжества, выпалил тот. — Согласно отчетам, все необходимые форты и батареи возведены!

Черт, что-то было такое в реальной истории, весьма некстати вспомнилось мне. Действительно, имелся высочайше утвержденный план по созданию укреплений на Северной стороне. Но потом случился совершеннейший сюрреализм, возможный только в России. Деньги украли, ничего не построили, но послали в Петербург красиво оформленный чертеж. Его тоже украли и продали британским шпионам, отчего командование союзников было уверено, что Северная сторона неприступна и вместо того, чтобы с ходу овладеть ей, потеряла драгоценное время в передислокации и строительстве собственного лагеря.

— Ах, Василий Андреевич, — тяжело вздохнул я. — Бить-то нас будут не по плану, а по морде!

Умение остро пошутить всегда ценилось при дворе. Так что мой удар угодил в самое яблочко. Даже обычно суровый государь не смог удержаться от смешка, а уж остальные, видя его реакцию, заржали, будто застоявшиеся жеребцы на гвардейских конюшнях. И только Нессельроде скучным голосом осведомился, все ли это?

— Ни в коем случае! Следует помнить, что будущие противники имеют куда более развитую промышленность, чем мы, а также возможность доставлять грузы по морю. Мы, вне всякого сомнения, в этом будем им уступать, а потому нужно по максимуму использовать то небольшое время, что у нас осталось. Заготавливать, а по необходимости закупать заграницей потребные для армии припасы и амуницию. Увеличить выпуск вооружения на казенных и частных заводах. Причем, не устаревшие образцы, а новейшие…

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, хотя бы прекратить выпуск гладкоствольных ружей и сосредоточиться на нарезных образцах. Иначе нашим войскам придется худо в столкновении с противником, имеющим штуцера…

Честно говоря, я ожидал от министров и даже государя возражения в стиле — «пуля дура, штык молодец» — но…

— Запамятовал? — выразительно посмотрел на меня брат Михаил.

И тут проклятая память снова выдала небольшой кусочек информации. Оказывается, и царь, и его генералы с министрами, несмотря на весь их консерватизм и ретроградство, идиотами все же не были и еще в прошлом 1852 году заказали на немецких и американских заводах более пятидесяти тысяч винтовок. А к ним в придачу еще и новейшие станки для сверления и нарезания стволов. [2]

И теперь ваш покорный слуга выглядит немного глупо.

— Где гарантия, что САСШ и Пруссия не займут строго нейтральную позицию и не откажут нам в поставках? Пусть хоть наши собственные заводы работают, не покладая рук! — постарался выйти из этой неловкой истории я.

— А ведь это возможно, — нахмурившись, кивнул император. Положительно, любезнейший папа сегодня на моей стороне, и этим надо пользоваться. А еще забавно, что старший братец — цесаревич, молчит, как рыба об лед… Ну да и бог с ним. Хоть не мешает, и то хорошо.

— В наших обстоятельствах разумнее всего всемерно поторопить заводы к исполнению оружейных контрактов, и постараться вывезти винтовки до марта.

— Ты считаешь, война начнется весной? — сразу же подметил Николай мою логику.

— Да, ваше величество. Они захотят упредить любые наши действия. А на Балтике постараются не допустить угрозы выхода флота и блокирования Датских проливов. Пока Финский залив скован льдами… Возвращаясь к теме укреплений, шоссе, магазинов в Крыму. Я готов лично отправиться в срочном порядке на юг и в ближайшее время на месте разобраться с тем, как там обстоят дела.

Царь нахмурился и пристально посмотрел на меня.

— Это ни к чему. Там находится князь Меншиков и все начальство Черноморского флота. Разберутся сами. А приказ провести проверку состояния обороны базы флота я сегодня же отправлю.

Когда самодержец всероссийский говорит таким тоном, остается только согласиться. Слишком уж властная и самолюбивая у него натура. Впрочем, никто не помешает мне направить в Крым своего человека с тайной инспекцией. Пусть все осмотрит и сделает выводы. А после сравним полученные сведения с докладами сиятельного князя и пойдем опять к царю-батюшке. Если Александр Сергеевич вздумает финтить, у меня появится против него оружие.

— Надеюсь, это все?

— Никак нет, ваше величество!

— Ну что еще?

— Как вам, государь, безусловно известно, одни из главных требований современной войны — это связь и транспорт. И если мы немедленно не озаботимся проведением телеграфной линии к Севастополю и Симферополю, денег на гонцов уйдет больше, чем на все оружейные заводы империи, вместе взятые [3].

— Это ты, пожалуй, хватил. Хотя, не могу отрицать, связь — дело полезное… но при этом отнюдь не дешевое.

— Когда начнется война, все подорожает…

— Ладно, уговорил, — усмехнулся царь и обернулся к главноуправляющему путей сообщения графу Клейнмихелю. — Пётр Андреевич, будь любезен, займись этим немедля!

— Слушаюсь, ваше величество, — с готовностью отозвался тот. — В какие сроки следует представить проект?

— В какие хочешь, да только чтобы к весне связь была!

Что ж, по крайней мере, это дело можно считать решенным! Клейнмихель славится двумя качествами. Первое — это безукоризненная исполнительность. Если ему поставить задачу, в лепешку расшибется, а выполнит! Второе, увы, не столь привлекательно. Граф — первостатейный вор и взяточник.

