Увидев в руках у Кенни барсука, отец охнул.
Не то чтобы он прямо так и сказал «ох». Нет, он сложил губы, как будто для того, чтобы сказать «ох», но при этом не издал ни звука. Первые слова, которые он произнёс, были «Твою ж мать!».
Кенни посмотрел на отца, потом на барсука, потом на меня. И спрятал барсука за спину.
— У меня ничего нет, — заявил он. — Скажи, Самит.
Самит растерянно огляделся по сторонам. Отец подсказал ему выход из положения.
— Самит, ступай домой, — вполне доброжелательно предложил он.
Теперь, когда все посторонние ушли, в сарае остались только я, отец, Кенни и барсук. И ещё Тина, глазевшая на нас из коробки.
— Откуда это? — спросил отец.
— Не знаю, — ответил Кенни.
Он снова держал барсука перед собой, потому что ему надоело прятать его за спиной. Барсук, похоже, не возражал.
Я решил, что правильнее всего будет сказать правду. Поэтому я рассказал отцу про Джезбо с Ричем и Робом и про гибель старого барсука.
Когда я произнёс имя Джезбо, отец вздрогнул и напрягся, как будто кто-то дёрнул его за волосы на затылке. Но при этом он ничего не сказал и молча дослушал мой рассказ. Кенни тем временем надоело держать барсука, и он положил его в коробку к Тине.
Когда я закончил, отец сказал:
— Оставить его нельзя. Таков закон. Если полицейские узнают, что я держу в неволе дикое животное, меня обвинят в нарушении условий подписки. Ты знаешь, что это значит.
— Знаю, — сказал я. — Но у меня есть план.
Я думал, отец спросит, что это за план, но он вместо этого сказал:
— У тебя времени до выходных. И ни дня больше.