Бельканто на крови

26

Барон не ожидал, что Маттео примется за дело немедленно.

Он сидел в своей каюте и изучал старинную навигационную карту Леннарта, размышляя, зачем художник вместо привычных корабликов нарисовал лыжников, пересекавших залив из Ливонии в Финляндию. Был ли это намёк на то, что большую часть года залив пригоден скорее для лыжных прогулок, чем для плавания?

Дверь порывисто отворилась и, несмотря на качку, в каюту твёрдым решительным шагом вошёл Маттео. Умытый, без пудры, шляпы и верхнего кафтана. Без долгих предисловий он спросил будничным голосом:

— Вы всё ещё желаете меня?

Барон отложил карту. Он ждал этого предложения, но думал, что Маттео потерпит до дома. Сердце застучало от близости развязки. Уловка сработала: итальянец готов принести себя в жертву, чтобы вытащить серую мышку из золотой мышеловки. Он посоветовался с духовным отцом и авансом оплатил грехопадение. Всё складывалось как нельзя лучше.

— Да, я хочу вас, — ответил Эрик.

— Я в вашем распоряжении, барон.

Что-то неправильное было в поведении Маттео. Прежнее дружеское обхождение сменилось на холодность с оттенком высокомерия. Он казался мучеником, которого кровожадные варвары втолкнули в клетку к голодному льву. Барону это не понравилось! Никто раньше не предлагал ему себя с таким презрением и убийственным хладнокровием.

Он грубо приказал:

— Если так, раздевайтесь.

Маттео молча снял камзол и положил на спинку соседнего кресла. Размотал шейный платок и долго сосредоточенно расстёгивал мелкие перламутровые пуговки на рубашке. Наконец, плавным движением плеч он сбросил рубашку на пол, оставшись в одних кюлотах.

— Парик, — потребовал барон.

Маттео безропотно снял нелепое нагромождение седых буклей и аккуратно устроил поверх камзола. У итальянца оказались чёрные кудрявые волосы длиной до плеч. Они в живописном беспорядке падали на лицо и прикрывали длинную шею без кадыка. Эрик скользнул взглядом по обнажённому торсу, подмечая малейшие детали: соски, слишком выпуклые для мужчины, широкую грудь и тренированный от певческих занятий живот. Кюлоты на Маттео сидели низко, и барон не заметил обычной для взрослых юношей дорожки волос. Ни на груди, ни под мышками, ни внизу смуглого плоского живота — нигде ни единого волоска.

Желание поднималось в нём, как неукротимый морской прилив. Он встал и обошёл Маттео кругом. Остановился за спиной и понюхал точёную шею, втягивая солнечный мальчишеский запах без намёка на мужскую терпкость.

— Штаны, — хрипло приказал он.

Маттео стащил узкие кюлоты, пошатываясь от качки и неловко держась за кресло. Пару раз он задел бедром напрягшийся гульфик барона. Эрик глаз не мог оторвать от маленьких круглых ягодиц. Намного более круглых, чем он привык видеть у других мужчин. Их непристойная красота разжигала его похоть, а мысль о том, что Маттео заплатил за разрешение лечь с ним в постель, тешила тщеславие. Он отвёл непослушную прядь от уха Маттео и шепнул, обдавая горячим дыханием:

— Сколько вы заплатили падре Ансельму, чтобы отдаться мне?

— Католическая церковь не торгует отпущением грехов. Падре Ансельм назначил мне епитимью.

— Какую?

— Восстановить Смарскую церковь.

— Что? Церковь целиком? На это вся жизнь может уйти.

— Да, ваша милость.

Барон представил, как изящный Маттео выкладывает мозаику, ползая по пыльному каменному полу.

— Мне льстит, что вы приняли столь суровую епитимью ради меня.

Маттео обернулся и бесстрастно ответил:

— О, вы ошибаетесь, ваша милость. Я сделал это ради Хелен.

Эрик поморщился и возразил:

— Я думаю, вы лукавите, синьор Форти.

— Ничуть, ваша милость. — Он взял руку Эрика и прижал к своему паху, повторяя недавний эпизод в крипте, только барон тогда был в штанах, а Маттео стоял сейчас совершенно обнажённый. — После того, как вы удовлетворите своё желание, я собираюсь просить вас расторгнуть помолвку с Хелен. Вы ведь не откажете мне? Жертва за жертву — это справедливо.

Пальцами барон осязал роковую безжизненность маленького кусочка плоти. Такая же безжизненность разлилась у него внутри — там, где недавно поднимался бурный морской прилив.

— Вы совсем ничего не чувствуете, да?

— Да. Я вам говорил. Плотские желания для меня недоступны.

Эрику стало горько и тошно. В том, что происходило, не было ни игры, ни азарта, ни удовольствия. Видеть во время соития постное лицо кастрата, читавшего про себя какую-нибудь подходящую молитву, — нет уж, лучше графский Томас! Тот хотя бы проявлял к содомским развлечения живой и неподдельный интерес.

Барон сгрёб в кучу штаны итальянца, его рубашку, парик, камзол. Сунул роскошный благоуханный свёрток в руки Маттео:

— Уходите.

— Вы больше не хотите меня?

— Хочу.

— Тогда почему?

Барон устало потёр лицо. Его затея отомстить Стромбергу изначально была бредовой. Он лучше пойдёт на аудиенцию к графу и искренне с ним помирится. Извинится за все огорчения, которые доставил, и пообещает не провоцировать скандальные слухи. Может быть, женится на хорошей девушке из Верхнего города. Может быть, даже на дочери Стромберга, хотя ей всего четырнадцать.

— Синьор Форти, — глухо сказал Эрик, — я мечтал, чтобы вы по собственной воле пришли ко мне, — ради меня, ради себя, ради укрепления моей веры в бога, ради удовольствия, ради смеха или вообще безо всякой причины. Но только не так, как это сделали вы! Мне неприятно видеть в вас страдальца. Я не настолько одержим похотью. — Эрик открыл дверь каюты, приглашая Маттео на выход: — Я снимаю с вас тяжкое бремя епитимьи и отказываюсь ввергать вас в грех. Хитрому падре Ансельму придётся подождать другого фанатика.

Когда Маттео вышел из каюты, с рундука, стоявшего в тени за дверью, послышался удивлённый возглас:

— Господин, я не понял, почему вы его прогнали?

— Я ошибся, Юхан, — ответил Эрик, — он и правда не годится для плотской любви. Мне не нужна его жертва.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он не видел, как Маттео уцепился за борт и перегнулся над водой, мучительно пытаясь опорожнить пустой желудок. Перед исповедью он три дня изнурял себя строгим постом и долгими ночными молитвами. И не о своей увечной плоти он молился. Его душа находилась в опасности — Маттео неудержимо влекло к Эрику.