Причем государь об этом прекрасно осведомлен, однако, других людей не то, чтобы совсем нет, но… взять хоть Александра Сергеевича Меншикова. При всей своей кристальной честности завалил все, что только можно. Или министра государственных имуществ графа Киселева. Павел Дмитриевич человек замечательный и большой либерал, а также противник крепостного права, но вот государственных крестьян своей реформой едва не разорил. Из самых лучших побуждений, разумеется! Так что уж лучше пусть будет Клейнмихель!

— Кроме того, — продолжал ковать железо, не отходя от кассы ваш покорный слуга, — следует поставить на повестку дня и строительство железной дороги в Крым. По моему скромному разумению, оная будет иметь большое хозяйственное значение в мирное время, и просто неоценимое в военное…

— Это очень дорого, сын, — величаво качнул головой Николай.

— Не дороже, чем везти сотни тысяч пудов подводами. Хотя бы провести расчеты и оценку проекта мы можем.

Царь посмотрел на своего канцлера и тот, прокашлявшись, негромко ответил.

— Нам не сыскать такой суммы. Ни в казне, ни за счет заимствований.

Пришлось отступить, дав себе обещание вернуться к вопросу позднее. Закончив с наиболее крупными темами, мы перешли к обсуждению деталей. Так что в итоге совещание вышло очень долгим и затянулось на несколько часов.

Но по итогам мне удалось выцарапать рескрипт царя на пересмотр и увеличение бюджета флота на 1854 и добиться еще целого ряда вполне удачных решений по будущему Крымскому ТВД [4]. Теперь оставалось лишь проследить, чтобы все они были не затасканы по кабинетам и были воплощены в жизнь.

— Господа, — подвел итог Николай, — чрезвычайные расходы на следующий год потребуют значительных вложений из казны. Об этом надлежит своевременно озаботиться уже сейчас. А тебе, сын, выражаю свое монаршее благоволение, я доволен. Трудись также и далее во славу России.

— Спасибо, отец. Поверь, я тебя не подведу…

— Нисколько не сомневаюсь. Но хватит о делах. Расскажи мне, как там мои внуки, хорошо ли чувствует себя Саша?

Говоря по совести, эти вопросы застали меня врасплох. Последние три дня прошли в бесконечной беготне, переговорах, заседаниях и составлении планов. От всего этого я так уставал, что вечером, с трудом добравшись до постели, падал без сил и тут же засыпал. Для семьи не оставалось ни сил, ни времени… тем более, что это семья Кости, но не моя!

— Все хорошо, папа [5].

— Ты слишком много работаешь, — нахмурился Николай, — не мне тебя в этом упрекать, но все же родным следует уделять больше времени!

— Конечно. Обещаю, что больше этого не повторится. Просто дел так много, а времени осталось так мало…

— Никаких отговорок! Будь готов, завтра я вас навещу. Соскучился по Николке и Олечке.

— Мы всегда тебе рады.

— Я ж и вижу!

Император решительно поднялся и, обведя на прощание всех присутствующих внимательным взглядом, кивнул и вышел вон. Следом за ним двинулся Нессельроде, но будучи от природы маленького роста, конечно же, никак не мог поспеть за высоким и длинноногим царем, отчего имел весьма комичный вид. Министры с генералами также поспешили разойтись, так что я остался наедине с братьями.

— Прости, — кажется, вполне искренне повинился Александр. — Все развернулось так внезапно и основательно, что я не нашел, что и сказать.

— Ничего страшного.

— Вы как хотите, — неожиданно выпалил Николай, — а меня этот коротышка-канцлер ужасно злит! Ведь он упрямо не желал слушать Кости, хуже того, решительно отвергал все его предложения, как будто перед ним не великий князь, а черт знает что!

— Разве? — желчно усмехнулся Михаил. — А мне показалось, что папа только что подписал проект нашего моряка!

— Погоди-ка, — на лице цесаревича появилось понимание. — Ты что, этого и добивался?

— Ну, как тебе сказать, — развел я руками. — Проси больше, чтобы не отказали в необходимом…

— А отчего ты не потребовал одобрения своих проектов на Балтике? — заинтересовался Николай. — В Петербурге о них столько толков…

— Ассигнования увеличат — это главное. В остальном, замечу, что на флоте решения принимают только государь и я. И никакому Нессельроде не позволено совать туда нос! Выбью из казны деньги, а дальше сами разберемся.

— Да ты коварен!

— Черт с ними, с делами, — махнул рукой Низи. — Давайте все же развлечёмся. Ведь сегодня пятница!

— Не вижу повода отказываться!

[1] Спаги — французская легкая кавалерия, набиравшаяся из местного населения в Алжире, Тунисе и Марокко.

[2] Реальная история. Правда, из-за начавшейся войны и объявленного поставщиками нейтралитета из этого объема в Россию попало только порядка 10 тысяч винтовок.

[3] Исторический факт. Доставка приказов и переписки с командованием обошлась казне в астрономическую сумму.

[4] ТВД — Театр военных действий (военный термин)

[5] В общении и переписке с Николаем Первым его сын — Константин никогда не называл его отцом, только любезнейшим папой, а Николай, подписывая письма, писал «твой старый верный друг папа Н.». Отдельно можно упомянуть, что как раз отцом Константин с некоего момента стал именовать своего наставника адмирала Литке. Таков был их сердечный уговор.

Продолжение завтра