Барсук

19

Я стремглав бросился к сараю. Его дверь была открыта. Изнутри доносились голоса.

— Это барсук, — говорил один голос. — Его зовут Снаффи. Он мой. Гладить его нельзя, потому что он схватит тебя зубами за руку и больше ни за что не отпустит. Тогда тебя на скорой помощи отвезут в больницу, и там доктор отрежет от тебя Снаффи.

— Кенни, — сказал я с порога, — ты же обещал не рассказывать Самиту.

Они оба обернулись. Самит держал на руках Тину. За толстыми стёклами очков его глаза были большущими, как тарелки.

— Ничего такого не было! — воскликнул Кенни.

Я не понял, что он хотел сказать: что он таких обещаний не давал или что ничего Самиту не рассказал. Я любил Кенни, но чего-чего, а врал он часто.

— Я больше никому не скажу, — пообещал Самит.

Он крепко прижимал к себе Тину, как будто ждал взбучки и надеялся, что при виде собаки я смилостивлюсь.

— Если кому-нибудь расскажешь про барсука, Джезбо тоже про него узнает, придёт и убьёт его, — сказал я и постарался, чтобы мои слова прозвучали как можно более грозно.

На Самита мой тон подействовал, но только потому, что ему было всего восемь. В девять лет он на такое бы уже не купился.

Самит с Кенни потупили глаза.

— Хорошо, — сказали они понуро.

— Можете их покормить, — смягчился я.

— Хорошо! — снова сказали они, но уже совсем другими голосами.

Отец вернулся домой поздно. Кенни спал. Животные были закрыты в сарае.

Как ни странно, он был совсем трезвым. И очень усталым на вид.

— Пап, ты где был? — спросил я.

— Искал работу, сынок.

Найти работу он не пытался уже очень давно.

— И как?

Он пожал плечами:

— Да никак. С таким же успехом я мог бы искать работу на Северном полюсе.

Несмотря на усталый вид, в отце чувствовалась какая-то перемена. Он выглядел пусть и не счастливым, но всё-таки чуточку менее грустным, чем обычно. И эти его слова про Северный полюс — они даже были похожи на шутку. А я и не помнил, когда он последний раз пытался пошутить.

Мне стало любопытно, в чём дело, но я так и не придумал, какими словами его об этом спросить. Поэтому я налил нам по кружке чаю и стал ждать, пока он сам заговорит.

— Я был в городе, — начал отец, но тут же умолк, чтобы подуть на слишком горячий чай.

Я со своим чаем сидел за кухонным столом напротив него. Столешница была вся в царапинах и пятнах. В одном месте Кенни вилкой выцарапал «Кени».

— Я зашёл в «Старбакс», — продолжил отец. — У меня был купон на бесплатный кофе, я его вырвал из газеты. И встретил там одну знакомую, я её знаю ещё со школы. Ну что вытаращился? Да, знаешь ли, я тоже ходил в школу. Эта знакомая — она медсестра. Сейчас работает в Сикрофтской больнице. Мы разговорились, и она сказала, что в её отделение требуются санитары.

— Санитары? А что они делают?

— Вроде как помогают медсёстрам. Меняют повязки, подтирают задницы, кормят пациентов и всё такое. Она говорит, что я окончил больше классов, чем большинство тех, кто там уже работает санитарами. Говорит, что, если она замолвит слово, меня должны взять.

— А ты ей рассказал… ну, про свои проблемы с законом?

Отец кивнул.

— Она сказала, что всё будет в порядке, если я не сяду. Если отделаюсь исправительными работами.

Я понимал, что отец пытается сказать мне что-то ещё. Что-то кроме того, что у него появилась подруга. Или может появиться подруга. И даже, вероятно, работа. Но в тот раз он мне этого не сказал — во всяком случае, словами. Мы с ним молча сидели и допивали чай. Все знают, каким напряжённым и тягостным бывает молчание.

Так вот это был совсем другой случай.