В шести милях к юго-западу от торгового центра Дэниель Марчант тоже пил черный кофе. Рядом с ним сидела Моника в светло-фиолетовом сальвар-камизе,[14] она пила мятный чай из высокого стакана. Перед Моникой на столе стоял большой рюкзак, весь в наклейках. В зале отлета первого терминала аэропорта Фридерика Шопена было много народу, им очень повезло, что они смогли найти свободный столик в кафе. Похоже, у Моники везде были знакомые — после короткого разговора с одним из официантов он убрал табличку резервации со стола в углу кафе.
Если бы Марчанту нужно было выбрать место, которое позволяло ему просматривать весь зал отлета, он также предпочел бы расположиться за этим столиком в углу. Они сидели спиной к стене, а следовательно, никто не смог бы подойти к ним незамеченным, к тому же столики находились на небольшом возвышении, с их места были прекрасно видны вход и выход. Все, кто входил в зал отлета, неизбежно должны были пройти мимо них.
Все это вызвало у него еще больше симпатии к Монике, теперь он уже не сомневался, что она была агентом спецслужб и, возможно, работала на польскую разведку. Сообщение, которое она отправила тайком, пока он насыпал сахар в кофе, подтвердило его подозрения, но на самом деле он догадался обо всем еще у нее дома: его странная сонливость, то, как ей удалось удерживать его рядом с собой все это время, рюкзак, который она принесла из хостела, ее желание поменять дату вылета. И наконец, ее заявление о том, что ей удалось купить билет на тот же самый самолет и она полетит в Индию вместе с ним.
Он знал, что Моника никуда не полетит, но не стал спорить, чтобы не подвергать риску ее оперативное прикрытие: не исключено, что все это время американцы вели за ними слежку. В глубине души он все еще хотел верить, что она была обычной девушкой. Ему льстило, что она доверяла ему и позволила играть в эту игру. И он восхищался ее основательным подходом ко всему, за что бы она ни бралась. Такого потрясающего секса у Марчанта не было с тех пор, как он закончил колледж.
Но он по-прежнему был Дэвидом Марлоу, а она — Моникой, они болтали о том, как им нравится наблюдать за людьми в аэропортах, им было интересно, сильно ли отличается аэропорт в Индии от этого места.
— Очередь на регистрацию совсем короткая. Нам пора, — сказала она, положив ладонь на его руку.
— Хорошо, — согласился Марчант, осматривая ряды столов. Он бросил взгляд в коридор, но теперь уже не сомневался, что его отлет из Польши в Индию проходил под чутким присмотром польской разведки.
— Что-то случилось? — спросила Моника.
— Ничего. — Он замолчал. — Просто это конец моего европейского путешествия. Мне очень понравилось в Польше.
— Правда? — спросила она. — Даже после твоей стычки с американцами?
На мгновение их маски были сорваны. Глядя на нее, он думал о том, как ее звали на самом деле, был ли у нее молодой человек и какова она была в постели, когда не играла свою роль.
— Удивительно, но я уже обо всем забыл, — сказал Марчант и вспомнил о Старе-Кейкути. — Как с гуся вода.
Спайро смотрел на большой монитор, где Прентис читал газету, и думал о том, с какой стороны должен появиться Марчант. В какой-то степени он даже завидовал Прентису, который всегда вел себя так, как считал нужным. У самого Спайро никогда не хватало мужества ослушаться приказа и поступать по-своему, как делал Прентис все эти годы. Теперь в ЦРУ серьезно ограничивали свободу деятельности агентов. Те славные дни в Афганистане, когда его с товарищами забросили в Кабул с чемоданами, набитыми стодолларовыми купюрами, и инструкцией выиграть войну с террором любой ценой, давно уже канули в Лету. Отчетность стала настолько строгой, что десять лет назад никто и предположить не мог чего-либо подобного. Спайро стало интересно, действительно ли Прентис игнорировал его запросы из Лондона, или в Лондоне решили специально не пересылать их ему, понимая, что все это будет бесполезно.
Как бы там ни было, но Спайро понимал, что преимущество было на стороне Прентиса, поэтому дальнейшие события серьезно встревожили его. Прентис сложил газету, посмотрел на часы и допил кофе.
— Кажется, начинается, — сказал Спайро, словно обращаясь в пустоту, но Картер еще больше сосредоточил свое внимание на мониторе.
Вся комната наблюдала за тем, как Прентис достал телефон из кармана пиджака и стал набирать номер.
— Мы можем это зафиксировать? — спросил Спайро.
На мониторе снова возникло увеличенное изображение Прентиса, а затем и телефона в его руке. Изображение было переведено в режим замедленного воспроизведения. Картер называл цифры, пока пальцы Прентиса нажимали на кнопки, но его голос сорвался, когда в комнате зазвонил телефон Спайро.