В гостиной томился бургомистр Карлсон с толстой беременной женой моложе его лет на двадцать. Он прослышал, что молодого барона выслали с холма за неведомую провинность, и поспешил выразить своё почтение от имени Нижнего города. Эрик выслушал его высокопарную речь и пригласил за стол.
Повариха Катарины постаралась на славу: бульон из птицы, рагу из кролика с грибами, утиный паштет, сыры и груши в сиропе. К этому подавался свежий белый хлеб со сливочным маслом и душистое вино. Пока гости церемонно расселись вокруг стола, за окном стемнело. Самые нахальные прохожие заглядывали в дом фрау Майер и гадали, по какому поводу собралось столь уважаемое общество.
Карлсон долго не ждал. Получив редкую возможность пообщаться с вельможей в приватной обстановке, он сразу же завел разговор о самом важном:
— Ваша милость, я слышал, что его светлость граф Карл Стромберг любит вас как родного сына и всегда прислушивается к вашим мудрым речам на заседаниях губернаторского совета.
Эрик перестал жевать и посмотрел на Карлсона:
— Это к мудрым речам моего покойного отца он прислушивался. Меня он назначил советником только из уважения к его памяти. По правде говоря, у меня ещё не было возможности сказать на заседании что-нибудь по-настоящему мудрое.
Бургомистра не смутила откровенность барона. Он с воодушевлением продолжил:
— О, тогда вы сможете поднять важнейший для города вопрос и таким образом проявить свою мудрость.
— Какой вопрос?
— Складочное право, — отчеканил Карлсон. — Привилегия, дарованная Калину четыреста лет назад и отобранная по указу графа Стромберга!
Разумеется! Эрик, как и всякий горожанин, был наслышан о многолетней тяжбе между губернатором и бургомистром за право получать доходы от транзита иноземных товаров. Он собирался держаться как можно дальше от споров по складочному праву и считал это проявлением самой настоящей житейской мудрости.
— Ах, Карлсон! — ответил Эрик. — Есть вещи, недоступные моему пониманию. Я — потомок рыцарей, а не купцов. Торговые привилегии не входят в сферу моих интересов.
— Извините, ваша милость, — бургомистр совладал с разочарованием, но впал в уныние и далее продолжить беседу не смог.
Его дородная супруга перехватила инициативу, придумав светский вопрос:
— А как вам понравился нынешний город? Весна чудесная в этом году, судоходство открылось рано, и в городе много приезжих торговцев.
— И не только торговцев. Я встретил юношу, который представился итальянским певцом, — Эрик вспомнил привидение. — Он бродил по развалинам монастыря на задворках тётушкиного дома.
— Ах, милый Эрик, ничего странного, он там часто гуляет. Это Маттео, он ангел, чистый ангел! — воодушевилась тётушка. — Приехал по приглашению графа Стромберга, будет петь для него в Верхнем городе. Сейчас он занимается подготовкой к концертам, всё время репетирует.
— В склепе монастыря? — Эрик заметил, что сероглазая мышка Хелен нахмурилась и ещё ниже склонилась над тарелкой с грушами.
— Зачем в склепе? Он в доме репетирует. Маэстро Мазини играет на моём клавесине, а Маттео поёт упражнения.
— Тётушка, а как так вышло, что маэстро играет на вашем клавесине?
— Ах, я же не сказала! Улоф прав, — она легонько поклонилась в сторону Карлсона, — это складочное право — важная вещь для купцов. Не буду тебя утомлять, скажу только, что мой склад на втором этаже опустел, и даже крысы оттуда ушли. Вот я и взяла постояльцев. Они люди приличные, хотя и незнатные, искали жильё у порядочной хозяйки. Улоф меня порекомендовал.
— Хм, значит, старый Карл выписал из Италии мальчика для услаждения слуха, — протянул Эрик, — но поселить наверху побрезговал.
Барон задумался. В этом был весь Стромберг с его притворным благочестием. В детстве Эрик его любил и уважал, но позже они перестали понимать друг друга. Стромберг из доброго покровителя превратился в строгого и беспощадного наставника. Эрик злился. Он потерял отца и мечтал вернуть нежную отеческую привязанность графа, но вместо любви тот читал нудные проповеди, осуждая и бичуя безвредную склонность Эрика как тяжкий грех. Разумеется, это был грех! Но не тот страшный и постыдный, когда мужчина уподобляется женщине, и не тот противоестественный, когда человек соединяется с животным. Забавы с мальчишками — маленький простительный грешок. Не стоило его преувеличивать.
А теперь граф выписал из-за границы раскрашенного менестреля, чтобы вкушать его тоскливые песни, пока Эрик томился в ссылке. Ангел, чистый ангел… В голове барона вызревала мстительная идея. Как весело было бы и отрадно, если бы Стромберг получил бесстыдника под личиной ангела. Интересно, этот факт повлиял бы на любовь графа к итальянской опере?
Заметив, что все на него смотрят, Эрик вышел из задумчивости:
— А, кстати, почему ваших жильцов нет за столом?
Тётушка многозначительно переглянулась с Агнетой и нехотя ответила:
— Я подумала, ты будешь против, чтобы итальянцы ели с нами. Пока ты здесь, я распорядилась кормить их на кухне.
— О, как вы могли так подумать! Я никогда не был снобом.
— Хм…
— Ну ладно, тётушка, иногда был. Но я меняюсь! Прикажите вернуть всё обратно, пусть они едят за одним столом с нами. Мне так легче будет переносить изгнание. К тому же проявим к иностранцам наше знаменитое северное гостеприимство.
— Ах, мой великодушный мальчик! Я сделаю, как ты просишь.
При этих словах Хелен просияла, Агнета задумчиво нахмурилась, а бургомистр зевнул. Его беременная жена никак не отреагировала, она была погружена в таинственные процессы своего организма.
Ночью Эрик долго не мог заснуть. Юхан подливал вина в стакан и подкидывал поленья в сводчатый камин. По ночам ещё подмораживало. Утопая в мягкой перине и блуждая руками между разведённых ног, Эрик размышлял о том, как соблазнить разрисованного и разодетого в шелка юнца. В своих талантах соблазнителя он не сомневался. Под одеялом становилось всё жарче.
— Юхан, завтра я дам тебе несколько важных заданий, а теперь иди к себе, если не хочешь присоединиться к моему занятию.
Юхан хмыкнул и направился к выходу:
— Вот уж не хочу, господин.
— Стой, принеси влажных полотенец! Иначе придётся будить слуг и менять постель…