На следующий день Эрик вышел из запоя. Он принял ванну с душистым венецианским мылом, побрился и надел нарядный летний костюм — узкий в талию камзол, белые чулки и перевязь со шпагой на левом боку. Чувствовал он себя великолепно: тело было опустошено излишествами, но душа безмятежна, как море после шторма. Многолетний нарыв вскрылся, выпуская гной ненависти, непонимания и злости, и теперь ранка затягивалась новой кожей. Она ещё болела, но Эрик был собран и спокоен как никогда. Стромберг больше его не волновал. Эрик вскочил на лошадь и верхом отправился к Агнете. Юхан поплёлся следом.
Линда выбежала навстречу, услышав знакомый голос, но он опустился перед ней на одно колено и потянул за светлый локон:
— Не сегодня, красавица. У меня серьёзный разговор с твоей мамочкой.
Линда почувствовала его настрой и притихла. Агнета спустилась со второго этажа и, увидев нежданного гостя, замерла у лестницы. Не без труда справившись с волнением, она пригласила Эрика в гостиную:
— Что вас привело в мой дом, ваша милость?
— А вы как думаете, моя дорогая? — барон с усмешкой задал свой любимый вопрос.
Он подозревал, что Агнета в курсе грехопадения Маттео: она часто навещала Катарину и по-свойски общалась с итальянцами. Даже если в доме тётушки эта тема не обсуждалась, проницательности фрау Гюнтер хватило бы на троих. Агнета не ответила на вопрос Эрика, и он раздражённо потребовал:
— Назовите имя своего любовника!
— Ваша милость…
— Имя! Я хочу знать, в кого вы влюбились так сильно, что наплевали на меня.
— Я ответила на его чувства только после того, как вы меня отвергли!
— Ну разумеется! Я помню. Вы не собачка и не монашка, у вас есть потребности.
— Я всю жизнь мечтала о вас! Что мне оставалось делать? Похоронить себя заживо?
Барон пропустил признание мимо ушей. Его сейчас мало интересовали чувства Агнеты:
— Фрау Гюнтер, я приложил массу усилий, чтобы набожный кастрат, не имевший в отличие от вас ни единой плотской потребности, пришёл ко мне и мужественно вытерпел всё, что я с ним сотворил. После этого я покинул дом тётушки Катарины. Я доказал, что Маттео ничего для меня не значит. Я требую, чтобы вы бросили своего любовника!
— Таким тоном требуют награду за то, что далось слишком тяжело.
— Так и есть. Я хочу получить свою награду.
— Соразмерную вашей жертве?
— Да, соразмерную моей… Что?!
— Ради глупого спора вы пожертвовали любовью, — выпалила Агнета. — Вы ворвались в мой дом, как будто я украла у вас мешок перца, и требуете возмещения ущерба. Но ваши страдания не уменьшатся, если я брошу своего любовника. Поверьте, барон!
— Я верю! Женщины разбираются в любви и страданиях не хуже, чем свиньи в объедках. Но вспомните: это вы втянули меня в дурацкий спор. Вы проиграли и должны заплатить! Бросьте того, чьё имя вы так тщательно скрываете, и останемся добрыми друзьями.
— Нет. Я была права. Вы любите Маттео Форти, хотя и отрицаете это.
— Вы понимаете, к чему это нас приведёт? — спросил Эрик в бешенстве.
— Вы хотели противостояния? Вы его получили! Теперь женщины не кажутся вам такими скучными и предсказуемыми?
Лицо фрау Гюнтер пылало, а грудь, сдавленная тугим корсажем, бурно вздымалась. Она стояла перед бароном, вытянувшись, как новобранец на плацу, и только жемчужные серёжки покачивались между непослушными белокурыми прядями. Барон ощутил искру чувственного влечения, смешанного с бессильным гневом. Ещё больше ему хотелось схватить Агнету за белую шейку и стукнуть об стену. Он сделал шаг вперёд, не зная, то ли ударить её, то ли поцеловать, а она с вызовом шагнула навстречу. Совсем близко.
Дверь отворилась, и испуганная служанка пропищала:
— К вам синьор Мазини, госпожа.
— Никого не пускать! — приказал Эрик, но было поздно.
Мазини шумел в соседней комнате, сражаясь со служанкой и сбежавшейся на крики челядью. Эрик расслышал громогласное:
— Я знаю, что он здесь! Я видел на улице его жеребца! Пустите меня!
Раздалось несколько глухих ударов, будто кто-то упал на пол, и в гостиную ворвался разъярённый маэстро. Остатки волос стояли дыбом, чёрные глаза выкатились от ярости:
— Вот вы где!
— Что вам нужно? — высокомерно поинтересовался барон.
Мазини молча кинулся на Эрика. С разбега повалил на пол, сел ему на грудь и принялся душить. Агнета завизжала:
— Роберто! Не надо!
Эрик, не ожидавший нападения, не успел вытащить шпагу. Он схватил маэстро за руки, пытаясь разжать цепкие пальцы, и прохрипел:
— Вы с ума сошли?
— Я сошёл с ума, когда позволил дурному человеку прикоснуться к моему мальчику!
Барон был в два раза сильнее Мазини, но силы пожилого итальянца удесятеряло праведное негодование. Эрику удалось оторвать его пальцы от горла, но сбросить с себя маэстро он не мог. Они намертво вцепились друг в друга. Эрик изобразил издевательский смех:
— Ха-ха! И это говорит человек, который отрезал своему мальчику яйца!
— Что-о-о? — взревел Мазини. — Он сам этого хотел!
— Меня он тоже сам хотел!
— Вы его обманули! Вы разбили ему сердце!
— Я ничего ему не обещал!
— Вы клялись ему в любви! — закричал маэстро. — Он верил в вашу любовь, как в святое причастие, иначе не пришёл бы к вам! Но все ваши слова оказались ложью! Вы никогда его не любили. Вы страшнее чумы!
— Слезьте с меня, Мазини, — устало сказал Эрик. — Что за балаган вы устроили?
Мазини всхлипнул и отпустил Эрика. Тот растёр шею, поправил жабо из тончайшего батиста и оглянулся на Агнету:
— На вашем месте я бы тоже скрывал любовника. Он такой жалкий и смешной, этот ваш Роберто… — Барон встал и отряхнул бриджи. — Я ухожу. Спорить о том, люблю я Маттео или нет, вы прекрасно сможете и без меня. Я так понимаю, у вас противоположные мнения по этому вопросу.
От утренней безмятежности не осталось и следа.